Архив

Глава третья

1

Последней, со своей кружкой и свертком, вошла Нина Чемоданова и села в простенке между окнами, под красочным календарем с призывом хранить деньги в сберегательной кассе.

– Явилась наконец, – проворчала заведующая отделом использования Анастасия Алексеевна Шереметьева, пышногрудая особа с прямым армейским затылком, подпирающим короткую стрижку крашеных волос. – В следующий раз ждать тебя не будем.

– Клиент задержал, – оправдывалась Чемоданова. – Дед-краевед.

– Забелин, что ли? – спросила Шурочка Портнова, гостья из отдела хранения.

– Он самый. Александр Емульяныч. Я ему намекаю, обед, дескать. А он – я, Нина Васильевна, клюю два раза в день, не беспокойтесь. – И, спохватившись, Чемоданова округлила глаза в притворном удивлении: – Ты ли это, Шурочка?! Не верю!

– Я, я, – кивнула Портнова. – Сбежала от своей совы. Сказала, что в детский сад надо. А сама к вам, мои родные.

– Правильно сделала, – Шереметьева достала пакет с сушками, банку варенья и что-то еще, завернутое в вощеную бумагу.

– У меня пирожки слоеные, – оповестила Чемоданова.

– С мясом? – спросила Портнова.

– С саго. С мясом не успела, расхватали, – ответила Чемоданова. – Ой, девочки, вчера в филармонии были такие ватрушки. Третий звонок, а я, как дура, жую и жую. Четыре штуки слопала.

– Искусство, Нинка, тебя разорит, – Шереметьева расправила клеенку. – Что слушала? Стоящее? Или опять кто-нибудь из этих?

– Четвертую симфонию Брамса, – нехотя ответила Чемоданова.

– Так и знала. «Брамс – абрамс», – хмыкнула Шереметьева. – Вот куда денежки уходят, мировому сионизму.

– Между прочим, Брамс и вовсе не Абрамс. Его зовут Иоганн, он немец, если на то пошло, – не выдержала Шура Портнова.

– Ладно, ладно. Молчу. Слова уже не скажи, – буркнула Шереметьева. – Поесть не дадут, меломаны… Вот, варенье из малины… Когда наша часть стояла в Закарпатье, муж подружился с одним молдаванином. Ох и пройдоха был. Любому Брамсу сто очков вперед даст.

– Муж? – усмехнулась Чемоданова.

– Тот молдаванин. Егерем служил, охранял охотничьи угодья, областное начальство развлекалось… С тех пор его жена шлет нам варенье. Второй год за это варенье всей семьей летом наезжают. Неделями едят-пьют. Хитрющий народец. А моему ишачку все хороши. Майор Шереметьев, ваше благородие, госпожа удача.

В металлической кружке чай остывал медленно. Чемоданова в нетерпении теребила ручку. Отношения ее с начальницей нельзя было назвать дружескими, и в то же время их связывало неуемное женское любопытство, что ли? Они как бы присматривались друг к другу, точно пытались разгадать загадку. Семейная, вполне благополучная Анастасия Шереметьева, мать двоих детей, и одинокая, неустроенная Нина Чемоданова, казалось, пытались переплести судьбы, дополняя друг друга опытом своих жизней. Чемоданова еще никогда не встречала человека, который бы с такой неуклюжей заинтересованностью относился ко всему, что касалось ее далекой от достатка судьбы. Настыр-ность Шереметьевой ее отпугивала, словно предвосхищала беду…

– Ешьте, ешьте, дурехи, – с ласковой ворчливостью произнесла Шереметьева. – Посмотрим еще, кто из нас окажется прав…

– Вы мой салат попробуйте, – оборвала Портнова.

– Попробуем, попробуем, – и Шереметьева тотчас сунулась ложкой в банку с салатом, перенесла горсть на свою тарелку. – И вправду вкусно… Ну, ты даешь, Шурочка! Не теряешь квалификации у своей Софьи Кондратьевны.

– Настя, не порть аппетит! – взмолилась Чемоданова.

– Молчу, молчу, – Шереметьева подправила ложечкой развороченную горсть салата. – Нинка, учись. Таким салатом не одного мужчину можно приманить. А ты все по филармониям, по буфетам шастаешь.

– Настоящего мужчину салатом не проймешь. Шашлыком, куда ни шло, – ответила Чемоданова. – Салатом только, пожалуй, Женьку Колесникова и можно взять.

– И Брусницына, – подхватила Портнова. – В любое время суток.

– Ну. У Брусницына своя есть кормилица. Ты не очень-то заглядывайся, – произнесла Шереметьева.

– Да?! – клюнула Портнова. – Мне порассказали про этого тихоню… Копия – дядя Илюша, астматик-сердечник, а туда же.

– Это кто, Гальперин? – поморщилась Шереметьева. – Пожалуйста, без таких примеров. Подпольный любовник.

Женщины засмеялись. Очень уж точно припечатала Шереметьева заместителя директора по науке.

– А что? Спросите у меня, так я хоть сейчас с Ильей Борисовичем под венец, – вставила Чемоданова.

– Нинка, окстись… Что ты с ним будешь делать? – продолжала смеяться Портнова.

– Что? Беседовать, вот что, – она с вызовом взглянула на Шереметьеву. – Иной раз это слаще всех любовных утех. И древние греки так считали.

– Ах, какая специалистка по любовным утехам! – Шереметьева встряхнула крашеной копной. – Впрочем, пардон, я и забыла о твоих разнообразных увлечениях, извини. Конечно, древние греки понимали толк в жизни. Но неужто свет клином сошелся на Гальперине?

– Мирошук, например? – подсказала Портнова.

– Начальство не трогать, это святое… А вот Забелин, да. Старичок-краевед… Вот где энциклопедия, не чета Гальперину с его эклектикой.

– А что, девчонки? – подхватила Чемоданова. – Александр Емельянович, это – да! Грибочки мне принес маринованные. Особого посола.

– Что же ты нас обошла? – покачала головой Портнова.

– Так ведь только попробовать и дал, скупердяй. У бывшей Преображенской богадельни собирал.

– Грибочки? – не поверила Портнова.

– Ну. Там от богадельни одна трухлявая стена и осталась. Вот грибы и пошли. Он разыскал в архиве рецепт засола на меду. Монахи варили в Воздвиженском монастыре… Забелин предложил рецепт консервному заводу. Те отмахнулись. А жаль. Та же история, что с вологодским маслом. Помните? Сколько я врагов себе нажила.

В архиве, конечно, помнили ту, уже давнюю, историю. Чемоданова нашла давно забытую технологию изготовления вологодского масла особого сорта, что пользовался огромным спросом и в России, и за рубежом. Все было детально описано, и присадки, и выдержки. Вплоть до ухода за коровами. Словом – бери и внедряй. Целый год Чемоданова вела