Страница 1 из 8

Мальчики с железных караванов

Словцова Ирина

Ирина Словцова

Историческая повесть

Часть 1. Весна

Воля хозяина

В последний понедельник апреля 1843 года Федька Густомесов ранним утром возвращался из своего дома в школу. Делал он это крайне осторожно, шел не по улицам посёлка, а огородами, прячась за хозяйственными строениями и банями. Он всё рассчитал: школьный надзиратель с вечера был пьян, а потому проснётся только вместе со всеми учениками, когда повариха станет звать к завтраку. А за это время Федька успеет перебежать задний двор школы и влезть в окно первого этажа каменного здания – в спальню. Там его уже ждут приятели – Илья Швецов и Ванька Сохнин. Из всех троих Федька Густомесов жил к школе ближе всех. И когда представлялся случай сбегать домой, поесть досыта и принести гостинцев приятелям, он это делал. Вчера дежурил вечно пьяный надзиратель Кузьма, так что грех было не воспользоваться оказией и не сбежать к отцу с матерью – хотя бы на несколько часов.

…Федька оглядел пустой двор и собрался уже перебежать его наискосок, чтобы залезть в окно, которое ему изнутри откроют одноклассники, как на крыльцо школьного здания вышли священник Вениамин, преподаватель закона Божьего и главный учитель школы Мосцепанов. Выражения лиц у них были встревоженные.

– И чего их принесло в такую рань? – с досадой подумал Федька, вынужденный мерзнуть на мокром апрельском снегу. Одет он был плохо – их в школе не баловали. Отец Федьки говорил, что приказчики всё разворовывают, а отчеты посылают в Петербург правильные – будто все деньги, что Демидов отписывает на заводскую школу, тратят на них, учеников. Враки! Еще несколько месяцев назад, пока не приехал вновь назначенный главный учитель Мосцепанов, они с голоду ели тараканов.

…Отец Вениамин и Мосцепанов отправились прямёхонько на скамейку под дубом, в дупло которого успел спрятаться Федька. Сгоряча он не почувствовал холода, шедшего ото льда и старых листьев, осевших в дупле, и еще чего-то жесткого. Может, белка принесла на веточках грибов, да и забыла, как водится, про свои припасы.

Взрослые продолжали разговор, начатый в стенах школы.

– Кого пошлём?

– Так ведь господин Демидов ясно выразился: лучших учеников.

– Тогда отправим Ивана Сохнина и Швецова Илью…

У Федьки похолодело в груди: Мосцепанов называл имена его закадычных друзей. Куда отправят, зачем, надолго, и как он останется без них?

– Только я бы, на всякий случай, учитывая опасность путешествия, отправил бы «с запасом» – на тот случай, если что случится с кем-нибудь из учеников, чтобы можно было достойно заменить.

– Вы имеет в виду крушение барок?

– Увы, с этим нужно считаться. Нужно мальчиков распределить по разным баркам. Кого, батюшка, посоветуете третьим? Я ведь здесь недавно, всех учеников не знаю.

– Я бы порекомендовал Фёдора Густомесова. Отрок прекрасно поёт и азы иконописи освоил так, как не всякий взрослый способен.

До Федьки даже не сразу дошло, что речь о нём.

– Но ведь нам нужны кандидаты на техническое обучение, а этот мальчик из иконописного отделения.

– Я от приказчиков слышал, что иконописное отделение не сегодня-завтра закроют, а учеников отправят к углежогам[1]. У Густомесова прекрасный слух, он на лету схватывает иностранные слова. А толмачи[2] нужны всегда и везде. Думаю, ему найдется место и в петербургском пансионе – даже если все, – и батюшка сделал ударение на этом слове – в добром здравии доставлены будут в столицу.[3]

– Ну-с, думаю, мы поступаем правильно, – подвёл итог разговору Мосцепанов и поднялся со скамьи. Следом за ним – батюшка. Они направились к школьному крыльцу, вошли в здание, за ними бухнула, закрываясь, тяжелая дверь. Ни жив-ни мертв, продрогший Федька стремглав сиганул под окно, которое, он приметил, уже было приотворено: приятели его ждали. Кубарем он свалился с подоконника, забрался в кровать под тощее одеяло. Его зубы стучали, скорее всего, не от холода, а от слов, которые он услышал.

Приятели, смущенные испуганным и измученным видом Федьки, слушали, как его зубы отбивают дробь, смотрели на него с изумлением и ждали, когда он заговорит.

В спальную комнату вошел надзиратель, хриплым голосом заорал:

– Подъем!

Ученики заводской школы поскакали с казенных кроватей, побежали умываться.

Только после завтрака Федька смог говорить и пересказал приятелям утренний разговор взрослых. Ни Илья, ни Ванька услышанному не обрадовались и на уроках сидели мрачные. Все трое понимали, что их участь уже решена.

Заводская школа в посёлке Выя[4] была организована на Урале одной из первых, ещё при Петре Первом – Демидовыми, которые помимо девяти железоделательных заводов, владели здесь шахтами, рудниками и лесами. В невзрачном двухэтажном школьном здании постоянно звучал не только уральский говорок, но и правильная речь на французском, немецком, на английском языках. Школа готовила управленцев для огромной империи нижнетагильских заводов. Поэтому помимо чистописания, арифметики, геометрии, закона божьего, черчения, горного дела в её программе обязательно было изучение иностранных языков. Преподавали их свои же, бывшие выпускники школы, которые несколько лет жили и учились кто во Франции, кто в Германии, Италии, Англии или Швеции, а вернувшись домой, занимали должности в управленческом аппарате демидовской империи. Демидовы торговали со всей Европой, продавая чугун, железо и медь, имели во многих городах свои представительства, поэтому вся деловая переписка велась на иностранных языках.

Практически каждый год, по итогам экзаменов, на которых присутствовали первые лица Главной конторы нижнетагильских заводов, выбирались лучшие, наиболее способные ученики, которых отправляли на учёбу заграницу. Демидов в своих письмах настаивал, чтобы «…оные мальчики были весьма востры, дабы оных понапрасну сюда не провезти, дураков своих и здесь хватает…»

Отправка талантливой молодёжи за границу, в Европу была удачным вложением капиталов. Всё, что было передового в горнодобывающем деле, геологии и минералогии, точных науках и технике, живописи, скульптуре, успешно осваивалось крепостными юношами в течение 5–6 лет, а затем они, снова оказавшись дома, «возвращали» Демидовым долг за европейское обучение новыми открытиями, живописными полотнами, иконами, великолепными архитектурными зданиями.

Поэтому Нижний Тагил не был похож на обычный посёлок: в нём действовали великолепные церкви, строились особняки для местной аристократии и чиновничества, авторами которых были крепостные архитекторы. А в особняках хранились произведения искусства, приобретенные в Италии, Франции или созданные тагильскими художниками-крепостными, обучавшимися в Европейских школах живописи или Петербургской Академии художеств.

В 1843 году из лучших учеников выйской школы были выбраны трое: Илья Швецов, Иван Сохнин и Фёдор Густомесов.

…На последнем уроке, приоткрыв скрипучую дверь, в класс заглянул старший надзиратель, громко крикнул:

– Швецов, Густомесов, Сохнин – к директору, – поправил на плечах накинутую шинель и скрылся за дверью.

Вызванные к начальству мальчишки, под недоуменные реплики одноклассников вышли из учебной комнаты и отправились следом за надзирателем. Кабинет директора школы Евлампия Максимовича Мосцепанова находился на первом этаже.

Мосцепанов появился в Нижнем Тагиле несколько месяцев назад. За это время и ученики, и приказчики почувствовали его крепкую руку. Он был штабс-капитаном в отставке, ходил, похрамывая, но без трости; когда сердился, шрам от сабельного удара на его лице багровел, и директор начинал говорить отрывисто, словно отдавая команды. Взрослые рассказывали, что Евлампий Максимович участвовал в сражениях с наполеоновскими войсками во время Отечественной войны 1812 года, а ранения получил уже в заграничных походах, когда «наши дошли до Парижу».

Углежоги – рабочие, которые из дров заготавливали древесный уголь, необходимый для получения чугуна и железа в плавильных печах.

переводчики.

В 19 веке Петербург был столицей Российской империи.

Правопреемник школы – Нижнетагильский горно-металлургический колледж существует и поныне.