Сферы влияния

Конечно, он не сказал, а запустил пятерню в волосы и проговорил:

— Я не допущу, чтобы Пожиратели смерти пришли к власти, — что было подхвачено дружным «ура».

Гермиона с грохотом отодвинула табурет, и снова оказалась под прицелом взглядов.

— Простите, друзья, — сказала она, расправляя недавно трансфигурированную мантию, — но я не могу в этом участвовать.

Джинни отвела глаза, Гарри принялся изучать стол, зато Невилл смотрел прямо и мрачно.

— Ты готова была пожертвовать жизнью, чтобы не позволить им уничтожить наш мир. А другие — Ремус, Фред и Джордж, Тонкс и десятки наших друзей погибли ради этого.

Как изящно он объединил смерти Фреда и Джорджа! Тонко, почти незаметно. Он мог бы ещё добавить Рона, но, слава Мерлину, не сделал этого.

— Я не с вами, — ответила Гермиона тихо.

— В таком случае, — его пальцы сжались в кулак, но быстро расслабились — он оставался благородным гриффиндорцем, — тебе стоит уйти.

Никто не попытался остановить её, никто даже не потребовал вернуть галеон. Гермиона вышла из-за стола, ещё раз поправила мантию и аппарировала в оглушающей тишине.

Дома тоже было тихо, а ещё темно и пусто. Зажигать свет она не стала, просто забралась на подоконник с ногами и прижалась лбом к стеклу, вглядываясь в мутные из-за снова начинающегося дождя силуэты на улице. Раз или два её рука тянулась к палочке, а губы почти проговаривали: «Акцио, огневиски», но в голове звучал холодный голос Холмса: «Вы совершенно не умеете пить крепкий алкоголь», — кажется, он говорил как-то так? — и от желания выпить не оставалось и следа.

Предсказуемо, спустя два или три часа в комнате с хлопком появился Гарри — Гермиона не сомневалась в том, что он придёт. То, что в нём осталось от справедливого Гарри Поттера, требовало объяснений.

— Они разочарованы, — проговорил он обиженно.

Почему-то она так и думала. Гарри подошёл к окну, опёрся рукой о раму, нависая над Гермионой, и всё так же обиженно пробормотал:

— Гермиона, которую я знал, не ушла бы.

В другое время этот упрёк её разъярил бы, но, кажется, в последние дни она исчерпала запасы душевных сил, и на эмоциональные реакции была не способна, поэтому просто ответила:

— Гарри, которого я знала, умер пятнадцать лет назад в вонючем наркопритоне.

Он отшатнулся, и она почувствовала что-то похожее на постыдное удовольствие от осознания того, что сумела сделать ему больно. Кисловатая ядовитая волна прошла по телу, ударила голову, и Гермиона продолжила:

— А та Гермиона осталась с Роном в одной могиле, знаешь ли. С меня довольно политики. И если кресло министра каким-то чудом получит Малфой… — она выдохнула, — мне плевать.

Гарри отошёл от окна, почти скрылся в темноте комнаты, и оттуда сказал:

— Я надеялся, что… — Гарри сделал долгую паузу, настолько долгую, что Гермиона уже хотела было переспросить, что он имел в виду, но он заговорил снова: — Что с ним тебе будет легче.

— С ним?

— С твоим… магглом.

Несколько секунд смысл его слов не доходил до Гермионы, а потом стали понятны его прошлые оговорки, и в душе закипела ярость. Подумать, что её с Майкрофтом Холмсом могли связывать чувства — это было оскорбительно. Почти. А ещё очень глупо, потому что Майкрофт — не тот человек, который позволит себе подобную сентиментальную чушь.

— Меня и Майкрофта, — отчеканила она, — связывают сугубо деловые отношения.

Ей даже трудно было объяснить, почему предположение Гарри, высказанное так уверенно и безапелляционно, настолько сильно её взбесило, но её начинало трясти.

Лица Гарри видно не было, но тон из просто обиженного стал холодно-оскорбленным:

— Мне ты могла бы не врать. Я же не осуждаю тебя. Наоборот, этот Майкрофт тебе подходит… больше, чем Рон. И, тем более, чем я.

— Замолчи, — велела Гермиона и спрыгнула с подоконника. У неё начали чесаться ладони — магия буквально искрила, пытаясь вырваться из-под контроля. Гарри напрашивался на заклинание.

Гарри действительно замолчал, виновато опустил голову, сцепил пальцы замком — и Гермиона пожалела о том, что вспылила. В конце концов, в самом его предположении не было ничего оскорбительного. А если учесть, при каких обстоятельствах он встречался с Майкрофтом, ошибка была простительна. Далёкому от политики Гарри тяжело представить, что существуют люди, стремящиеся к тотальному контролю над всем и всеми.

— Мне правда жаль, что ты не поможешь нам, — сказал Гарри после минутного размышления, — Но я настаивать не буду, учитывая все обстоятельства, — он не упомянул ни суда, ни обвинения, но намекнул на них весьма прозрачно.

— Даже если бы их не было, — зачем-то добавила Гермиона, — я бы отказалась. Мы уже попытались построить новый мир, и, как видишь, не преуспели. Как знать, может, какой-нибудь Забини или Гринграсс справятся лучше.

— Или Малфой? — поджал губы Гарри.

Представить себе Драко Малфоя, облеченного реальной властью, было трудно, даже, пожалуй, немного смешно — он был для этого слишком мелким и слишком зависимым. Стань он министром, и страной править будет Нарцисса. Что-то внутри — та самая «правильная» Гермиона Грейнджер, если только от неё хоть что-то осталось, — противилось этой идее. Но настоящая Гермиона сказала вслух:

— Или Малфой, — потому что дала себе слово: никакой политики.

— Ты так не думаешь, — вздохнул Гарри, но без убежденности в голосе. Гермиона пристально вгляделась в его худое лицо и вдруг подумала о том, что ему тоже плевать на Министра магии и Визенгамот — все, что его интересует, это шанс вырваться из собственной надоевшей жизни, снова почувствовать себя национальным героем, тем самым Гарри Поттером, который одолел одного из самых опасных темных магов последнего столетия, а не посредственным целителем, мучительно борющимся с пристрастием к маггловским наркотикам.

Хотелось сказать, что она не станет желать удачи, но это прозвучало бы жестоко, так что она промолчала. Гарри кашлянул и повел плечами, как будто замерз:

— Мне пора, наверное. Джинни ждёт.

«Джинни, которая ещё не знает о скором разводе», — повисло в воздухе. Как знать, может, Джинни развод пойдёт на пользу. Она всю жизнь была зависима от Гарри, любила его не просто сильно, а даже как будто болезненно. Если она справится с разбитым сердцем — она справится, — то наконец-то начнёт жить для себя, а не для него.

— Пока, — неуверенно махнула она рукой. Гарри ответил похожим жестом и с тихим хлопком исчез, оставив Гермиону в пустой тёмной комнате.

За окном продолжал накрапывать дождь, мелкие капли расчертили стекло узкими штрихами. Гермиона обняла себя за плечи и зажмурилась, отчаянно желая перестать думать, но внутренний монолог не прекращался, и болезненные темы: мёртвая Джейн, замыслившие политический переворот друзья, а ещё зачем-то Майкрофт, — крутились в сознании, как какой-то проклятый перпетуум-мобиле, причиняя физическую боль.

Становилось душно, квартира как будто давила со всех сторон, стены словно ожили и начали сдвигаться к центру. Не открывая глаз, Гермиона резко крутанулась на одном месте и аппарировала прочь. Прохладный влажный воздух обжёг лёгкие, по коже тут же прошли мурашки, но сознание прояснилось. Она оказалась на севере Лондона, на окраине Ридженс-парка, глухого и тёмного в это время, без единого работающего фонаря (1). Проходить за живую изгородь не хотелось, и она неторопливо побрела вдоль неё, даже не пытаясь заклинанием защититься от холодных дождевых капель — наоборот, подняла голову и подставила под них лицо. Было неприятно, но странным образом успокаивало и очищало сознание. Только это было непривычное очищение — не попытка скрыться за толщей океанской воды, а предельное обнажение собственных мыслей.

Первой из них была о Джейн. «Ты не виновата в её смерти», — мысленно очень твёрдо сказала сама себе Гермиона, но совершенно не поверила. Она была единственной, кто имел небольшой шанс спасти девочку, и она не смогла воспользоваться им — и всё, больше даже не о чем было говорить.