Призрачный сыщик

– Очень злые, – проворчал Бен, таща меня следом за собой по плохо уложенной брусчатке. – Безработица побеждена, ну что за кошмар!

Конечно, я предпочел бы сразу приступить к поискам деревни праведников, но идея отдохнуть где-нибудь в безопасности, полежать неподвижно, как камень, казалась такой соблазнительной, что я не стал спорить.

– Не объясняй своим родичам, что я… не совсем живой, – пробормотал я, удивившись, как же трудно стало говорить.

– А то они не заметят!

– Если я буду достаточно учтив, не заметят.

– Да почему вы вечно прикидываетесь? – буркнула Молли, косясь на меня.

– Правда далеко не всегда лучше, чем ложь.

– Но правдивее – точно. Неужто боитесь, что вас за десять шиллингов загонят? Мои родичи не такие! Какой же вы иногда… противный человек!

– И еще мы никому не скажем, что восставшие появились из-за нас, – продолжил я, и глазом не моргнув. Потому что не мог моргать, ха-ха. – Если скажешь хоть кому-то, Молли, я буду очень раздосадован.

– Напугали, аж коленки дрожат. Вранье и скрытность до добра не доводят, извольте запомнить. Хотя этому вас еще в детстве должны были учить, теперь уж, видать, поздно.

– Ой, вот тебя забыл спросить! – вспылил я, и Молли обиженно отвернулась.

Но я просто не доверял никому на свете, кроме себя, и эта линия поведения никогда меня не подводила. Бен и Молли – славные, но спасти Великобританию и себя заодно могу только я.

Я – граф Джон Гленгалл, и ничто меня не остановит.

…Кроме ужасных, изрытых колеями дорог! Шли мы куда больше двух часов. Если точнее, то целую вечность, и это притом что провожатый у нас был весьма резвый. Надеюсь, не я всех задерживал. От усталости я еле переставлял ноги, движения были деревянными, неестественными, и это сослужило мне плохую службу: не успели мы дойти до окраины города, как к нашей процессии пристал какой-то мужчина.

– Мертвяк, – зловеще заявил он, ткнув пальцем в мою сторону. – Ваш или ничей?

– Наш, – твердо сказала Молли.

Бен опешил от бестактности вопроса и только глазами хлопал.

– Продаете? – осведомился мужчина. – Дам три шиллинга и сам доставлю его к Каллахану, а то вы не в ту сторону идете. Не местные, небось?

Ну тут уж я нашел в себе силы открыть рот.

– Любезнейший, – просипел я. – Вы хам.

Эффект был что надо: похоже, наглец не привык, что люди в моем положении способны за себя постоять. Он глупо вытаращился и бросился прочь, поминутно оглядываясь через плечо. Я победно оскалился ему вслед. Он вскрикнул и набрал дополнительную скорость.

Теперь, когда стало ясно, что каждая собака может догадаться, в каком я состоянии, похитить меня и продать за десять шиллингов, я из последних сил ускорил шаг. Город закончился, и теперь мы шагали по дороге мимо жалких домишек, ряд которых время от времени прерывался каким-нибудь голым полем.

– Что-то плохо сеют в нынешнем году, – бормотала Молли. – Обычно в это время все на полях, а тут, видать, мертвецов боятся. И все же как хорошо дома быть! Родной воздух!

– Я чувствую только навоз и сырую землю, – принюхавшись, трагически сообщил Бен.

– А я вообще ничего не чувствую и сейчас об этом не жалею, – сказал я.

Мы шагали в унылом молчании, пока Молли не остановилась у одного из убогих домишек.

– Мам! – гаркнула она во всю силу своих живых легких.

Дом из грубых серых камней был полностью лишен архитектурных красот. Рядом ютился сарай, вокруг которого, квохча, бродили куры. Заборов и оград тут не было в принципе – похоже, местные фермеры из поколения в поколение передавали знания, от какого куста до какого камня простираются их владения. Мы с Беном переглянулись. Сейчас, в столь чуждой нам обоим среде, я как никогда прочувствовал наши родственные узы: мы с ним оба и в деревне-то никогда в жизни не были.

Из дома выскочила низенькая растрепанная женщина, увидела Молли и с визгом бросилась навстречу. Последовали бурные слезы и объятия. Потом женщина заметила нас.

– Ой, я думала, ты из Лондона вещей каких-нибудь привезешь, а ты вместо них вон кого прихватила, – громко зашептала она, лишний раз доказав, что простолюдины учтиво здороваться не умеют. – И который из них твой? Надеюсь, тот, что посимпатичней.

А вот это приятно! Я уже мысленно простил ей грубость – и тут понял, что она смотрит на Бена. Вот негодяйка! Я расправил плечи и задрал нос. Мое прискорбное состояние не заставит меня потерять веру в себя и спасовать перед какой-то деревенщиной.

– Мама, все не так просто, – размазывая слезы по лицу, сказала Молли.

– Ты у меня не промах! – Мамаша одобрительно потрепала Молли по щеке.

«Ну, зато на радостях она не заметила моего состояния», – скептически подумал я.

– А где дорогая Лиззи, почему не встречает? – спросила Молли.

– Лиззи замуж вышла, – важно ответила мамаша. – В Галлоуэй переехала. Выгодная партия, хозяин хлебной лавки. Приезжал к нам за солью, вот и встретились. Спасибо тебе за деньги, которые ты через старика Шона передавала, дочка. На приданое ей пошли, а то бы ее не взяли! Теперь и тебе пора. Она все-таки младшая, а уже пристроена.

Молли загрустила. Вот она, неграмотность! Сестра вышла замуж, но никто даже не черкнул Молли открыточку, поскольку не умел писать (а она – читать).

– Одна я на земле управляюсь, хорошо, что ты вернулася, – продолжила мамаша.

– Второе поле не распахано, вон, отсюда вижу, – проворчала Молли.

А потом снова всхлипнула и прижалась к матери: из-за разницы в росте это выглядело так, будто жираф обнимает гуся. Та в ответ сжала ее в своих мощных объятиях, и мне стало немного завидно, хоть я и не подал виду. Вот бы меня кто-нибудь так утешительно обнял!

Об отце никто не упоминал, из чего я сделал вывод, что его, видимо, давно нет на свете. Неудивительно, что Молли готова на все ради своего семейства. В любом слое общества это серьезная ответственность – быть старшей дочерью в семье, состоящей из одних женщин. Я невольно глянул на Молли с нежностью. Будь я на ее месте, строил бы глазки богатым кавалерам и женил на себе самого перспективного, решив этим финансовые проблемы семьи. А она вон укатила в далекий Лондон искать работу.

– Ох, что тут последний год творится! – Мамаша повела Молли в дом, предоставив нам, очевидно, самим решать, идти за ними или нет. Что за нравы! – Сама знаешь, как трудно было работу найти, да еще налоги англичанам, да разорение после войны с ними, да сколько погибло в ней! Но год назад…

Тут мы вошли в дом, и я какую-то часть истории пропустил. Посещать крестьянские жилища мне раньше не доводилось, и я подивился убожеству, закопченным стенам (а на них – ни одной картины, ни одного ковра!) и отсутствию мягкой мебели. Сплошные лавки, полки, столы без скатертей и прочие свидетельства отсутствия вкуса.

– Как вам? – взбудораженно зашептала Молли, увидев, как я озираюсь.

Я прокашлялся.

– Очень… мило. – Все-таки я чрезвычайно учтив, этого у меня даже смерть не отнимет. – И такой… м-м… такой огромный камень! – Я указал на булыжник, лежавший посреди стола. – Это какое-то произведение местного искусства?

– Хи-хи. Это камень. Прижималка для солений, – пояснила Молли. – Кладешь ее сверху на капусту, огурчики или еще какой овощ, они сок дают и бродят.

Прелестно. Слюнки потекли бы, если бы они у меня были.

– Так вот, мистер Каллахан у себя в Галлоуэе наладил такое про-из-вод-ство! – продолжала мамаша. – Там уже все без него работает, вот он сюда и переехал, новое место осваивать. О, это великий человек, он спасет Ирландию!

– Англичанин? – не выдержал Бен, чья национальная гордость была задета еще печатными объявлениями.

Мамаша сурово на него глянула.

– Пф! Вот еще! Он от самой сохи: простой сирота из Галлоуэя, всего сам добился. Какой пример для молодежи! В жизни успех ценится, а без него кто ты такой?

Она говорила, а сама ловко метала на стол миски, тарелки, плошки, хлеб и какие-то непонятные заготовки в горшках – возможно, те самые забродившие огурчики. Судя по лицу Бена, пахло все это вкусно. Не дожидаясь приглашения, он весело уселся за стол, отломил себе хлеба и начал мазать его чем-то непонятным. Я поморщился. Вот уж кому простота местных нравов придется по душе.