Палач Иллюзии 1

Как могла охрана допустить такое?

Это уже не имело значения.

Гость здесь, и он вряд ли явился с добрыми намерениями, застав Алиева врасплох. И Алиев это понимал.

– Что не говно, то к нашему берегу… – шёпотом произнес он, а после, раскинув по сторонам руки, будто рад гостю и готов обниматься, собрался повернуться к нему лицом и встать с кресла. – Какими судьбами?

Но краем глаза заметил в отражении, что гость был вооружен, а значит, пришел сюда вовсе не для того, чтобы попить чайку и поболтать о трудностях жизни зарубежной.

Алиев, не поворачиваясь, тихонько потянулся за пистолетом, который всегда держал в верхнем ящике стола. Но тихий скрипучий голос с явным акцентом предупредил, что этого делать не следует.

Следом гость поднял пистолет на уровне своих глаз.

– Тебе не успеть, Алиев. Ты проиграл.

Алиев опустил руку и медленно повернулся, чтобы поглядеть в глаза непрошенному гостю, который решил отнять у него великий шанс. Убедившись, что перед ним действительно тот, с кем вживую видеться не хотелось, да и связываться – тем более, он попытался спасти своё положение.

– Что тебе нужно от меня, брат?! Деньги? Отдам тебе всё, что у меня есть! Но после того, как поймаю Палача! Я же говорил тебе об этом! Мне нужно видеть, как он будет умирать! После того делай со мной, что хочешь!

Гость не ответил Алиеву на заклинание отсрочить смертный приговор, лишь презрительно хмыкнул и качнул головой. А затем, не церемонясь, молча выстрелил в него. Несколько раз пальнул, хоть и знал, что одной пули старику Алиеву сполна хватило бы.

На всякий случай проверив и окончательно убедившись в том, что Алиев мёртв, гость, напевая себе под нос мелодичную песню из репертуара диско семидесятых, надменно доковылял до сейфа в другом конце кабинета и взял оттуда досье на Фархада Башара.

– Палач несомненно встретится с тобой, Алиев. – тихо проскрипел гость, без особого интереса листая досье. – Кто я такой, чтоб лишать тебя последнего желания? – усмехнулся и, повернувшись вполоборота к убитому, резко захлопнул папку с документами. – Но сперва Палач послужит мне. До последней капли крови послужит. Я первый его нашёл. Вот так будет честно. Молчание знак согласия? Ну тогда, я пошёл. Если ты не возражаешь…

Гость, надменно пожав плечами, спрятал досье под солидным пиджаком, подкурил сигарету и покинул кабинет Алиева так же безмятежно и неторопливо, как и вошёл сюда. Далее он без труда преодолел пост охраны, затем сел в свой приметный черный лимузин, припаркованный у главного входа, выбросил окурок на тротуар как раз перед тем, как лимузин тронулся с места, и с безмятежной улыбкой покинул место преступления.

Глава 1. Фархад

С простительной долей небрежности после бессонной ночи, проведенной в раздумьях, сварил себе кофе покрепче, как обычно без сахара, затем достал из верхнего шкафчика чашку из кофейного сервиза – свадебный подарок от дальних родственников, о существовании которых узнал совсем недавно – и резко наклонив турку, наполнил миниатюрную чашку до краев.

Немного пролил на столешницу, как частенько бывает со мной по утрам, затер лужицу, а потом попробовал получившийся кофе на вкус.

Злющий и пряно-горький.

То, что доктор прописал, чтоб нам с женой обоим глаза продрать. Переборщил знатно с гущей и кардамоном, но я сильно спешу, потому некогда переделывать. И так сойдет.

Мы с Катей любим кардамон и добавляем его всюду и побольше. Но у Кати, в отличие от меня, от него не усиливается половая активность, и штаны по швам не трескаются. Может, дело в том, что Катя не грызет кардамон, как семечки, и ударную концентрацию будоражащих веществ не получает. А я грызу. Жменю в ладошку насыпаю и хожу по дому, щёлкая, когда делать нечего. А ладошка у меня немаленькая.

Неуклюжим движением перемешал густоватую субстанцию неудобной для моих пальцев крошечной ложечкой, поставил чашку на блюдце и спешно устремился на нарастающее звучание заставки телепрограммы новостей.

Эта мелодия звучала в нашем доме чаще всех вместе взятых. И давненько как стала меня «подбешивать».

Как обычно, когда я бывал дома, ровно в сраных девять утра, срабатывал таймер на телевизоре в спальне. Катя установила его, дабы начинать новый день, естественно, с напряга и тревоги, а не с положительных эмоций.

Как Катя поясняла ту противоестественную и приевшуюся для меня привычку – чтоб ничего важного из того, что творится в мире, не проворонить.

Я б не расставался с топором сутками и неистово бы принялся всем подряд рубить головы, но уже по воле сердца, а не по приказу, будь я на Катином месте. Но с моей головой, несмотря на то, с чего начинается и мой день тоже, пока все в норме. Это единственный и неоспоримый плюс того плачевного факта, что мы с женой спим раздельно, по разным комнатам.

Поначалу меня дико огорчала перспектива раздельного сна с Катей, но, скрипя зубами, я уступил ей. Тем самым, из двух зол все же выбрал меньшее, постановивши тогда, что психика моя в итоге будет целее, а сон – крепче. Потери, конечно, есть, и ощутимые, но они не столь велики, как могли бы быть, если б я каждый день на протяжении полугода просыпался под ненавистную мне передачу.

Дома ночую в последнее время все реже – в том, видимо и есть основная заслуга моего душевного покоя, и того, что мозги на месте, готовые пахать в правильном ключе, бесперебойно выдавая новые, качественные и безошибочные тактики.

А вот что с Катиными мозгами творится, лишь догадываться остается и молиться, чтобы ничего страшного в ее черепной коробке не развилось и не прогрессировало.

Не пропускает Катя ни одного выпуска, целиком и полностью выпадая из реальности. И так каждое утро.

Порой и весь день просматривает одно и то же столько раз, сколько транслирует новостной канал. Как будто ждёт услышать нечто из ряда вон потрясающее ее воображение, что могла каким-то странным образом прослушать ранее.

Я не раз пытался убедить Катю в том, чтобы не волновалась попусту и не забивала голову всякой чепухой. Иначе не мужчиной я буду, не мужем и не отцом, если не огражу семью от угрожающего им извне вреда. Со мной, под моей зашитой и полным контролем всех жизненных сфер, коим-то образом затрагивающих семейную безопасность, им никто не страшен и страшен не будет. Клялся Кате, дабы угомонить, и не раз, что вот она – настоящая истина, которой следовать нужно и принимать как данность, а не то, что болтает кто-то там зачем-то там…

А Кате мои слова и клятвы – как об стену горох. Вместо того, чтобы поверить мне, она продолжает слушает телек.

От новостей тех злое***чих – сплошное уныние. Страдаю и я, и Катя, и наш брак. Я, получается, не так важен и не так интересен ей стал, чем какой-то хренов телек. Так бы в окно его вышвырнул, прямо в бассейн, как и все остальные, рассыпанные по дому, но Катя крайне огорчится. Для нее новости российские – единственное, что напоминает о родине, пока она здесь, в городе своей мечты, небоскребов, роскошных тачек, передовых технологий и, увы, чужих традиций, которые Катя наотрез не принимает и не признает.

Ради Кати этот злосчастный телек до сих пор висит в спальне. Вместо холста с четко достоверным отображением нашей помолвки. Этот холст в рамочке ручной работы мы как поставили на пол у шкафа несколько месяцев назад, так как не могли придумать для него место изначально, так и до сих пор он там пылится.

Судьба картины, написанной моей дочерью Авророй, в итоге оказалась предрешена. Как заявила Катя на днях, когда я снова поднял вопрос, что неплохо бы повесить холст у изголовья кровати, чтобы напомнить, что мы женатые люди, а не соседи по коммуналке: «Нынче стало модно не вешать картины на стены, а ставить на пол.» Катя сразу сделала всё по фен-шую и была тем довольна как слон.

Но лично я – консервативный сторонник традиций. Считаю, что воспоминания эти священны и ценны для нашей семьи, и они не должны храниться там, где ступает нога. Кто б меня спросил…