Страница 69 из 70
В назначенный день она привела жрицу на гору, с которой была прекрасно видна проходившая по берегу реки дорога. Судя по девственной чистоте снега, ей по-прежнему не пользовались, а значит, войска ещё никого не выпускают с территории, где бушевала эпидемия.
— Нужно ещё ждать, Сабуро-ли, — опираясь на копьё, проговорила недавняя невольница.
— Да, госпожа Платино, — со вздохом согласилась женщина и грустно усмехнулась. — Хвала Вечному небу за то, что у нас есть ещё какая-то еда, кроме риса.
— Вы научите меня читать и писать, Сабуро-ли? — спросила Ия, когда они возвращались в избушку.
— А вы этого хотите? — словно бы удивилась спутница.
— Конечно, — собеседница даже обиделась. — У нас все умеют читать и писать.
— Даже простолюдины и рабы? — остановившись, вскинула брови жрица.
— Я же говорю — все, — выделила последнее слово девушка, объяснив, что в её мире очень много разного рода механизмов, вроде самодвижущихся повозок, для работы с которыми просто необходимо знать грамоту.
То, что общество, где раньше жила путешественница между мирами, устроено совершенно по-другому, она объяснять не стала, дабы избежать недоверия и глупых вопросов.
Если Амадо Сабуро считает существующий вокруг неё миропорядок единственно возможным и правильным, она вряд ли поверит, что люди могут жить по другим правилам и, скорее всего, посчитает рассказы об этом ложью.
Платина давно поняла простую истину: не хочешь ссориться с людьми — не спорь с ними об их убеждениях и не учи жить, по крайней мере, пока сами не попросят.
Услышав слова о механизмах, спутница хмыкнула, но уточнять не стала.
После долго общения с ней девушка сделала вывод о том, что Амадо Сабуро, скорее всего, не совсем жрица.
Если брать наиболее подходящую аналогию из мира Ии Платиной, то её спутницу, скорее всего, стоило называть монашкой. Во-первых, она проживала в неком святилище вместе с женщинами, посвятившими себя служению богини милосердия. Во-вторых, они добровольно придерживаются целого ряда ограничений: не могут иметь семьи, не имеют права владеть собственностью, кроме одежды и письменных принадлежностей. В-третьих, Сабуро и её товарки обязаны беспрекословно подчиняться своей начальнице.
Все эти сведения вкупе с чрезвычайно скромной «форменной одеждой» и бритой головой, символизирующей «отказ от радостей мира», и привели Ию к подобной догадке. Теперь она предпочитала мысленно называть свою спутницу именно «монашкой», а не «жрицей».
Жизнь в затерянной среди гор избушке постепенно сделалась размеренно-однообразной. Вместе и поодиночке они готовили незатейливую еду, вдвоём ходили за хворостом, забираясь всё дальше в лес, устраивали помывки и постирушки, благо воды и золы хватало.
Кроме не прекращавшихся занятий по изучению языка и обычаев, Сабуро иногда заставляла девушку целыми днями носить местную женскую одежду, чтобы бывшая рабыня не чувствовала себя в ней неловко.
Коренные обитатели леса не забывали напоминать о своём существовании, то и дело пугая их следами на снегу. По ночам часто выли волки, а однажды возле ручья обнаружились отпечатки большущих кошачьих лап.
Как-то вечером монашка попросила ещё раз показать ей картинки из «те-ле-ф-на». Это слово женщина всегда выговаривала тщательно и с большим удовольствием.
Однако девушка ей отказала. Она, как смогла, попыталась объяснить собеседнице, что волшебный ящичек вот-вот «умрёт» без магической «еды», которую невозможно отыскать в этом мире, а бывшей рабыне очень хочется продемонстрировать его действие господину Бано Сабуро.
К её немалому удивлению спутница посчитала причину отказа достаточно убедительной, чтобы больше не обращаться с подобными просьбами.
Они регулярно ходили на вершину горы, с которой открывался вид на дорогу, но только в шестой раз заметили хорошо различимые следы людей и повозок.
Монашка всхлипнула и, вытерев застиранным платочком выступившие на глазах слёзы, торжественно объявила:
— Хвала Вечному небу, болезнь исчезла. Пути открыты. Нам пора, Платино-ли!
— Тогда завтра и пойдём! — охотно согласилась Ия, которой и самой уже порядком надоело прятаться в лесу.
Весь остаток дня спутница болтала без умолку, не давая девушке даже слово вставить.
Сначала женщина долго и со вкусом проклинала болезнь, унёсшую столько человеческих жизней, превратившую выживших в кровожадных, похотливых чудовищ, лишённых милосердия и почтения к благородным людям.
Бывшей рабыне даже стало казаться, что монашка после памятной встречи с мародёрами боится покидать избушку, пускаясь в новое опасное путешествие.
Перед сном монолог спутницы неожиданно сделал причудливый зигзаг, и она принялась рассыпаться в многословной благодарности за помощь, которую ей оказала госпожа Платино, спасая её из перебитого каравана, и за помощь в лечении петсоры. Затем она стала рассказывать о доброте и благородстве своего брата, а ночью, когда глаза Ии уже смыкались, напомнила, чтобы та взяла с собой все вещи из её мира.
— На государственной службе господину Сабуро приходится иметь дело с разными людьми, — пояснила женщина извиняющимся тоном. — Вот он и стал таким подозрительным. Нет, брат знает, что я не буду его обманывать. Но вам может и не поверить… Особенно, если умрёт «те-ле-ф-он».
Понимая правоту слов собеседницы, девушка клятвенно пообещала взять с собой все уцелевшие иномирные предметы. Кроме того, она вновь захватила пакет с картошкой, надеясь когда-нибудь развести здесь данный овощ.
Поэтому на этот раз путешественницам пришлось тащить не только битком набитую корзину, но и узел с одеждой, который недавняя невольница кое-как закрепила на спине.
В последние дни заметно потеплело. Снег ещё не таял, но уже скукожился и отяжелел, ещё больше затрудняя передвижение.
С крыши избушки свешивались, поблёскивая на солнышке, длинные, полупрозрачные сосульки.
Судя по словам Сабуро, до весны оставалось ещё далеко, а случившееся — всего лишь оттепель, на которую так богаты местные зимы.
Без приключений миновав первую лощину, монашка с Ией поднялись на перевал и вновь начали спускаться по склону.
Шагавшая впереди бывшая рабыня остановилась, переводя дух. Оглядываясь по сторонам, она заметила мелькнувшее среди деревьев рыжее пятно.
«Лиса», — не успев испугаться, подумала девушка, теряя интерес к безобидному зверю.
За спиной послышался шорох и гневный вопль спутницы. Резко обернувшись, недавняя невольница с трудом удержалась от смеха при виде обсыпанной снегом женщины. Очевидно, та случайно задела за ветку, которая и сбросила на неё свой белый, холодный покров.
Но тут внимание Ии привлекло знакомое хриплое карканье и шум хлопающих крыльев, доносившийся как раз с той стороны, где она только что видела лисицу.
Присмотревшись, бывшая рабыня разглядела в кронах деревьев знакомых чёрных птиц, очевидно, потревоженных громкими криками монашки, и почему-то тут же вспомнила свой первый визит в вымершую деревню.
Хотя, скорее всего, падальщики мирно доедали тушу какого-то зверя, убитого более крупным хищником.
Вот только неистребимое любопытство, подогреваемое каким-то смутным беспокойством, заставили девушку повернуть в том направлении.
— Вы куда, Платино-ли?! — с тревогой окликнула её спутница.
— Я сейчас! — досадливо отмахнулась та. — Только посмотрю.
Метрах в сорока она обнаружила лежащее на земле тело мужчины, облачённое в порванный зубами, когтями и клювами кафтан из добротного сукна.
«Труп-то совсем свежий, — нервно сглотнув, подумала бывшая рабыня, ощущая подступающую к горлу тошноту при виде объеденного, лишённого кожи лица, смотревшего пустыми глазницами себе за спину. — И умер он точно не от петсоры».
— Что тут, госпожа Платино? — тяжело дыша, раздражённо проворчала женщина и охнула. — О Вечное небо!
И согнулась в неудержимом приступе рвоты.
Поспешно отведя взгляд от мертвеца, Ия опасливо осмотрелась.