Драмы больше нет

– Ты ведь не собираешься туда ехать? – задала мне мама конкретный вопрос, когда я вечером передала ей тему звонка адвоката. И категорично взмахнула рукой. – Делать тебе там совершенно нечего.

Я вздохнула. Если честно, об этом я подумала почти сразу, как закончила разговор с адвокатом. Что я не поеду, что делать мне там нечего, да и, скажем прямо, не хочу. На самом деле не хочу. Представить не могу, как я встречусь с отцом, с его семьей… Нам и сказать друг другу нечего будет. Мне даже любопытно не было на тот момент, честно-честно. Но потом… потом я подумала, что тема наследства в нашей семье – а у мамы и отчима к тому моменту родились двое детей, совсем не лишняя. Меня старались не обделять, платили за мои дополнительные курсы, оплачивали учебники и онлайн-программу, да и меня содержали, что скрывать. Как я ни старалась подрабатывать, если учиться полноценно, времени на подработку остается совсем немного, а потому зарабатывала я настоящие крохи.

– Он же обо мне подумал, – осторожно начала я. – Дедушка. Он что-то мне оставил.

– Настя, нам ничего не нужно!

– Нужно, – заупрямилась я, и, наверное, впервые посмотрела на маму с несогласием. – Нужно, мама. Даже если то, что он мне оставил, нечто символическое, возможно нам будет полегче. Возможно, я смогу оплатить что-то из своей учебы. Чтобы не отрывать от младших.

– Глупости, ни у кого ты ничего не отрываешь.

– Отрываю. – Я поводила ладонью по столу, набираясь смелости. Потом сказала: – Я поеду. И всё узнаю.

– Тебе придётся общаться с этими людьми, понимаешь? С людьми, которые никогда тобой и твоей жизнью не интересовались.

Я легкомысленно пожала плечами.

– Я тоже ими не особо интересовалась. Поэтому не думаю, что меня тронет их отношение. Но я хочу узнать, что оставил мне дедушка. Имею право.

За мои почти девятнадцать лет, это было самым важным решением, без сомнения. Которое я приняла вопреки маме. Но тогда я понятия не имела, что меня ждет. Даже не подозревала, что по каким-то необъяснимым причинам, меня захотят принять в семью. Конечно, немалую роль в этом сыграли журналисты. Про смерть и завещание, про наследование авторских прав на произведения Николая Михайловича, говорили много. И когда всплыло моё имя, общественность загудела, все захотели на меня посмотреть. А я к этому совершенно не была готова. Я не собиралась становиться частью семьи Кауто, у меня была своя семья, но меня никто не спросил. А потом… потом я оказалась под влиянием имени и обаяния отца. Наша первая встреча с ним для меня была весьма волнительна. А для него… не знаю. До сих пор не знаю, когда отец играет, а когда искренен. В его поведении всё давно смешалось. Когда я ехала в Москву, на электричке, была уверена, что моя поездка займет максимум один день. Что мы встретимся, возможно, пожмем друг другу руки, посмотрим друг на друга с любопытством, и на этом наше общение закончится. Мы ведь чужие друг другу люди, отец никогда мной не интересовался.

Помню, что я почти не волновалась, когда входила в офис адвокатской конторы, где меня ожидали. Волнение проявилось лишь в тот момент, когда я увидела в кабинете отца. Первый раз в своей сознательной жизни я увидела его так близко, я растерялась, замялась в дверях кабинета, и не ожидала той широкой улыбки, что Родион мне подарил. Мало того, он поднялся с кресла мне навстречу, подошёл и обнял, совершенно не сомневаясь в своих действиях и поступках.

– Настя, как я рад тебя видеть.

Отец обнял меня впервые в жизни, прижал к своей благоухающей дорогим одеколоном груди, я машинально ткнулась в неё носом, и неожиданно почувствовала нервный комок, что встал в горле и мешал мне дышать.

Родион отстранился, отступил от меня на шаг, окинул внимательным, изучающим взглядом.

– Ты так похожа на мать, – качнул он головой. – Именно такой я её и помню.

Я молчала. Не знала, что ему сказать на это. Поблагодарить? Подивиться его хорошей памяти?

А Родион совершенно по-отцовски взял меня за руку, подвел ближе к письменному столу и усадил на кресло перед седовласым мужчиной в очках. Его ладони остались лежать на моих плечах.

– Посмотри, Игорь, как у меня взрослая дочка. – Родион рассмеялся. – С ума сойти, да? И это младшая. Я старый становлюсь.

– Не говори ерунды, – отмахнулся от него адвокат, и я узнала его по голосу. Именно с ним я говорила по телефону две недели назад. – Как ваша сессия, Настя? – вдруг поинтересовался он.

Я моргнула, затем поспешила кивнуть.

– Хорошо, спасибо.

Родион наклонился ко мне, заглядывая в лицо.

– Где ты учишься?

– На лингвистике, – ответила я. – В нашем городе. Английский, немецкий и французский языки.

– Моя мама, твоя бабушка, в совершенстве владеет несколькими языками. Наверное, это у тебя от неё.

Я уклончиво пожала плечами. Понятия не имею, от кого это.

– Но учиться в вашем городе – это пережиток, – проговорил отец, наконец присаживаясь рядом со мной в соседнее кресло. – Почему ты не приехала учиться в Москву?

– Не было возможности.

– Теперь всё изменится. Нам нужно познакомиться с тобой поближе, узнать друг друга. – Родион добавил трагизма в голос, тот даже дрогнул. – Папа этого хотел. – Я молчала, чувствовала себя крайне неловко, если честно. Ещё из-за того, что меня с любопытством разглядывали. И отец, и адвокат. Высматривали во мне что-то, зачатки талантов представителей семьи Кауто, наверное. Затем Родион протянул ко мне руку, я так поняла, что мне нужно было вложить свою ладонь в его. Я сомневалась, медлила, затем всё-таки это сделала, мысленно напомнив себе, что это мой отец. – Ты ведь не злишься на меня?

– Не злюсь, – честно сказала я. И добавила: – Я вас не знаю.

Другого человека мои слова, наверняка, смутили бы, а вот Родион лишь шире улыбнулся.

– Ничего, у нас ещё много времени, чтобы друг друга узнать. Всё будет хорошо, дорогая.

Особой веры в слова и обещания отца, у меня никогда не было. Может, потому, что мама меня так воспитала. Хоть и не рассказывала мне про отца и его семью ничего плохого, но и хорошего я не слышала. Выросла с мыслью, что мой отец обманул мою мать, и поэтому веры ему нет. А с момента начала нашего с отцом общения, я приняла его таким, какой он есть. Я всегда видела в отце актера с телеэкрана, и никак иначе воспринимать его у меня не получалось. За годы, прошедшие со дня нашего с ним знакомства, я лишь больше убеждалась в своей правоте.

Но помимо отца моя семья пополнилась ещё на нескольких человек. Старшая сестра, на которую мне, наверное, надо было в чем-то равняться, и бабушка, к ней я переполнилась настоящей привязанностью, хотя Зоя всегда была достаточно строга с внучками. И, возможно, не любила меня так сильно, как Альбину, не была так привязана ко мне, как к ней, что и понятно, Альбину она нянчила и воспитывала, а я появилась рядом с ней взрослой особой, которую уже не перевоспитаешь. Но меня общение с Зоей завораживало и интриговало. И я, воспитанная на примере взрослых в уважении к старшим, никак не могла отказать бабушке ни в одной просьбе.

– Мы должны показать всем сплоченность семьи, – говорила она после смерти мужа. И смотрела на меня со всей серьёзностью. – Настя, ты же тоже член нашей семьи. Самое главное – это репутация. Ты понимаешь?

Такие вопросы меня удивляли. Я кивала.

– Конечно.

Можно подумать, что правильная репутация может быть только в семействах с известными фамилиями, а обычные семьи живут, как попало.

– Ты тоже Кауто, – твердила мне Зоя. И тише, но решительнее добавляла: – Должна поддержать отца в такую трудную минуту.

С Альбиной такие разговоры не велись. Считалось, что она априори понимает свои обязанности, свой долг. В то время Альбина училась в театральном институте и только-только начала сниматься в отдельных от именитого родителя проектах. Её красота окрыляла зрителей и критиков, ей пророчили большое будущее и радовались, когда удавалось поймать Альбину на каком-нибудь шумном мероприятии в компании очередного кавалера. Альбина была прекрасна и весела. Зрители её любили, никогда не клеймили представительницей «золотой молодежи», ведь считалось, что Альбина много работает и увлечена совсем не разгульной жизнью и пустыми романами.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.