Милорд

Вот он, ответ на его вопрос.

Девушка лежит у кромки воды лицом вниз. Белый пуховик заляпан кровью.

Виктор, уходя с места преступления, вспоминает не последние секунды ее жизни, а их последний разговор. Он убеждал девушку написать заявление на своего брата. Он угрожал ей, принимал наркотики и часто впадал в буйство.

Мартин нашел в себе силы вырваться из водоворота чужой памяти и зажать рот ладонью, чтобы не выдать себя. Хотелось кричать, выть от ужаса, катаясь по кафельному полу ванной. А потом — вскрыть вены в этой же ванной, как только руки перестанут дрожать.

Виктор снова кого-то убил и снова подставил вместо себя другого человека. Обрывочное воспоминание, кусок чужой мысли, но для Мартина картина ясна. Все повторяется. Мертвая девушка у воды, невиновный в ее смерти человек, которого в этом обвинят. Только на этот раз никаких оправданий его поступку нет, никакой мести и попытки кого-то спасти. Теперь это жестокость и ничего больше.

Мартин включил свет и снова посмотрел в зеркало. Посеревшее лицо, искусанные до крови губы и мокрые волосы. Так выглядит совесть убийцы.

Он почувствовал, как по горлу желчью поднимается обжигающее чувство вины.

Это он во всем виноват. Его воспитание, его халатность, его слепая преданность своему другу и нежелание видеть в нем монстра до последнего. До момента, пока не стало поздно что-то исправлять.

Он включил холодную воду и сначала долго пил, пытаясь смыть воспоминания о привкусе чужой крови, а потом умыл лицо и машинально провел мокрой рукой по волосам, зачесывая их назад.

Мысль, загоревшаяся в опустошенном сознании, вызвала новый приступ панического ужаса.

Был вопрос, к ответу на который он вовсе не приблизился.

Что за девушка, чей голос он слышал в темной комнате, и кто такой «Милорд», о котором она говорила?

Мартин никогда всерьез не задумывался о том, что в больном разуме Виктора может появиться еще один человек. В конце концов, если он пил таблетки, позволяющие не слышать Мартина, то и третьему было неоткуда взяться. Даже обрывочных знаний Мартина о медицине хватило, чтобы это понять.

Но рассуждать было некогда. Выйдя из ванной, он вернулся в комнату. В ней все еще царил привычный ему полумрак.

Стоя в дверях, он разглядел очертания шкафа, письменного стола, кресла и двуспальной кровати. Комната казалась пустой.

— Ника?.. — тихо позвал он.

— Я здесь, — раздался голос из-за кровати.

Он включил свет.

— Ты ведь не любишь, когда светло, — с удивлением отозвалась она.

«Потрясающе. Я не люблю, когда светло. Или „он“ не любит, когда светло. Так себе мотылек», — с раздражением подумал Мартин, подходя к кровати.

— Скажи мне, где ключи? — ровно спросил он, чувствуя, как ужас сменяется черной смолянистой ненавистью.

Наверняка сейчас и его комната полнится багровыми вспышками.

— У тебя в нагрудном кармане рубашки, как обычно, — удивленно ответила она.

У нее удивительное лицо. Высокие скулы и острый подбородок, огромные темно-серые глаза. Длинный, тонкий нос, красиво очерченные полные губы. Длинные пепельные волнистые волосы. Но за деталями, за внешним сходством таятся различия, которые делают ее совсем не похожей ни на Ришу, ни на кого-то, кем она могла бы стать.

У девушки, сидящей на полу, тяжелый взгляд, словно у крысы, загнанной в угол и готовящейся к последнему прыжку. Но когда она смотрит на него, Мартин с ужасом замечает, как этот взгляд теплеет.

Но ни ее волосы, ни ее взгляд не имеют такого значения, как то, что за правое запястье она пристегнута к батарее.

— Где твои документы? — спросил Мартин, торопливо опускаясь на колени и расстегивая наручники.

— Он их сжег, ты же…

— Где он хранит деньги?

— В ящике стола, второй ключ… Я же не раз говорила тебе, что никуда не пойду. Зачем ты опять…

— Еще как пойдешь, — прорычал он, рывком выдвигая ящик.

Сверху лежит ежедневник в черном кожаном переплете и кипа бумаг, среди которых Мартин с удивлением заметил свое письмо, мятое и пожелтевшее. Его явно не раз перечитывали. Некоторые слова были слегка стерты, будто кто-то проводил по ним пальцем. Мартин успел заметить слова «люблю», «всегда в тебя верил», «не предавай меня» и «прощай». Он брезгливо отбросил письмо и ежедневник.

— Где чертовы деньги?!

Он не заметил, как его начала бить крупная дрожь. Смесь бешенства и страха толчками разливалась в крови.

Эта девушка будет следующей, кто окажется с перерезанным горлом на берегу реки?

Под бумагами обнаружилось десятка два одинаковых блистеров с таблетками.

«Виктор болен?.. Ах да, он же болен мной», — с ненавистью подумал он, отбрасывая таблетки.

На самом дне ящика лежало портмоне. В нем — несколько бумаг, карточек, водительские права и деньги.

Мартин успел заметить, что на правах фотография Виктора и чужое имя. Но сейчас у него не было времени рассматривать бумаги. Он достал деньги и повернулся к Нике. Она сидела на краю кровати и с тоской смотрела на него снизу вверх.

— Тебе не надоело?

— Что?..

— Ты не в первый раз пытаешься меня выставить. Я никуда не пойду. Я тебя не брошу.

— Я не знаю, какого черта Виктор здесь устроил, и почему его эго перестало помещаться в Виконта и ему потребовался Милорд, но если ты сейчас не возьмешь деньги, не оденешься и не уйдешь из квартиры — я выставлю тебя силой. Иди в милицию, скажи, что этот человек — убийца, и у него полная квартира наркотиков. Я бы пошел сам, но боюсь не дойти.

— Если ты выставишь меня — я буду сидеть под дверью, пока Лера не вернется и не впустит меня обратно, — улыбнулась ему Ника.

— Тебе доставляет удовольствие сидеть на холодном полу, пристегнутой к батарее?! Сколько это продолжается?!

— Несколько лет.

— Что он… с тобой делает?

— Послушай, это не имеет никакого значения. Ты писал мне письмо, помнишь?

Мартин медленно сел на пол, вцепившись в мятые купюры. Разжал пальцы, и ворох разноцветной бумаги укрыл его колени.

У него не осталось сил стоять. И говорить что-то правильное, отрезвляющее и злое, правильное в этой ситуации.

Он действительно написал письмо. Смутно помнил зачем — он словно был пьян. Не помнил, что писал. Может, это письмо было нужнее ему, а не ей — она-то должна была выкинуть глупую записку от незнакомого человека, а ему было не с кем поговорить перед смертью.

Поговорил.

— Почему «Милорд»? — тихо спросил он, понимая, что ответов на волнующие его вопросы никто давать не собирается, и надо начинать издалека.

— Ты как-то сказал, что Виктор звал себя Виконтом. Ты тогда не признался мне, как он тебя звал, только сказал, что твое имя начиналось с «М». Я тогда сказала, что ты будешь Милордом, а ты ответил, что в этом имени скрывается слово «милосердие»…

«В этом имени скрывается чей-то эгоцентризм», — мелькнула раздраженная мысль.

— Я же рассказывала это все около месяца назад. Я совсем запуталась в ваших играх, — тихо сказала ему Ника, опустившись рядом на колени.

Мартин смотрел на нее и жалел, что не послушался и не выключил свет. Белоснежный и беспощадный, словно солнце, отраженное от снега, этот свет не скрывал того, с какой нежностью Ника смотрела на него.

Он не мог понять, что за партию разыгрывает Виктор. Не мог понять, как ему себя вести и что делать. И, самое главное, как убедить уйти девочку.

«С возвращением, Мартин».

Он совсем отвык от этого голоса. В нем больше не слышалось ни одной знакомой интонации. Голос холодный, злой и почему-то очень усталый.

«Ну здравствуй».

«Тебе пора домой. Мы потом поговорим», — пообещал ему Виктор, и мир вокруг опрокинулся, а когда стал на свои места, Мартин оказался в своем проеме.

Он наблюдал, как Ника, тоскливо глядя на Виктора, протягивает ему руку. Он покачал головой и начал собирать рассыпанные по полу купюры. Ника осталась сидеть, не сказав ни слова, но Мартин заметил, как она смотрит на Виктора.

Ему стало страшно. Никогда еще он не видел на женском лице такой искренней и глубокой ненависти.