Страница 10 из 13
– Меня тоже, – поддакнул второй, еще более писклявый.
– Потерпите, – пробасил в ответ голос, который принадлежал, как показалось Мальчику, чихавшему существу.
– Зачем я должен терпеть? – не унимался писклявый, – что это вообще?
– Мясо, – раздраженно сказало существо.
– Какое мясо?
– Живое.
– Как это – живое?
– Настоящее.
На некоторое время разговор затих. Кто-то сосредоточенно сопел в углу.
– А что все-таки значит: настоящее?
– Это значит – человеческое. Живого человека.
Мальчик почувствовал, что к хвойному аромату примешивается теперь явственный запах паленой кожи. Его кожи. Он закрыл глаза и тихо заплакал.
Что-то скрипнуло – кажется, входная дверь – и в помещение вошел еще кто-то.
– Человечьим ду-у-ухом пахнет, – неприятно подвывая, пропел старческий надтреснутый голос.
Мальчик услышал, как чьи-то шаркающие шаги приближаются к нему. Мелко-мелко трясущиеся, холодные пальцы провели по его лицу.
Мальчик открыл глаза.
Перед ним, навсегда согнувшись в пояснице, стояла отвратительная горбатая старуха, щурила и без того малюсенькие слезящиеся глаза и улыбалась влажно-мерцающими в свете костра лиловыми деснами. Из верхней, впрочем, кокетливо высовывался единственный зуб: длинный и желтый. Нос старухи, своей формой и пористостью напоминавший чудовищных размеров гриб-мутант, с шумом и свистом втягивал в себя и выталкивал наружу горячий, продымленный воздух. Она была одета в старомодное платье с вышивкой, длиной чуть ниже колен. На ногах – трухлявые башмаки с острыми загнутыми носами. Ноги у старухи были разные. Одна обтянута сухой пожелтевшей волосатой кожей. Другая – без кожи вовсе. Просто белая матовая кость. В башмаке.
Мальчик громко, пронзительно завизжал.
– Человеческий детеныш, – констатировала старуха. – Где вы его взяли?
– Мертвец принес из Чудо-града, – откликнулось из темноты у нее за спиной чихавшее существо. – Мы его сейчас съедим.
Старуха протерла слезящиеся глаза неожиданно белоснежным шелковым платочком, шамкнула несколько раз беззвучно, словно пробуя какое-то невысказанное пока слово на вкус, и захихикала – неприятно, с присвистом.
– Нет, – все еще хихикая, сказала она.
– Как это – нет? – изумилось существо, и, шагнув из темноты, приблизилось к Мальчику. Следом за ним, громко топоча босыми ступнями по дощатому полу, на свет выбежала целая стайка малюсеньких суетливых карликов, с кривыми ногами и непропорционально большими головами.
– Нас тошнит, тошнит! – запищали карлики.
– Что значит – нет? – снова спросило существо, три раза оглушительно чихнуло и тут же – вдогонку – рыгнуло.
– Да то и значит, – сварливо ответила старуха. – Не надо его есть.
– Почему это? – существо повысило голос.
– Потому что я против. Он мне нравится.
– Но… если мы его не съедим… что же мы с ним будем делать?
– Оставим у нас. Будем воспитывать. Я могу взять его к себе, – сказала старуха. – Я люблю маленьких мальчиков. И, кстати, снимите его с костра. А то он и вправду сейчас поджарится.
– Не сниму, – ответило существо. – Я есть хочу.
– И мы, и мы хотим есть! – завопили карлики.
– Ну тогда я сама, – сказала старуха, и ловко подцепив Мальчика большими когтистыми руками, сняла его с костра и положила на пол рядом с собой.
– Ах ты старая карга! – заорало существо и бросилось на старуху. – Сука! Уродина одноногая!
Какое-то время они катались по полу, нанося друг другу слабые неуклюжие удары. Карлики, повизгивая, повалились сверху и тоже принялись дубасить и их, и друг друга мелкими кулачками.
Мальчик лежал неподвижно и смотрел.
– Ну ладно, хватит уже, Костяная, – устало просипело из клубка подергивающихся тел волосатое существо.
– Согласна. Хватит уже, Лесной, – пыхтя, откликнулась старуха.
– Эй, отвалите, – прикрикнул Лесной на карликов.
Те продолжали самозабвенно молотить кулаками.
– Я вам что велел?! – угрожающе тихо сказал Лесной.
Карлики, испуганно залопотав, отползли в стороны. Только один продолжал увлеченно долбить кулачком старухину ногу-кость.
– Ты меня не слушаешься, – мягко, по-отечески сказал ему Лесной. – Сейчас я тебя убью.
Двумя пальцами он обхватил тоненькую шею карлика и поднял его в воздух. Карлик, испуганно пища, задрыгал ногами. Лесной сжал пальцы. Писк перешел в хрип. Лесной сжал сильнее. Несколько раз конвульсивно дернувшись, карлик тихо обмяк в его руке.
– Будете знать, – назидательно произнес Лесной и бросил маленькое бездыханное тельце на пол, рядом с Мальчиком.
Старуха задумчиво посмотрела на трупик, потом на Мальчика. Повернулась к Лесному и сказала:
– Послушай. Насчет детеныша. Пусть нас Бессмертный рассудит.
– Мальчик, ты чей? – снова спросил Бессмертный громким сиплым шепотом.
– Я… Я – мамин, – ответил Мальчик.
– Господи, что за дурак! – устало просипел Бессмертный. – Ну хорошо. Как тебя зовут?
Мальчик промолчал.
– Как, говорю, тебя звать, мальчик? – Бессмертный постарался шептать громче.
– Нельзя говорить незнакомым людям свое имя, – ответил Мальчик.
– Ваня его зовут, – вмешалась старуха.
– Молчи, Костяная. Я пока тебя не спрашивал.
– Я не Ваня, – обиженно сказал мальчик.
– Ты ври, ври, да не завирайся, – сказал Бессмертный. – Что значит – «не Ваня»? Ты же мальчик?
– Мальчик.
– Человек?
– Человек.
– Ну так значит ты – Ваня. Только ты мне об этом сам должен сказать. Давай еще раз. Я тебя спрашиваю: как тебя звать, Мальчик?
– Незнакомым людям…
– Да ты, Ваня, не беспокойся. Я не человек, – ухмыльнулся Бессмертный. – Так что ты вполне можешь мне представиться. Итак. Скажи мне, как тебя зовут?
– Я не Ваня, – тихо сказал Мальчик, и его губы сами собой скривились, хотя он очень старался не заплакать. Крупные горячие слезы потекли по лицу, предательски повисли на кончике носа и подбородке.
Бессмертный тяжело вздохнул и раздраженно махнул рукой.
Он был очень стар, невероятно стар. Настолько, что мог говорить только шепотом. Настолько, что через его изможденное тело при желании можно было разглядеть предметы, которые стояли позади. Тощие, почти прозрачные руки и ноги непрерывно тряслись: вероятно, он страдал болезнью Паркинсона. Яйцевидная, лысая, обтянутая тонкой пленкой кожи голова непроизвольно кивала, словно все время соглашалась с чем-то.
Бессмертный повернулся к старухе:
– Слушай, да на кой черт он тебе сдался? По-моему, он абсолютный дурак.
– Он еще маленький, – сказала Костяная. – С возрастом он изменится.
Бессмертный посмотрел на нее без всякого выражения своими древними выцветшими глазами и несколько раз кивнул – не в знак согласья, а так, от старости.
– Отдай мне детеныша, Бессмертный, – продолжила старуха.
– Что ты будешь с ним делать?
– Я его воспитаю. По нашим законам.
– Зачем тебе это?
Старуха нахмурилась. Потом сказала неохотно:
– Было одно предсказание.
– Ай, да что мне эти твои предсказания… – раздраженно, одними губами прошелестел Бессмертный. – Устал я. Дай-ка присяду.
Бессмертный отступил в темноту и завозился там, кряхтя. Задел что-то: послышался звук разбитого стекла.
– Да включите вы свет нормальный, ебен-ть! – зашипел Бессмертный. – Шею можно сломать.
Костяная отступила в темноту, к стене, нащупала выключатель и ткнула в него длинным скрюченным ногтем. С десяток продолговатых трубочек-ламп дневного света, жужжа, засияли на потолке. В помещении стало ядовито-светло, как в операционной. Карлики сморщились и запищали, заслоняя маленькими ладошками глаза.
– А костер потушите, – устало прошептал Бессмертный.
– Как это – потушите? – взвизгнул Лесной. – Да что же это такое делается? А зажарить? А съесть?
– Какой-то ты сегодня чересчур кровожадный, Лесной.
– Да я…
– Он гномика убил! – завопили вдруг хором карлики. – Он троллика убил! Троллика-гноми-ка! Гномика-троллика!