Сферы влияния

Гермиона последовала за ним. За минуту, которая потребовалась ей на перемещение, профессор успешно трансфигурировал сюртук в тёмно-фиолетовую мантию в пол, обзавёлся высокой остроконечной шляпой без тульи. — Полнейшая безвкусица, — сообщил он. — Я и забыл, что он здесь всё ещё стоит, — и указал узловатым пальцем на фонтан дружбы народов, восстановленный после войны в неизменном виде. Гермиона вспомнила стоявший на его месте монумент «Магия — сила», и с чувством возразила: — Он очень концептуален.

Слово «концептуален» относилось к нелюбимым словам профессора Вагнера, поэтому он тут же выбросил из головы фонтан и заговорил о сущности понятия «концепт» и его неверной трактовке современными учёными и, пуще того, неучёными — о чём и продолжал говорить по дороге до места содержания Джона Смита.

Гермиона слушала с интересом, хотя классическая маггловская психология и лингвистика, к области которых относились рассуждения профессора, никогда не были её профильными предметами — говорить Вагнер не только любил, но и умел.

Впрочем, едва Гермиона сняла последний слой защитных чар и отворила двери камеры, профессор споткнулся на Абеляре и его универсалиях (2) и умолк. Выхватил волшебную палочку, сделал сложный росчерк — быстро считал основные биологические показатели. Потом в два широких шага приблизился к лежащему на кровати и никого не замечающему Смиту, наклонился над ним, коснулся век, нажал на виски и, наконец, приставил к его лбу палочку и замер.

Гермиона даже не дышала — боялась сбить концентрацию и искренне жалела, что не может следить за тем, как профессор работает с сознанием: случай был отнюдь не учебный и слишком сложный.

Вагнер стоял неподвижно почти час, наконец, отошёл в сторону, убрал палочку и дёрнул себя за кончик бороды. Потом ещё раз. Достал палочку. Убрал. Вытащил платок, промокнул блестящий от пота лоб, очистил платок беспалочковым заклинанием… — Профессор? — рискнула позвать Гермиона. — А? — переспросил Вагнер. — Да, вы, кажется, говорили о чае, моя дорогая? Кажется, самое время.

Гермионе крайне не понравилось, как это прозвучало.

Они расположились в небольшом кафе недалеко от Вестминстера, на Эбби-Орчад-стрит (3), где помимо основного зала с длинной, заваленной свежей выпечкой витриной и узким проходом, где всегда не хватало места, чтобы развернуться, был ещё один крошечный зальчик на восемь столов — тихий и почти пустой. Туда не долетало частое: «Кофе с собой», — не доносилось стука двери, а единственная официантка подошла только однажды — принести заказанный чай.

Вагнер, уже сменивший мантию на старомодный маггловский костюм, неодобрительно покосился на молодого человека с ноутбуком, пристроившегося в самом углу, у розетки, незаметно махнул палочкой, создавая полог тишины, и быстро пробарабанил пальцами по столу какой-то сложный ритм. В студенческие годы Гермиона вместе с однокурсниками верила, что барабанит он обычно «того самого» Вагнера. В хорошем настроении — из «Зигфрида», в плохом — из «Парсифаля». Но сейчас вдруг поняла, что больше всего ритм напоминает одну из первых песен «Ведуний». — Ну и задачка у вас, моя дорогая, — произнес, наконец, Вагнер. — Ну и задачка, — отхлебнул чая, откусил кусочек от миндального слоеного пирожного. — Конечно, вы и сами поняли, что ваш пациент — маггл. — Конечно, профессор, — кивнула Гермиона. Вагнер прищурился и велел: — Ну-ка, расскажите сначала, что вы нашли у него в сознании.

Гермиона почувствовала себя студенткой, сдающей экзамен, вспотели ладони, по телу пробежала дрожь — но она взяла себя в руки. В конце концов, она уже далеко не студентка. — Я считаю, что он попал под воздействие очень мощного, но непрофессионально наложенного «Обливиэйта». Полностью стёрты воспоминания — даже детские, даже пренатальные (4). При этом практически не повреждены остальные зоны. — А угнетение рефлексов? — Вагнер свел к переносице кустистые брови. — Стресс и последствия грубого вмешательства в память. Это не зелье — совершенно не повреждено белое вещество. Зелье в первую очередь оставило бы отпечаток на нём. Все повреждения, если смотреть на физическую сторону, касаются височных долей. А если на ментальную — то долговременной памяти. Кроме того, мы можем исключить физическое воздействие и травмы — вмешательство очевидно, в сознании пациента записана установка, у него есть якорная мысль.

— «Империус»? — с явной насмешкой предположил профессор. — Невозможно, — вздохнула Гермиона, — согласно последним исследованиям, применение заклинания «Империус» и ему подобных неизменно оставляет след в лобных долях, на физическом уровне — это скопление белкового вещества с магической составляющей, на выведение которых требуется больше полугода. — Хорошо, что вы продолжили читать научную литературу, — кивнул Вагнер. — Вы правы, моя дорогая, но дело вовсе не в этом. Да, — протянул он, — не в этом.

От экзаменационного волнения не осталось и следа — но Гермиону охватило другое, рабочее. Вагнер увидел что-то, чего не увидела она, и ему это так не понравилось, что он пьёт уже вторую кружку горького чая без молока и сахара, лишь бы потянуть время. — Профессор, — сказала она, — что именно вы нашли?

Чашка стукнула о блюдце. Профессор поддернул чуть длинноватые рукава пиджака и выставил перед носом Гермионы пятерню. Схватил себя за мизинец, загнул и сообщил: — Раз. Ему стёрли память не просто мощным, а невероятно мощным заклинанием. Не-ве-ро-ят-но, — подчеркнул он. — Два. Это сделал человек без малейших знаний о технике наложения ментальных чар, однако весьма успешно. Три. Вы верно заметили, что рефлексы повреждены в результате стресса. А причина стресса в том, что команду в сознание ему вложили совершенно варварским способом, без капли волшебства. Четыре. Команда сработала, значит, была отдана достаточно близко от вашего Министерства. И пять, — большой палец тоже был загнут к остальным, — перед наложением «Обливиэйта» этого человека сильно напугали. — То есть вы хотите сказать, профессор, — задумчиво произнесла Гермиона, — что он увидел что-то, что его испугало, потом ему стёрли память, а потом, чтобы… — она прикусила губу, — чтобы не тратить появившийся ресурс впустую, его отправили к нам? — В точку, моя дорогая, в точку.

Гермиона вздохнула и сжала ручку чашки. В том, что Джим мог напугать любого, она мало сомневалась. Но где он нашёл мага, да ещё и невероятно сильного? — Как вы считаете, есть ли возможность вернуть ему память?

Вагнер пожевал сухими губами, задумчиво причмокнул: — Учитывая тематику моей статьи — безусловно. Но мне понадобится время для расчётов. Оставьте мне открытым камин, чтобы я мог с вами сразу связаться, — он порывисто поднялся с места.

Гермиона тоже встала, профессор тряхнул её руку на прощанье. — Спасибо, что согласились помочь, — сказала она. — Пустяки, пустяки, — по своему обыкновению отозвался профессор, но его мысли уже были не здесь, а где-то дома, в таблицах и расчётах. Не допив чай, он исчез с тихим хлопком.

Гермиона развеяла заклинания тишины и незаметности и вышла на улицу. Ей нужно было немного прогуляться.

Великолепный Вестминстер поражал воображение всякий раз, когда она подходила к нему, особенно со стороны западных башен, неповторимо-узнаваемых и подавляюще-грациозных. Гермиона не гуляла по Лондону восемь лет и сейчас краем глаза отмечала небольшие, но всё-таки ощутимые изменения, новые стеклянные фасады, новый асфальт на шоссе. Но Вестминстер не изменился ничуть — всё также башни Рена (5) увлекали за собой вверх, в бездонное небо, а узкие витражные окна справа от центрального входа сияли таинственным светом.

Гермиона остановилась, опёрлась на ограду, стараясь не мешать крутящимся вокруг туристам с фотокамерами, и вдохнула влажный воздух с запахами чистого снега и горячего масла.

«Хватит бояться, Грейнджер», — сказала она себе. Холодало, и как-то отстранённо Гермиона подумала, что скоро Рождество — через каких-нибудь две недели. Нужно будет озаботиться подарками и открытками — не забыть о Молли и Артуре, которых она так ни разу и не видела со дня похорон Рона, стыдясь смотреть им в глаза, обязательно составить список знакомых и коллег в научных кругах — учёные были удивительно сентиментальны в этом вопросе. И нарядить дом, конечно же. В этом году она может повесить гирлянду. И наколдовать еловый венок над камином. И закупить побольше хорошего огневиски — потому что без него она не выдержит рождественский вечер.