Страница 13 из 46
— Собаку заведи, чтобы не скучать, — буркнула, заливая два пакетика в разных чашках.
— Собака к дому привязывает…
— Жена тоже, да?
Не оборачиваюсь, нет… Чего я там не видела — его красных щенячьих глаз? Его жена не удерживала от посещения других баб. Кобель!
— Жену можно взять с собой.
— Собаку тоже. Было бы желание. Как и с женой. Ответственность одинаковая.
— Тогда я тебе кобеля притащу…
— Не смей!
В моих руках был чайник. Его счастье, что диван далеко.
— Грета будет жить долго и счастливо…
Я зажмурилась и перестала видеть его, да и всех. Обернулась, чтобы на ощупь отыскать подставку для тяжелого чайника. Боже, как же стало тяжело от озвученных другим моих постоянных тревожных мыслей.
— Малина, я не о том… Грета еще ничего…
— У нас операция в конце месяца, в среду. Беру выходной на три дня. Даже если вдруг… Точно не смогу на работу выйти… Отработаю потом за девочек в выходные…
Держу себя в руках, сдерживаю слезы, но уже с трудом.
— Нужны деньги?
— Мне ничего не нужно от тебя! — почти выкрикнула я. Хотя так и не надела маску. — Ни тебя! Ни твоих денег! У меня все есть!
Только нет сил. Больше нет никаких сил!
— Малина, ну зачем ты так…
Без маски, носом в футболку, на которую он мог успеть чихнуть — это называется просто упасть. Ноги подкосились, и не покинь он свой диван, я бы на пол осела — и плевать… Плевать, если заболею. Отменю всех нафиг и останусь с Гретой. Не с ним, нет… Пусть выздоравливает и валит!
— Я не знаю, что буду делать, если…
— Никакого «если» не будет… Она знает, как ты ее любишь, и не уйдет.
А ты знаешь и все равно уходишь… Почему она должна от тебя отличаться! А, папочка?
— Уйдет, конечно, но не сейчас, — продолжал он между тем. — А потом будет новая собака. Я же знаю…
— Ничего ты не знаешь… Ничего!
Я сумела его оттолкнуть, размазала сопли по лицу, извинилась, пошла умылась, заколола волосы наверх, вернулась… К приготовлению омлета и чаю.
— Что за гадость?
Это Игорь спросил про травяной чай со специями. Омлет мужикам не может не нравиться, как и яичница с макаронами.
— Больной, живо пейте и не обсуждайте лекарства!
— Как ты это пьешь? Неужели тебе нравится?
— Если бы не нравилось, не пила бы. Я еще и кофе с турмериком пью и перцем. Индийский вариант.
— Сумасшедшая!
— А я себе такой нравлюсь. Не нравлюсь тебе? Тебя здесь никто не держит.
— Болезнь держит, забыла?
Какие же воспаленные у него глаза!
— Игорь, пей чай, ешь и ложись спать. Сон лечит. Поспишь и свободен!
Он сделал глоток, поморщился и снова уставился на меня.
— Мы так и не решили, как спим этой ночью? Валетом? Тогда я носки поменяю…
11. "Шушера парикмахерская"
Не поругаться бы до утра! Из-за носков… Насколько же проще общение нос к носу, когда не нужно говорить, достаточно двигать губами, иногда с причмокиванием.
Но в эту ночь я его даже не чмокнула в лоб. Приложила градусник. Температура из-за таблеток держалась на тридцати семи. Пошел на поправку? Нет, даже деловые мужики болеют больше одного дня.
Утром я сварила гречневую кашу: ему и собаке. Себе заварила желтый кофе с перцем и отрезала кусочек сыра на крекер. Больше в меня все равно по утрам не влезало.
Дистанция с больным шириной в стол, который я с превеликим трудом вчера освободила от дурацких продуктов. Дистанция у нас другая — полное непонимание друг друга. Откуда взяться эмпатии, когда мы никогда и не пытались друг друга узнать. Предложил секс, я на него согласилась. Просто по молодости Знаменев ещё думал, что прежде чем девушку танцевать, ее нужно покормить — в ресторане. Сейчас уже знает, что можно запросто прийти в гости, трахнуть, и она сама тебя еще и накормит. Боже, как грубо звучит…
Но на деле ж ещё грубее. Была бы хоть толика романтики в нынешних отношениях, скрывала бы я Знаменева от мамы? Ведь нет же! А так стыдно, стыдно, что я вот такая… Безотказная, потакающая собственному телу, забившая на душу…
— Ты ее всегда с руки кормишь? — спросил Игорь, когда я уселась на пол подле собаки и миски с кашей и кусочками вареного мяса.
— Кашу она обычно ест сама. Это собачью еду игнорирует и приходится уговаривать попробовать. Как распробует, начинает живо есть. Но сейчас она стесняется. Оставлю с тобой, так она вообще есть не будет до вечера. Ну… — продолжала я говорить, хотя меня и не спрашивали. — Все мы с возрастом капризными становимся. Ничего не поделаешь… Но я люблю старушек…
Сегодня у нас как раз день пожилых. Устраиваем раз в месяц постригушки за символическую плату. Правда, и в обычные дни стрижём пенсионеров с большой скидкой, хотя мои коллеги не очень любят записывать к себе божьих одуванчиков. Не хотят работать себе в убыток. И я их понимаю. У них семьи. У меня — только собака. Я могу позволить себе иногда работать в убыток. Для души.
Почему? Ну, потому что, по питерскому современному классику, дошла до возраста, когда щемит сердце желание внучатами побыть. В каждой старушке пытаюсь отыскать не только свою бабушку, но и его, ведь это Вера Ивановна свела меня с Игорьком.
Игорек, так она всегда ласково называла внука. Я — только в мыслях. Боюсь, обидеть его лишним напоминанием о невосполнимой утрате. Если Знаменев и любил в жизни какую-то женщину, то это Веру Ивановну. У него тоже щемит сердце не только в день рождения или в день смерти бабы Веры, а всегда… Ведь не может человек не любить вообще. Так хоть память бабушкину любит…
Я знаю. Я видела эту любовь, когда приходила раз в три месяца подстригать Веру Ивановну. Родители всю жизнь зарабатывали бабло, а Игорька с пелёнок воспитывала она, папина мама. Хорошо или плохо, не мне судить. Мне с ним всегда было хорошо, пусть и редко. Зато на постоянной основе: с двадцати лет пью с его губ и мёд, и дёготь… Если мать узнает, что все это время я оставалась его любовницей — убьёт. В самом худшем случае — уволит.
Парикмахерская принадлежит дочери ее подруги, которая десять лет назад свалила замуж в Штаты и мне, кстати, предлагала сделать тоже самое… Так что моя мать теперь в двух ее салонах что-то вроде куратора. Сама после пятидесяти стала редко кого стричь, отдала все время детям моей сестры, а мы со Светкой надсмотрщиками за молодняком ходим, хорошо еще в разных местах. Я выбрала салон в трех шагах от дома.
Сестра поначалу возмущалась — и так мне бабушкина квартира досталась, лучше бы ее с ребенком отселили, так теперь еще и на проезде Линка экономить будет, и лишние пять минут спать. Ну а я в свою очередь припомнила ей, что с ее злобного язычка я — ягодка, хотя мне до сорока пяти еще стричь и стричь, и не всегда бабло…
Мы встретились с Игорем, как задумывали у метро. Но как задумывалось не получилось. Слишком проницательной оказалась Вера Ивановна. Совсем не божий одуванчик, хотя и худая, как я шестнадцатилетняя. Воротничок на платье вязаный, косыночка беленькая. Взгляд, как у бывших… Мне бабушка рассказывала, что у нее в школе учительница немецкого языка из бывших дворян была. Говорит, их ни с кем не спутать. Вот и тут — такой не солжешь. Я и выпалила с порога, что Игорь попросил меня ее подстричь. Игорь сразу отдернул от моей спины руку.
Может, как раз в руке и было дело, а не во взгляде бывшей дворянки. Испугалась, что он еще и в щечку чмокнуть может. Ну, на виду у бабушки он ничего бы больше и не сделал… В машине, кажется, даже не смотрел в мою сторону, позабыв свои слова, что если б не вечер, он бы со мною погулял. Наверное, понял, что с малолеткой особо не разгуляешься, что время тратить… И нервы. Я бы начала ломаться, это точно. И точно бы сломалась — это я по реакции своего тела на его руку поняла.
Вера Ивановна нахмурилась. Я сжалась. Честно испугалась, что внучек этой самой рукой даст мне подзатыльник. Ну, это в лучшем случае. По жопе он мне словами потом надавал и ничего не заплатил. Не за что платить было…