Тайна чудесных кукол

Инга даже не задавалась вопросом, нравится ли ей порученное дело. Понимала, что, кроме нее, одевать отцовских кукол будет некому: Кита теперь не здоровалась ни с мастером, ни с Ингой, а другие горничные обходили кукол стороной. Приходилось разбираться самой.

Вот и теперь Инга собиралась разобраться во всем сама. Тайна или нет – она узнает, что к чему. Пришлось немного попотеть, чтобы отодвинуть комод еще немного, расширить дверную щель и протиснуться наконец в комнатушку. Какая же странная это была кукла, спрятанная глубоко в подземелье, в секретной комнате за хранилищем… Не просто так отец не велел Инге идти следом, не просто так приказал Деревяшкам ее не выпускать…

Она шмыгнула носом и ревниво оглядела куклу. Дотронулась до щеки: теплая, бархатистая, как и полагается. Коснулась ресничек и представила, как кукла моргает. Пощупала руку, подвигала пальцы. Суставы-шарниры ходили мягко, без скрипов, как будто куклу едва изготовили или регулярно смазывали. Только зачем ухаживать за куклой, которая никому уже не понадобится?

Инга огляделась. По стенам тайника одна над другой тянулись полки, заставленные одинаковыми флаконами с золотистой жидкостью. И зачем он ее здесь хранит? Что это за лак такой специальный? Масла и краски у отца хранились везде. Наверху, в мастерской, ими был уставлен целый верстак, они же теснились на стеллажах и в запаснике. На жалованье он в первую очередь заказывал новые бутыли, смешивал красители, пробовал новые смазки для шарниров и матовые лаки для кожи… Эта алхимия Ингу пугала еще больше механизмов, а от запахов кружилась голова. И не только у нее, но и у горничных, которые постоянно жаловались на «вонь у кукольника». Часть такой «пахучей» работы отец теперь проделывал в запаснике: и на том спасибо.

Инга закусила губу. Как же она ненавидела отцовских кукол! Она и сама не поняла, как это вышло. Хотела с досады пнуть куклу в юбки – ну так, совсем легонько, юбкам-то что сделается? Не хватало еще повредить эту загадочную раскрасавицу, а потом рассказывать отцу, что натворила и почему вообще оказалась в этом чулане. Но получилось по-другому.

Время вдруг закапало медленно-медленно, как кисель. Вот кукла вскинула руки. Оборотилась к окну, что жалось под потолком, и свет рельефно вычертил ее тонкий носик. Запрокинула голову, и глаза, обнажая бельма, закатились. Взметнулись юбки и ленты. Мелькнула лодыжка, обернутая кожаной тесьмой, а под тесьмой и весь ботинок – на пуговках и коротком каблучке. Что-то сверкнуло, ударило и зазвенело, а потом еще и еще – и вот это звяканье, как будто кто-то затряс целую связку колокольчиков, слилось в жуткий звонкий грохот, от которого Инге стало дурно.

Отец, наверное, никак не укрепил куклу, и она стояла, как человек, на двух ногах, ничем не поддерживаемая. Пока к ней никто не прикасался, она прекрасно сохраняла равновесие. Но от удара она качнулась. Развернулась, накренилась, зацепила полки и наконец рухнула безобразным кулем в угол. Флакончики вокруг все сыпались и сыпались, шлепались один за другим на камни, и брызги из жидкостей и осколков разлетались во все стороны.

Когда последняя склянка шмякнулась под ноги Инге, заляпав ее туфли золотой жижей, она выдохнула. Кукла лежала в углу лицом вниз, юбка задралась, рука была вывернута. Все вокруг заливали отцовские краски, заляпаны были рубашка, корсет, волосы…

Инга опустилась рядом с куклой на колени, взяла ее за плечи, аккуратно приподняла и перевернула. Сверкающая субстанция покрывала лоб куклы, заливала прикрытые веки, нос и рот, текла с подбородка и капала за вырез рубашки. Выглядело это жутковато. Если бы не оттенок, то жидкость – липкая, густая и очень маркая – вполне сошла бы за кровь. Инга попыталась стереть краску, но только размазала сильнее и решила, что сбегает наверх за водой и ототрет лицо влажной тряпкой. Сейчас важнее было другое. Она ощупала вывернутую руку и попыталась ее вправить, но шарнир только жалобно заскрежетал. Другие суставы не пострадали, но, пока Инга осматривала куклу, та норовила съехать в лужу краски и все сильнее пачкалась.

Инга уже едва соображала. Что скажет отец? Она следит за отцом, вскрывает его тайник и портит дорогостоящую куклу! Что, если отец прятал ее вовсе не из жалости? Что, если эта кукла предназначалась кому-то очень важному?.. Инга уже едва дышала. Отец не повышал голос, но во всем, что касалось его любимого дела, был строг и педантичен донельзя. Вон как гонял «воротничков»… Что же он скажет на такой разгром? Рассматривая перепачканные кудри куклы, Инга шмыгнула носом. Ну и что же ей делать? И тут, словно в ответ на ее немой вопрос, кукла вздрогнула и пошевелилась.

Глава 3. Знакомство

Сначала Инга подумала, что в полумраке, среди пляшущих теней, ей лишь почудилось. Конечно, кукла дернулась: тяжелая, неловко сгорбленная на склизком полу, она норовила съехать и растянуться на камнях – чему тут удивляться? Но кукла не просто шевельнулась. Она вздрогнула всем телом, крупно и сильно, как вздрагивает от испуга человек. А потом, будто одного этого было мало, кукла моргнула и, приоткрыв рот, слизнула с нижней губы краску.

Инга стояла завороженная. Кукла медленно приходила в себя – как пробуждалась от долгого сна. Удивленно моргнула еще раз, наклонила голову, прижала к губам пальцы, рассмотрела их. Потом снова облизнулась, уже смелее, и, будто краска пришлась ей по вкусу, лизнула и пальцы. Коснулась перепачканных волос, лизнула ладонь.

Инга и подумать не могла, что отец выделывает кукол такими правдоподобными не только снаружи, но и внутри. Во рту у куклы виднелись жемчужинки зубов, язык был мягкий и подвижный, как настоящий. Вот только голову она сначала повернула скованно, будто боялась повредить механизм, но потом закрутила ею во все стороны – решительно, любопытно. Осмотрела свою перепачканную рубашку с юбками, ощупала каждую ленту, каждый крючок на корсете. Оглядела разгромленную комнату, уставилась на Ингу. Наклонила голову, словно хотела задать вопрос, но рта не раскрыла.

Как же эта «проснулась», если ее не заводили? Или от падения соскочила какая-нибудь пружина? Но как же отец заводит своих кукол? Инга вдруг поняла, что и знать не знает, как это происходит. В отличие от обычных механических игрушек, модных в Виззарии, ни у чудесных, ни у Деревяшек ключей в спинах не было. Вот ведь странно… Но уж как остановить куклу, Инга знала.

– Усни, – приказала она.

Голос у нее дрожал, но она не сомневалась, что команда сработает. Каждый вечер отец отдавал такое приказание Деревяшкам, и каждый вечер они покорно закрывали глаза. Но кукла лишь в очередной раз удивленно моргнула и уставилась на Ингу еще внимательнее, чем прежде. Как будто приготовилась слушать, что Инга скажет дальше.

– Усни, – чуть громче попросила Инга. – Спи!

Кукла наклонила голову. Хотела согнуть обе руки, но левую заклинило, и она уставилась на собственный неподатливый локоть.

– Ты меня слышишь? Засни! – чуть не крикнула Инга.

Но кукла даже не поморщилась. Может, она и слышала, но повиноваться не собиралась.

– Как тебя зовут?

Кукла все возилась со своим вывороченным шарниром.

– Ты меня понимаешь? Можешь говорить?

Что-то хрустнуло. Кукла выпрямилась и приподняла левую руку. Починила… Потом приподнялась, опершись руками об пол, и встала на ноги. Качнулась, как с непривычки после долгого сна, поймала равновесие и огляделась.

– Эй, погоди-ка, – спохватилась Инга. – Стой!

Но кукла даже не глянула в ее сторону, а только наклонилась, чтобы пройти в низенький проем, протиснулась мимо комода и направилась через хранилище к выходу.

– Да стой же!

С каждым шагом кукла ступала все увереннее и тверже, и Инга за ней едва успевала.

– Да подожди же ты! Послушай!

Она схватила ее за руку, но кукла отмахнулась.

– Я приказываю тебе стоять!

Кукла не слышала.

– Если ты сейчас же не остановишься, отец тебя уничтожит! Сожжет в печке!