Страница 11 из 15
Конституцию, которую встретили факельным шествием, следовало изучать. Наши ребята в общежитии как раздобудут пива, так соберутся у кого-нибудь в комнате и сидят, а после пишут отчет, что Конституцию изучили, статью такую-то. Потом уж и про отчеты забыли, а приглашение к выпивке до конца института шифровали под Конституцию.
Только музыкант Вова Маслов выпадал из процесса. Он даже в общежитии переселился от наших к своим коллегам из ВИА, и пиво за Конституцию не пил, и называл нашу гонку за очками циничной. А сам-то на себя посмотрел бы. Поет на иностранном языке. Коллоквиум завалил. Еле до сессии его допустили. На первомайской демонстрации нести портрет члена политбюро отказался. Зачет по общественно-политической практике сдал на тройку. У всех «отлично», у него – кое-как. Не мог рассказать, чем МПЛА отличается от УНИТА и на чьей стороне СССР помогает Анголе вести войну. Пустяковина же! «МПЛА – партия труда» – формулировка от зубов отскакивает, УНИТА – все равно что унитаз, неужели трудно уловить аналогию? По отчету группы тоже плавал, ни один фильм из тех, что значились как культпоходы, он не посмотрел. Явный отщепенец. На втором курсе он за «хвосты», оставшиеся с первого, лишился стипендии. Потянул Вова вниз все наши показатели. После ноябрьских, когда он не явился на демонстрацию, мы на комсомольском собрании выдвинули ультиматум: либо исправляешься, либо до свидания – выходим с ходатайством об исключении из комсомола. А дальше одна дорога – на вылет из вуза. Маслов исправляться не захотел, назвал нас «очкозависимым муравейником с обобществленным сознанием».
Его отчисление никак не сказалось на наших показателях, даже наоборот, сказали: способность очиститься от чуждых примесей – признак сильного общественного организма. Именно так написали в многотиражке про отчисление Вовы Маслова, от которого отказалась группа. Еще и других призвали воспользоваться нашим примером. В конце ноября, когда подвели итоги соревнования, оказалось, что мы лучшие, и после сессии поехали в Ленинград на все каникулы.
Но до того случился большой конфуз. Восемь человек не сдали экзамен по диалектическому материализму. Было бы одиннадцать, да трое, сходив на переэкзаменовку, дотянулись до «удовлетворительно». При всей идеологической состоятельности на практике нашим ребятам не давалась теория – философия марксизма. Я легко взяла свой «отл» и реально не понимала, в чем дело. Предмет простейший. Это не теория поля, не сопромат, не высшая математика. Есть набор терминов, знай переставляй – успех обеспечен. Ребята и учили термины, и переставляли, но как только преподаватель Элеонора Витальевна Чеснокович формулировала дополнительный вопрос, все построения рушились. Наши двоечники просто не понимали смысла сказанного ею. Вот, к примеру, гносеологические корни марксизма. Что за беда? А Дьяков спотыкался о «корни» и падал ниц под грузом учения, которое «всесильно, потому что верно». Брагин валился на законах диалектики. «Переход количества в качество» он еще как-то осиливал, представляя, как, переспав с большим количеством девиц, найдет в итоге самую качественную, чтобы честно жениться, но закон «отрицания отрицания» ставил его в тупик. Какое может быть развитие, если всё отрицать?
С восемью двойками наша могучая группа падала с возведенного под ней пьедестала в самый низ факультетского списка. Брагин с Дьяковым, уже мотавшие кандидатский стаж в КПСС, теряли шанс на вступление в партию через вуз. Это очень плохо. На предприятии инженеру, чтобы в партию вступить, надо было сагитировать на вступление пять, а то и семь рабочих. Потому что в 1976 году в КПСС, партии гегемонов, уже скопилось слишком много служащих, почти 45%. Рабочих осталось только 40%. Пора было менять ситуацию за счет привлечения рабочих. Где их взять? Только нагрузкой к служащим затаскивать в ряды. Карьера без партбилета выходила бы половинчатая, даже если напирать на профсоюзную линию. Дьяков с Брагиным про это знали и стремились вступить в вузе. Пока из Ленинграда ехали, обсуждали, на чем дальше очки зарабатывать, чтобы в лидерах удержаться, да как быть со стипендиями при текущем неутешительном раскладе. Иные уже по два захода на пересдачу диамата сделали, а без толку. И вот, как подарок судьбы, как ответ на всё и за всё – вероломная агрессия Китая.
О «лицемерной политике Пекина» советские газеты писали много. Еще 30 января в «Правде» вышла целая подборка. Начиналось с того, что в провинции Хоанглиеншон китайские военные вторглись на сопредельную территорию и получили отпор вьетнамских пограничников. В то же время американский еженедельник «Ньюсуик» (ТАСС на него ссылается) сообщил, что Китай сосредоточил вдоль границы с Вьетнамом от 80 до 120 тысяч солдат и эскадрильи военных самолетов. Там же некий «эксперт Госдепартамента США» выразил обеспокоенность тем, что вторжение во Вьетнам произойдет сразу после визита Дэн Сяопина в США, и это будет выглядеть, будто Китай заручился поддержкой Штатов. А визит состоялся, зам премьера Госсовета КНР встретился с президентом Картером, причем пресс-секретарь Белого дома отказался сообщить журналистам подробности переговоров. Так что читателю «Правды» все стало ясно. Если полистать прессу тех дней, нельзя не почувствовать, какая напряженность нагнеталась в мире. Хуже, чем у нашего комсомольского вожака в хрущевке, когда утром кто-нибудь включит громко радио. Друг за другом шли неприятности в Тегеране, Бейруте, в Камбодже… нет, в Камбодже наоборот, жизнь налаживалась. Но мы весь январь сдавали сессию, а потом ушли на каникулы, политинформации не проводили, сами газет не читали – и упустили нить событий.
Комсомольский секретарь Саша успокоился, когда понял, что мы не собираемся выезжать во Вьетнам на место боев. Мы хотим ударить по китайской военщине каким-нибудь звонким комсомольским почином.
– Макулатуру собрать, что ли? – догадался Саша.
Он обещал подумать, посоветоваться со старшими товарищами, потому что никаких указаний сверху об инициации починов снизу еще не поступало. Только 20 февраля газеты опубликовали заявление Советского правительства в связи с вторжением вооруженных сил Китая на территорию Вьетнама. Агрессия, как поясняло Советское правительство, вызвана желанием Китая наказать Вьетнам за то, что народ Кампучии «сбросил кровавый палаческий режим Пол Пота». Там же, в заявлении, мы прочитали, что агрессор потерпит вскоре позорное поражение. Вот этим «скоро» очень обеспокоились. Надо успеть внести свою лепту, пока Китай еще воюет. Но комитет комсомола молчал. А газеты, пусть и не на первых полосах, продолжали освещать события. Буквально все уже высказались в поддержку Вьетнама, от Гаваны до Будапешта не осталось сомневающихся в том, что все будет хорошо, наше дело правое, Вьетнам победит.
22 февраля «Правда» сообщила, что накануне братский народ положил убитыми полторы тысячи захватчиков. И мы не выдержали. Поехали в строящийся на далекой окраине студгородок, получили ломы, лопаты, ведра, метлы и убрали мусор на втором этаже будущего учебного корпуса. Дьяков договорился с каким-то завхозом или прорабом, чтобы выделил нам фронт работ. Убрав мусор, мы еще какую-то траншею раскопали, для укладки кабеля. Кабель нам не доверили, а не очень-то и хотелось. Устали.
Побросав инвентарь в кладовку, мы вполне удовлетворенные разошлись по домам. Только двое поехали ко мне проявлять пленку и печатать фотографии. У нас в квартире санузел раздельный – хоть всю ночь сиди в ванной с красным фонарем. Просидели. К обеду следующего дня на стенде факультетской стенгазеты уже висел репортаж о вчерашнем событии: лучшая группа института отработала субботник на стройке в фонд помощи сражающемуся Вьетнаму. Получилось в тему, как раз отмечали День Советской армии и флота. «Репортаж» продержался на стенде до конца недели, а потом исчез. Никто в институте почин не поддержал. Про захватническую войну Китая с Вьетнамом исправно писали в «Военно-политическом обозрении», в разделе «Мир. Хроника. Проблемы», «Сегодня в мире» и прочих специальных рубриках. Однако война маленького братского народа с огромным чуждым народом терялась на фоне прочих тревожных событий. Советский Союз глядел на нее вполглаза, откликаясь периодически бодрыми заголовками типа «Вьетнамский урок агрессору». Обозреватели то и дело подлавливали какую-нибудь капиталистическую страну на двурушничестве, на «поощрении агрессора», писали даже о нарушении прав человека в самом Китае. Кажется, словосочетание «права человека» в тот год ни по какому поводу больше не упоминалось.