Страница 3 из 8
Многие арабы из Египта, Сирии, Турции, приезжали в Иерусалим для поклонения. И многие почитали Иисуса Христа основателя христианской веры за пророка, ибо Он проповедовал о Боге, о добродетели и обличал иудеев. А с евреями у них имелись некоторые недомолвки и пересуды, те также воинствующе настроенные, с мерою – глаз за глаз, никак не могли поделить с мусульманами целые города. Отсюда вытекали конфликты и междоусобицы. Меж двух огней, в это время, Христос виделся Эстебану золотой серединой, словно Он встает между людьми и успокаивает их Истиной. Словно любить необходимо не только свою семью, свой род и свою страну, но и весь мир, всех людей от мала до велика, вне рас и религий. Тогда для Эстебана всё разрешилось, теперь и он подобно светлому пророку будет разделять людей любящим духом своим. Особенно ему понравился меч в Его деснице на иконе Страшного Суда, словно луч неведомого света, прозрачный, духовный меч и Эстебан нарек себя сим орудием правды.
Дверь внезапно с треском отворилась, был ли это увесистый пинок или выпад руки барона, так и осталось загадкой. Видимо переговоры безрезультатно окончились. Отчего слуга торопливо выдохнул, встал по струнке готовый к принятию излияний желчи на свою марионеточную персону, но барон напоследок решил крикнуть несколько манерных аристократических инсталляций и весьма витиеватых ругательств в окно нотариуса. Если бы поблизости был снег, то он, подобно вздорному мальчишке не упустил бы возможность швырнуть смачный комель в высокомерную физиономию юриста. Однако, схватившись за область сердца, господин отчаянно махнул рукой, словно отгоняя назойливых насекомых или прогоняя дурные мысли, обратился к слуге.
– Вылупился словно затравленная мышь. – воскликнул он, и тут же поправился. – Да не ты. А этот консультант недоучка, смотри, то и дело глазеет на меня и посмеивается злорадным хохотком. Сказал, что мне нужно завести четвертого ребенка. Может мне тебя усыновить?
Эстебан утробно сглотнул.
– Нет, ты чересчур стар для ребенка, во внешности конечно, ума-то у вас у всех ни на грамм не прибавилось! А еще смеете поучать меня.
Обычно барон Дон-Эскью не столь нахально дерзок, но сегодня не на шутку разгорячился.
– Поехали, что попусту время терять. – он взглянул на часы. – До обеда управились, а я думал, придется рыть яму и подключать полицейских, слыхал они на изощренные пытки мастера. Увы, юрист крепкий орешек, который расколется, если только самолично упадет с ветки орешника. И на земле уже станет неинтересен, потеряв всякую ауру недосягаемости. – тут барон затопал к карете. – Поехали, Эстебан, должно быть и у тебя в желудке колоннада залпов пушечных выстрелов королевского флота разыгралась.
Речь барона слуга снес безмолвно, практически без внутреннего ропота. Эстебан отворил ему дверь экипажа, покорно приклонив главу. Кучер тем временем проснулся от непреодолимого сна. Всё казалось на редкость обыденным, богатый человек присаживается на бархатные сиденья во всю широту своей тучной фигуры, как вдруг совсем рядом послышались странные всхлипывания, нечто схожее с плачем.
– Проверь, что там. – приказал барон погружаясь в насущные мечтания о еде, какие блюда ему подадут на стол, каков будет отварной суп, каким аппетитным станется второе кушанье, затем сладкий молочный десерт…
Эстебан опустился на колени, отчего угодил прямиком в лужу, однако это влажное обстоятельство его нисколько не смутило, ведь он уже до этого был изрядно намочен дождем, но не в репутации. Заглянув под карету, обшарив глазами дно, слуга ничего не обнаружил. Встал с земли, обошел карету кругом, и также ничего странного или подозрительного не усмотрел. Может быть, им всем показалось?
– Господин. Это видимо грязевое хлюпанье под колесами коляски. – высказал свое мнение, свою осмысленную версию случившегося Эстебан.
– Тогда прикажи этому лентяю на козлах трогать и быстрее. Покуда мы вовсе не завязли возле этого омерзительного дома. – неопрятно проговорил барон.
Эстебан захлопнул дверку кареты, уселся рядом с кучером, и приказал, как было велено – ехать до усадьбы. И вправду, тронуться с первого раза не вышло, колеса прокручивались вхолостую, пока изрядно не врылись, достигнув твердого грунта, и соскочили с места весьма протяжно, с надрывом. Изнутри кареты доносились уловимые обонянием запахи всяческих деликатесов, различных вкусностей, таким изощренным обликом миража барон Дон-Эскью талантливо размечтался, что его грезы вышли за пределы души и начали материализоваться. А Эстебан всё пытался счистить со штанин липкую грязь, но ничего не выходило, поскольку жижа лишь размазывалась по ткани, и видимо у прачки сегодня будет много работы.
Ноябрь таинственно скрывает свое томное великолепие, от того так неодобрительно отношение людей к сему прекрасному дождливому месяцу. Истошные порывы поэта сопровождают настроение последнего месяца осени, некогда опасные для дорогой обуви лужи, ныне заледеневают, превращаясь в зеркала. Взгляните, кого увидите вы там? Отражение, которое так легко разбить. Порою одинокие снежинки вальсируют, создавая пародию первого снега, иногда показывается солнце, в поздние часы сгущаются сумерки, отчего на небе опечаленно красуется бледная луна. О сколько всего таит в себе отверженный ноябрь, он как истинный поэт толпою ненавидим, он лишает влюбчивых пар романтических свиданий, ибо ноябрь влюблен трагично безответно в красавицу весну, он рушит свадьбы, потому что грустен он в тоске. Этот месяц благоволит одиноким прозаикам и поэтам, родившимся без чувства такта и задушевного ритма, их сердца бьются нервно неровно, словно умирают, а руки дрожат, и мысли столь неспокойны. Ноябрь – это последние стоны расколотого сердца увядающей молодости. И некто родился при проливном дожде, ему суждено всю жизнь лить слезы и проклинать судьбу, свои слабости, свою нищету духа. Он видимо единственный кто радуется ноябрю.
Карета катила неровно, постоянно подрагивая на ходу. Слуга временами различал писклявые крики, цыплячий стон, доносившийся неизвестно откуда, может так урчит в голодном желудке господина – подумал он и немного успокоился.
Усадьба Терновый куст располагалась неподалеку от города, но уже считалась полноправной провинцией. Название поместья произошло из-за не ухоженности здешних садов, но то было в прошлом, ныне здесь произрастают барбарис и шиповник с яркими ягодами, которые кажутся, вот-вот лопнут от огневого цвета. Однако сей именование прилепилось накрепко, засело надолго в память здешних обитателей и в течение последующих столетий.
Обширное баронское семейство выглядело скромным, в сравнении с плодовитостью крестьян, всё же у барона помимо супруги Мари Дон-Эскью, довольно ленивой и нисколько не прогрессирующей женщины, отвергающей всякие этические новшества, такие как приступы сумасбродного феминизма, по дому сновали наследники: Олаф трех лет отроду, также семилетняя Джорджиана и крохотная Сара, упрямо ползающая вдоль стеночки как барон в дни предродового запоя. А еще говорят, будто мужья нисколько не участвуют в рождении детей, ведь столько нервов и переживаний не вместит ни одно женское сердце. Впрочем, родители, безусловно, очень гордятся своими детьми, особенно выделяют сына, сам барон дорожит им как продолжателем знатнейшего рода. Вдобавок в доме живет сестра Мари с новорожденной дочкой по имени – Хлоя.
И именно в этом самом жилище, когда барон отлучился по важному делу, девочка появилась на свет Божий в полном здравии и сохранности. Неукоснительно все родственники удосужились съехаться, дабы почтить роженицу и ее первого ребенка. Также дом наполнили врачи и медсестры, те ухаживали за новоиспеченной матерью со всей заботливостью, во всю цену тех монет кои наполнили карманы их белых халатов, и их усердию можно было позавидовать. Однако многие были заняты своими делами, к примеру, слуги побросали все свои бытовые обязанности, лишь бы передать из уст в уста последние слухи о мирном проистечении окончания затянувшихся родов. Кои миновали благополучно, девочка родилась мучительно, хотя выглядела впоследствии весьма маленькой, но симпатичной. Все обрадованные домочадцы соскакивали со стульев, нескромно радуясь как на празднике. Посему барон, так усердно мечтавший об аппетитном обеде, сильно огорчился, узнав, что повара в его отсутствие были заняты не менее важными делами, чем готовка наваристого супа.