Злая река

– Не возражаете против открытых окон? – спросил он.

Температура была немногим выше тридцати градусов при влажности сто процентов, но Перельман не любил кондиционеры.

– Да, я предпочитаю открытые, спасибо.

Пять или десять минут они ехали молча. Пендергаст разглядывал обсаженные пальмами улицы и, казалось, не спешил начать разговор. Наконец Перельман не выдержал:

– Как вы узнали, что это моя машина?

– Думаю, я мог бы дать вам целый список демаскирующих деталей: ненавязчивые фары-прожектора, скрытые замки задних дверей, пустой держатель для дробовика, другие безошибочно узнаваемые принадлежности фордовского полицейского перехватчика, но точку в деле узнавания поставил полицейский парковочный стикер с золотой каемкой на лобовом стекле.

Перельман хохотнул, покачав головой. Ехал он быстро, и они уже миновали Кейп-Корал и приближались к мосту. Благополучно миновали несколько участков дорожных работ, огражденных оранжевыми конусами, проехали мимо знака, предупреждающего о первом перекрытии дороги. Несколько минут спустя они оказались на острове и поехали по Санибел-Каптива-роуд к мосту Блайнд-пасс. Ажиотаж вокруг вчерашних событий – официальная реакция, и проблесковые маячки, и машины «скорой», и почти непрекращающийся вой сирен – немного спал, и постороннему глазу могло показаться, что центр маленького городка пребывает в почти обычном своем состоянии. На пути Перельмана три раза останавливали местные жители. Все они задавали одни и те же вопросы, и Перельман давал им одни и те же дружеские уклончивые ответы.

– Приятная деревенька, – сказал Пендергаст.

– Спасибо.

– Как вы стали начальником полиции?

– Хотите сказать, я, который меньше всего для этого подходит? – спросил Перельман.

– Вы первый мой знакомый полицейский, который цитирует Вергилия.

Перельману пришлось мысленно вернуться к их первой встрече, чтобы понять, о чем речь. Он пожал плечами:

– Я всегда любил Вергилия.

– Но вы к тому же первый мой знакомый полицейский, который бросил Еврейский институт религии в Нью-Йорке, причем всего за несколько месяцев до получения степени магистра талмудических исследований.

Перельман не знал, то ли удивляться, то ли чувствовать себя польщенным тем, что этот агент потратил время, чтобы раскопать его прошлое.

– Есть такая вещь – экзистенциальный кризис. У меня он случился во время подготовки магистерской диссертации. Я не знал, кем мне хочется быть – кантором, талмудистом, бродячим менестрелем или еще кем-то. Мысль о том, чтобы стать варваром, тоже меня привлекала – я бы неплохо пограбил Рим, – жаль только, время прошло. Но да, я оставил восточное побережье, пошел на запад и добрался до Северной Калифорнии. И там, в секвойном лесу округа Гумбольдт я стал свидетелем грозившего перейти в беспорядки противостояния между лесорубами и несколькими защитниками окружающей среды, разбившими лагерь на ветвях деревьев. Не спрашивайте меня почему, но я вдруг понял, что прибыл к месту назначения. Тут существовали две противостоящие друг другу силы – закон и защитники природы, – и я не знал, на чью сторону мне хочется встать.

– Что вы выбрали в конце концов?

– Ни то ни другое. Я стал посредником, занял ничейную позицию и разговаривал с обеими сторонами. Я понимал: обе по-своему правы, нехорошо нарушать закон, но нельзя и уничтожать природу ради выгоды. Я поступил в Федеральное лесное управление. Мне казалось, что в этом качестве я лучше всего смогу посредничать. А оттуда я уже как-то перекочевал в правоохранительные органы.

– Полагаю, это тоже своего рода посредничество.

Перельман усмехнулся:

– Некоторые законы глупы. Некоторые люди глупы. Моя работа состоит в том, чтобы показать людям, почему мирное сосуществование лучше, чем противостояние или тюрьма.

– Магистр дзена с полицейским жетоном.

– Но иногда мне приходится повышать голос.

– И Санибел оказался подходящим выбором?

– Я не планировал приезжать сюда. Но одно цеплялось за другое. И если честно, я родился для того, чтобы жить в таком месте.

Они миновали пропускной пункт, проехали по мосту и остановились у командного пункта на парковке Тёрнер-бич. Берег все еще оставался перекрытым, но бóльшая часть тяжелой работы уже была проделана. Несколько криминалистов продолжали обшаривать окрестности, копаться в песке. Катера береговой охраны патрулировали в водах за волноломом, не подпуская флотилию прогулочных судов.

Они вышли из машины, и Пендергаст замер на мгновение, оглядывая место действия своими необычными серебристо-голубыми глазами.

В командной палатке находились несколько сотрудников департамента санитарии и несколько полицейских Перельмана, включая сержанта по имени Крэнфилд. Они сидели за складным столом и пили кофе. Когда появились Пендергаст и Перельман, люди за столом начали вставать.

Перельман дал им знак сидеть.

– Это агент Пендергаст из ФБР. Некоторые из вас, возможно, встречались с ним вчера. – Он обратился к Крэнфилду: – Еще какой-нибудь ужас прибило к берегу?

– За последние восемь часов всего один обрубок.

– А в остальном?

– Обычное недовольство с проездом, зеваки и любопытные журналисты.

Перельман кивнул:

– Оставляем наш статус в положении желтого уровня. Мы вернемся к этому вопросу через двенадцать часов. – Он повернулся к Пендергасту. – Значит, хотите прогуляться?

Они ступили под безжалостное солнце, пересекли асфальт, поднырнули под желтую ленту и вышли на песок. Пендергаст снова остановился.

– Горько видеть столько мусора в таком прекрасном месте, – сказал он.

– Место преступления, на котором еще работают криминалисты, не подлежит очистке. Мы не могли запустить механические грабли, после того как все это началось.

– Похоже, все важные вещественные доказательства уже найдены. Следствию наверняка не повредит, если ваши люди помогут нам подобрать немного этого мусора.

«Подбирать мусор?» Пытаясь оставаться невозмутимым, Перельман снял с ремня рацию:

– Крэнфилд?

– Да, шеф?

– Пожалуйста, пришли Диксона и Рамиреса. С мешками для мусора.

Короткая пауза.

– Принято.

Минуту или две спустя двое служащих департамента санитарии появились из палатки с большими черными мешками. Вчетвером они медленно двинулись вдоль берега, Пендергаст по-прежнему в своих дорогих туфлях. Рамирес нагнулся, чтобы подобрать пластиковую тарелку.

– Тарелка ни к чему, – сказал Пендергаст. – Если не возражаете, мусор буду выбирать я.

И они пошли дальше, то и дело останавливаясь, когда Пендергаст подбирал что-нибудь – пакетик от чипсов, остатки растений, выброшенный на берег плавучий мусор, пластиковую крышку от кофе – и бросал в мешок, который держали сотрудники санитарии. Его выбор казался случайным. Перельман не помнил, чтобы когда-либо совершал более необычную прогулку.

– У вас есть карта, которую я просил? – сказал Пендергаст, рассматривая резиновое колечко и затем отбрасывая его на песок.

Перельман достал лист бумаги и вручил агенту. Это была карта берега, нарисованная от руки, с красными точками, обозначающими место, где был обнаружен каждый обрубок, прежде чем его поместили на высоту, недоступную прибою; тут же стояло приблизительное время находки. Агент запрашивал эту карту предыдущим вечером перед самым отъездом в морг.

Пендергаст остановился и принялся разглядывать карту:

– Превосходно, благодарю вас.

– Мой патрульный Лару зафиксировал эти находки. Он считает себя настоящим художником.

Они пошли дальше, Пендергаст – с картой в руке, которая, впрочем, никак не повлияла на их разыскания. Они шли, агент время от времени останавливался, разглядывал флажок, воткнутый в месте находки, или подбирал мусор, изучал его, потом клал в мешок или бросал на берег. На ходу он засыпал Перельмана вопросами: не случалось ли прежде чего-либо подобного – не с обрубками человеческих ног, но с какими-нибудь странными и кучно выброшенными на берег дарами моря? Не стоит ли опросить местных рыбаков? Много ли обычно выносит мусора на берег в дополнение к ракушкам? Как часто они убирают берег? Перельман старался ответить наилучшим образом.