Страница 3 из 12
– Саня? – удивленно спросил он, видимо рассмотрев, с кем это обнималась наша общая одноклассница. – Вот так сюрприз!
Захлопнув дверцу машины, он медленно подошел к нам и протянул мне руку.
– Здравствуй, Бахти! – я ответил на его рукопожатие и кивнул в сторону машины. – Вижу, дела идут…
– Да… А вы чего тут под дождем?
– Вышли воздухом подышать… – моими же словами ответила ему Юлька.
– Секретничаете, поди? – подмигнул он ей в ответ.
– Хмм… – поспешил ответить я в шутливом тоне. – Ты нас застукал в момент оказания неотложной медицинской помощи…
Но любопытству Бахти не было предела:
– И что же такого страшного с тобой стряслось?
– Да так, взгрустнулось… Вспомнил про Веронику…
– Ах, да, конечно, – Бахти сразу осекся и потупил взгляд. – Я понимаю… Беру все свои слова назад.
И снова повисла неловкая пауза.
Я уже заметил, что как только разговор сводился к ней, все сразу умолкали и отводили глаза. Никто не хотел вспоминать о Веронике. Все, что я слышал – это «да, жалко девочку…» или «ах, она бедняжка…» и ВСЕ! Для всех она осталась в прошлом.
– Может, хватит уже тут мокнуть? – наконец прервал молчание Бахти. – Там, вон, праздник, музыка… люди ждут…
Я быстро переглянулся с Юлькой и посмотрел ему за спину – там действительно со школьного крыльца нам махали руками и звали присоединиться к их компании.
– Давай-давай! – Бахти бесцеремонно схватил Юльку за руку и потащил ее за собой, а потом обернулся и жестом позвал меня, – Идешь?
Будто у меня был выбор…
И я пошел за ними.
Навстречу утреннему похмелью.
2
Последнее, что я помнил – такси увозило меня со школьного двора.
Я сижу на заднем сиденье, у меня жгучее желание выговорится…
Хочется столько всего сказать, что меня просто распирает. Но кому излить душу? Таксисту? Или Виталику – нашему корреспонденту, который сидит впереди на пассажирском месте, ржет, как ненормальный, и, обернувшись, пытается поймать меня в прицел своего фотоаппарата. Я оглядываюсь назад – на крыльце такие же пьяные одноклассники и одноклассницы, провожая, машут нам руками и что-то кричат вдогонку. Кто-то пытается бежать за машиной с бутылкой шампанского, но спотыкается, падает и разбивает ее к чертям. Все смеются. И только Юлька с грустью смотрит нам вслед, скрестив руки на груди, а Бахти заботливо придерживает ее за плечи, как будто хочет защитить от чего-то или от кого-то.
Кто знает, может быть, от меня? С того самого момента, как фары его «Мерседеса» осветили нас с ней, обнявшихся у трибуны на футбольном поле, он ни на секунду не оставил нас одних. Все время был рядом, либо не спускал с нас глаз, если кто-то ненадолго отводил его в сторону. Как будто я мог как-то навредить Юльке. Конечно же, нет. Или я был полным дураком. А получается, что дурак – он, раз так считал.
Но вот мысли сбиваются в кучу, картинка в окне сливается в пейзаж в духе самого смелого абстракционизма, шум мотора перемешивается с музыкой из радиоприемника, голосами водителя и Виталика, а приторный аромат болтающейся под зеркалом на лобовом стекле елочки вдруг обволакивает мою голову мягким облаком. И вдруг эта самая чугунная голова, в которой только что взорвалась атомная бомба, понимает, что она лежит на подушке.
Стало быть, я – дома.
Вопрос другой – у кого дома?
Резкий подъем, и кто-то попытался безжалостно проломить изнутри стенки моего черепа сокрушительным ударом средневекового стенобитного орудия. Мне было плохо, но я огляделся по сторонам, и память ко мне начала возвращаться. Я, наконец, стал понимать, где нахожусь.
После того, как, окончив школу, мы с Вероникой уехали учиться в Москву, мои родители тоже переехали в среднюю полосу. До выхода на пенсию отец был военным, так что, получив перевод, они переехали в Липецкую область, где и живут уже более десяти лет. В ведомственную квартиру, в которой мы когда-то жили, заселились новые жильцы, поэтому Виталик приютил меня на несколько дней в доме своей бабки.
Этим объяснялось многое: скрипучая кровать с провисшей панцирной сеткой, огромные мягкие пуховые подушки, пропахшие старостью, ковер на стене, рассохшийся сервант с мутными стеклами и допотопный черно-белый телевизор на ножках, застеленный сверху кружевной салфеткой, свисающей едва ли не до середины экрана. И еще маленькая иконка Божьей Матери с лампадкой в углу. Самое время помолиться об избавлении от головной боли!
Вдруг дверь в комнату бесцеремонно распахнулась, и на пороге появился Виталик. Такой же помятый, лохматый, но в отличие от меня уже в джинсах и рубашке.
– Живой? – спросил он.
– Да, но лучше бы сдох… – ответил я, потирая небритую щеку. – Надеюсь, укладывая спать, меня не твоя бабушка раздевала?
– Она бы бережней сложила вещи.
Виталик жестом указал куда-то в угол комнаты. Я медленно повернул голову и увидел на стуле и на полу рядом с ним все элементы моего вчерашнего гардероба. Все вещи были скомканы и вывернуты наизнанку.
– Сколько времени? – спросил я.
– Пятый час дня… Весь день проспали… Собирайся…
– Да ла-а-адно! Как весь день? Куда собираться?
– В гости поедем…
– Какие гости? Виталик, ты о чем вообще? Посмотри на меня…
Но Виталик только отмахнулся, суровым тоном сказал, чтобы я натягивал штаны с рубашкой, и, пообещав принести кофе, удалился, не закрывая за собой дверь. Я тяжело вздохнул и стал одеваться, слушая, как где-то на кухне под звон посуды и льющейся воды мой друг пререкается со своей бабкой.
Когда с одеванием было покончено, я посмотрел на себя в мутное и покрывшееся от старости пятнами зеркало и понял, что в помятом костюме похож на человека, накануне пополнившего ряды бездомных. Поэтому снял пиджак, чтобы он не делал меня похожим на спившегося неудачника, и оставил его на спинке стула. В конце концов, не отутюженные брюки и расстегнутая на две пуговицы рубашка не первой свежести в совокупности с трехдневной щетиной придают мужчине образ эдакого расслабленного мачо – надо только закатать рукава до локтя.
– Готов?
Я обернулся и снова увидел Виталика на пороге комнаты, только без обещанного кофе. Руки в карманах джинсов, во рту тлеющая сигарета, которую он не вынимал, даже задавая свой вопрос.
– Готов… А куда едем?
В этот момент Виталика отпихнула в сторону его бабушка. Маленькая, похожая на утепленную кучей байковых халатов и вязанной шерстяной безрукавкой тумбочку, с тугим пучком седых волос на голове и очках с толстенными линзами. Она прошаркала по полу своими стоптанными тапочками и поставила на столик маленькую чашку, источавшую аромат только что сваренного кофе.
– Спасибо, Тамара Филипповна…
– Та на здоровье! – ответила она и, взглянув на внука, покачала головой. – А надымил-то… Спасу от тебя нет, окаянный! Когда-нибудь спалишь нас к чертям собачьим, прости Господи… Что тебе, улицы мало?!
– Ой, бабуля, – скривился Виталик, и пепел с сигареты упал ему на рубашку, отчего он неистово замахал руками и стал хлопать себя ладонями по груди, пытаясь стряхнуть его на пол. – Иди уже… посмотри телевизор, что ли…
Тамара Филипповна только махнула рукой, чтобы разогнать дым, и, ворча что-то нечленораздельное себе под нос, пошла прочь, а поравнявшись с внуком, чуть повысила голос:
– Как тот порося! Тьфу!
– Я тоже тебя люблю, бабуля!
– Черт! – я прихлебнул кофе и обжег небо. – Горячий, зараза…
– Да оставь ты его… времени уже нет. Поехали! Я потом попрошу бабулю, она еще сварит…
Я тяжело вздохнул, сгреб с вешалки у двери свой короткий плащ и поплелся за Виталиком. По пути нащупал в кармане телефон. Увидел пропущенный вызовов от Кристины, но решил, что перезвоню чуть позже. И не потому, что боялся разноса (такого на моей памяти вообще ни разу не было, к тому же она знала про вчерашнюю встречу выпускников), а просто не хотелось, чтобы она слышала охрипший голос, который всегда предательски выдавал мое состояние.