1095

Речь Ярослава произвела впечатление. Бояре с гордостью смотрели на своего князя, даже скупой на проявление чувств Арнульф и тот одобрительно кивнул головой, но никто не торопился высказываться первым. Наконец Творимир прервал затянувшуюся паузу.

– Видит Бог, – боярин сделал жест рукой, словно приглашая в свидетели всех присутствующих, – не наша в том вина, что половцы бросили нас здесь. И нет ничего позорного, если мы снимем осаду. С такими силами Любеч не взять.

– Верно! – поддержал боярина Игнатий. – Любеча не взять, даже если б Итларевич остался, а нас самих было бы вдвое больше.

– Да и не очень-то поганые горят желанием лезть на стены! Куда проще грабить да жечь мирные села! – боярин Поздей в сердцах стукнул кулаком по столу, испуганно вздрогнула посуда, опрокинулся один из кубков.

– Для штурма, – вмешался в разговор Арнульф, – нужны башни, пороки, лестницы. А для осады нужно полностью перекрыть все подступы к городу, в том числе по реке. Для того нужны ладьи, а их у нас нет.

– Посему об осаде, а тем более о штурме, и говорить нечего, – буркнул боярин Богша и снова уставился на свои огромные ручищи.

Бояре одобрительно зашумели, но тут поднялся сидевший до этого молча Хажимет. Касог исподлобья покосился на бояр, с укором, вызывающе посмотрел на князя. От взгляда этих пронзительных черных глаз Ярославу стало не по себе.

– Я хочу напомнить коназю, – негромко, с акцентом произнес Хажимет, – что коназ Олег Святославич ждет от нас взятия Любеча. И мы не можем снимать осаду без его позволения.

Взгляд, которым Ярослав одарил касога, мог, казалось, испепелить сами злосчастные стены Любеча, но Хажимет с честью выдержал его, лишь слегка склонив в ответ голову, отчего его черная борода смялась о широкую грудь.

– Позволь тебе напомнить, Хажимет, – в тон касогу с издевкой в голосе ответил князь, – что мой брат Олег Святославич, волею Господа нашего князь Тмутаракани и, возможно, – Ярослав ехидно сделал упор на этом слове, – Чернигова, а я – князь Рязанский и Муромский! – Он едва не сорвался на крик. – И своими полками распоряжаюсь сам! – Ярослав помедлил немного, больше никто уже не решался ему возразить. – Посему велю осаду с Любеча снять! – он гордо посмотрел на безнадежно опустившего голову Хажимета, на одобрительно кивающих бояр. – Завтра поутру, отправив гонцов к Олегу, спешно сбираться в дорогу. Мы возвращаемся домой!

– За нашего князя! – первым поднял кубок боярин Поздей. – Слава Ярославу Святославичу!

– Слава!!! – дружно подхватили бояре, звон кубков радостно оповестил о конце похода.

Ярослав, милостиво улыбаясь, с удовольствием выпил со всеми душистого меда, краем глаза заметил, как сверкнул глазами, затаив обиду, предводитель касогов. Ну что ж! Сегодняшний день подарил ему еще одного врага, зато сотни воинов останутся в живых, благословляя своего князя. Но самое главное даже не в этом, а в том, что, оставив в покое Любеч, он не наживет себе двух гораздо более опасных, чем гордый Хажимет, врагов. Врагов, на битву с которыми, битву не на жизнь, а насмерть, все время подбивал его Олег. Врагов, мысль о которых не давала покоя удельному князю Рязанскому и Муромскому с самого начала этого похода, этой чужой войны.

Превосходно вышколенные Митяем слуги бесшумно, словно тени, кружили вокруг стола, наполняли кубки, подносили новые блюда. Пир в княжеском шатре затянулся до самой полуночи.

Ольбер Ратиборович долго и внимательно разглядывал вновь вошедших – их было двое, лица их мерцали в свете факелов.

Первому на вид было лет сорок или чуть меньше. Среднего роста, скорее худой, нежели толстый. Длинные, с заметной уже сединой волосы, всклокоченная, тоже с проседью, борода. Серые глаза с хитринкой, с таким держи ухо востро.

Одежда незнакомца была самой простой, но добротной. Под черным мятелем петлицы плотной свиты, порты заправлены в отделанные тесьмой сапоги. На кожаном ремне в украшенных серебром ножнах короткий меч.

Второй вошедший был хоть и не моложе первого, но выше и значительно плотнее. Его движения были какими-то вяловатыми, но при этом от него так и веяло уверенной силой. Это ощущение только усиливали правильные, немного грубоватые черты лица и темно-карие проницательные глаза. Темно-русые волосы незнакомца едва доставали ему до плеч, борода и усы были аккуратно подстрижены.

Одежда этого русича обличала в нем человека если не знатного, то зажиточного. Его серый мятель с капюшоном был подбит мехом, зеленые сапоги богато расшиты, в руках незнакомец держал отделанную мехом шапку. Если первого из этих двоих Ольбер Ратиборович определил как гостя или богатого горожанина, то во втором и по осанке, и по длинному боевому мечу, видневшемуся из-под мятеля, боярин безошибочно распознал воина.

По его знаку дружинники подошли и разоружили незнакомцев. Только после этого Ольбер Ратиборович вышел из тени.

Подойдя, боярин еще раз присмотрелся ко второму русичу. Ему показалось, что он где-то уже видел его, и тот первым подтвердил эту догадку.

– Здравствуй, Ольбер, – раздался такой знакомый, низкий с хрипотцой голос.

– Ратша? – Ольбер Ратиборович подошел почти вплотную и наконец узнал его. – Ну здравствуй, друже! – боярин радостно рассмеялся, заключив Ратшу в объятия. – Какими судьбами в Любече? И кто это с тобой? – ослабив мертвую хватку, спросил он.

– Это Тихон. Гость из Новгорода, – представил Ратша своего спутника. – Мы плывем в Киев. А сам-то ты как здесь оказался?

– Это долгая история, – ушел от ответа боярин. – Эй! Верните им оружие! – дружинники отдали Ратше и Тихону мечи. – Идемте. Я думаю, твой друг не откажется от пары кружек пива или доброго кубка вина.

– Уверен, что не откажется, – Ратша подмигнул Тихону, – хотя сам бы я предпочел мед.

– Ну мед здесь тоже найдется, – Ольбер Ратиборович взял факел и повел их переходами замка. Следом, тоже с факелами в руках, звеня доспехами, шли дружинники.

Была поздняя ночь. Тьма уже давно окутала город, но в самом детинце да, похоже, что и во всем Любече, мало кто спал. В переходах замка тут и там встречались вооруженные воины с факелами, на башнях и стенах перекрикивались часовые. Вся эта летняя ночь была наполнена напряженным ожиданием.

За всю дорогу Ольбер Ратиборович не проронил ни слова. Наконец, когда Ратша уже бросил считать повороты и ступени лестниц, они пришли. Боярин толкнул тяжелую, окованную железом дверь и впустил их в просторную залу, ярко освещенную свечами и факелами, посреди которой за накрытым столом сидели несколько человек.

Ратша осмотрелся по сторонам. Сама комната размером и убранством своим более всего походила на тронный зал, разве что трона тут нигде не было. На стенах всюду были развешаны охотничьи трофеи, множество оружия. Люди, сидевшие за столом, также ели и пили, не снимая кольчуг и броней. Возле очага, не обращая никакого внимания на вновь вошедших, лежали, наблюдая за жарящейся на вертеле кабаньей тушей, две большие собаки.

Сидящие за столом оторвались от трапезы и почтительно приветствовали Ольбера Ратиборовича, хотя видно было, что все они тоже не простые дружинники. Один из них, высокий худой воин с суровым выражением лица, увидев Ратшу, оскалился, что, наверное, должно было означать улыбку.

– О! Так ведь это же Ратша Ингваревич! Каким ветром тебя занесло в Любеч, друг мой?

– Рад тебя видеть, Дмитр Иворович! – ответил воину Ратша. – Ветром северным, но я бы не сказал, что добрым.

– Как знать, как знать, – многозначительно произнес Ольбер Ратиборович. – Садитесь, – боярин указал Ратше и Тихону на свободные места. – Эй, кто-нибудь! Налейте меда гостям!

Слуга, оторвавшись от жаркого, наполнил кубки душистым пряным напитком.

– За встречу! – Ольбер Ратиборович поднял свой кубок. Все сидящие дружно поддержали тост. – Ну а теперь рассказывай! – выпив, не сказал, приказал боярин.

– Вряд ли я расскажу что-то новое, – Ратша обвел взглядом сидящих за столом воинов. – Мы видели половцев под Лоевом, но город держится. Поганые сожгли несколько деревень на том берегу. Вот и все, что мы знаем.