Иногда одной лучше

– Да, и я рад прийти к тебе, – ответил Джон, в очередной раз почувствовав себя актером. – Я бы хотел узнать о тебе побольше.

Софи улыбнулась, услышав об этом. Рассказывать можно долго, но не все интересовало Хоумлендера. Она говорила о своей бабушке, в основном о ней, об этом властном голосе, черством отрешенном человеке, застрявшем в прошлом. Из рассказа Джон понял: Софи росла без матери, как и он сам. Любви, ей, похоже, досталось не так уж много, и Хоумлендер чувствовал то же самое всю свою сознательную жизнь, он отчаянно крепко хватался за любую возможность восполнить этот недостаток. Вот и сейчас… Вот и сейчас Джон распростер руки для скорых объятий.

– Моя мама умерла очень рано, – рассказала Софи, и Хоумлендер уцепился за это знание. – Мы с ней, если честно, не успели толком познакомиться.

– Мне жаль. Кем работала твоя мама? – спрашивал Джон, наклонившись вперед, ближе к Софи, сидевшей напротив него. Он видел ложбинку ее скромной груди, слышал, как воздух наполняет легкие. – Ее, должно быть, никогда не было дома? – он помнил, что нянечка приходила к нему в любое время дня.

– Никем, – грустно отозвалась девушка. – Она была никем.

– Никем? – собеседник долго молчал, прежде, чем смог задать свой вопрос. – Может, у тебя есть какие-нибудь ее фотографии?

Планируя эту встречу несколько дней назад, Джон думал, что спешить не станет. Он посмотрел несколько романтических фильмов в попытке узнать, как обычные смертные заключают союзы, называемые «вечными». Пожалуй, для Софи это будет привычнее, она ведь столько лет изображала обычного человека. Хоумлендер не хотел, чтобы что-то пошло не так, испортило начало их долгих и трепетных отношений, завело их не в ту сторону, но ее откровенность заставила Хоумлендера усомниться. «Ее мать должна была работать няней в Воут Корпарейшн», – напоминал тот сам себе.

– Сейчас, – тихо ответила девушка.

Джон понятия не имел о том, что и у самой Софи опыта проведения свиданий почти не было. Школьные встречи не считались, в колледже она была занята лишь одним – учебой, как ни странно, а дальше… Дальше ничего не сложилось. Юная медсестра не имела ни малейшего понятия о том, как следует вести себя, что прилично, а что – нет. А главное, главное, что она не знала, действительно ли эта встреча – свидание, а не сугубо деловой визит.

Услышав о его просьбе, Софи поднялась с места и вышла из комнаты. Джон остался в одиночестве, покорно ждать возвращения хозяйки квартиры. Светло-бежевые стены покрылись уютным мраком, тьма прилипла к ним, будто к паутине под потолком. Где-то на кухне тикали часы, за окном люди шагали по улицам. Джон пригладил каштановые волосы своего парика, чувствуя, как в нем становится жарко. Хоумлендер ждал подходящего момента, и чем ближе становилась ночь, тем скорее можно будет открыться полностью. Когда Софи вернулась, подарив своему гостю обворожительную улыбку, Джон улыбнулся ей в ответ, скрывая волнение, охватившее его мгновение назад.

– Вот она, – девушка протянула Хоумлендеру фотографию, с которой на него смотрели две женщины, так похожие друг на друга. Друг на друга и на Софи. – Это – моя мама, а это – ее сестра, моя тетя, – хозяйка скромной квартирки водила по снимку белым пальцем.

Хоумлендер тяжело вздохнул. Софи все еще говорила, тараторила что-то, а Джон смотрел на эту фотографию, сжимал её в руке. «Нет», – думал он, почти смеясь над ситуацией, в которой оказался лишь по собственной глупости. Одно из женских лиц оказалось ему более знакомым, старшая из сестёр уже смотрела на него вот так, как смотрит с фото на фотографа. Гость понял, где именно он ошибся, почему о Софи не было ни единого слова в базе, почему ее имя не значилось в банке данных. Софи – никто.

– Так ты… Ты не… – он заговорил тихо, и подвыпившая Софи не разобрала слов. – Ты – просто человек…

– Я не? – в глазах ее мутнела картинка. – Я не знала тетю, да. Она умерла много лет назад, еще до того, как я появилась на свет, – ответила Софи, и речь ее стала чуть менее разборчивой. – Бабушка сошла с ума после этого, она не могла жить счастливо без своей старшей дочки.

«Она не умерла. Я убил ее», – подумал Хоумлендер, чувствуя, как на лбу его выступают капельки пота. Джон ничего не ответил. Он отвел взгляд, отвернулся от Софи, выпившей слишком много вина. С непривычки она опьянела быстрее, опустилась на диванчик и положила подбородок на собственный кулачок, продолжая беседу. Она говорила, говорила и говорила, но в ушах Хоумлендера стучал пульс, кровь шумела, бегая по венам, он не мог услышать Софи, даже если бы захотел. Не обращая никакого внимания на разговор, игнорируя нормы приличия, всего пару дней назад заученные так четко, Джон вышел из комнаты. Лишь бы ничего не сломать.

***

Хоумлендер не любил, когда что-то идёт не по плану, он не умел подстраиваться под ситуацию. Выращенному в лаборатории было известно не так много, фантазии его не хватало для принятия некоторых решений, и тот участок мозга, что отвечал за выстраивание логических решений, не поспевал за всеми остальными. Это было ясно любому человеку, читавшему отчёт с настоящих миссий, порученных Семерке.

Если Хоумлендеру, лидеру группы, не дать чёткую инструкцию, план, работающий надёжно, как часы, задача не будет выполнена вовсе. Или же… Или же её закроют с такими потерями, что Воут горько пожалеет о том, что вообще доверили суперам ситуацию. Едва что-то идет не так – команда сценаристов тут же садится за ноутбуки, они пишут десятки, сотни речей, в которых Семерка извиняется за произошедшее.

– Дерьмо, – прошептал Хоумлендер, глядя на себя в зеркало. – Дерьмо, дерьмо, дерьмо…

Он мог бы ударить стену кулаком, но ванна Софи вряд ли переживёт это знакомство. Розовато-бежевый кафель блестел, хозяйка квартиры явно навела здесь чистоту перед приходом гостя, отчаянно старалась понравиться. Джон плотно сжал губы, подумав о ней. Этот чёртов каштановый парик был сорван, защитная шапочка полетела на кафельный пол следом за чужими волосами, мягкими и натуральными. Жарко, Джону здесь было жарко.

«Дерьмо», – в очередной раз подумал Хоумлендер. Она – не супер, в хрупком теле Софи не таится загадка, она не читает мысли, не передвигает предметы силой разума, не развивает сверхзвуковую скорость. Софи не умеет ничего необычного, она учится на врача, выплачивает кредит, живёт своей тихой убогой жизнью и не ждет перемен. Джон в ней ошибся.

Софи – лишь одно лицо из тысячи таких же, она не стоит внимания. Или, все же… Хоумлендер поднял глаза, взглянул в свое отражение, ища собственный взгляд в мутном стекле. Ведь он шел к ней тогда, в самый свой первый визит, без какой-либо уверенности в том, что Софи – такой же супер. Все, что сказала о ней Мадлен: «Девчонка не в себе, думает тягаться с Воут… Она может наделать лишнего шума, ненужного шума, только и всего. Разберись с этим».

Софи просто провела рукой по его искусственным волосам, сказала пару добрых слов, смотрела на него с печальной нежностью, а Джон не смог устоять. В ее глазах он видел то же сжигающее душу одиночество, тоску по человеческому теплу, тягу к прекрасному чувству. «Я все еще нравлюсь ей», – подумал он не без удовольствия. «Просто нравлюсь. Не за то, что спасаю мир и делаю его лучше, нет. Просто… Просто так. Как ребенок нравится своей матери». Софи все еще имела шанс на счастье, ведь правда?

Он не отвергнет ее за столь нелепую оплошность, за рождение в хрупком теле обычной смертной. Хоумлендер умылся, и холодная вода обожгла его кожу, смывая разочарование. Грим сходил тяжело, работники Воут старались на славу, но тени все же поддались, смылись с глаз. Джон снял рубашку, стянул ее через голову, на нем остались лишь черные джинсы и футболка с флагом. Конечно же, американским. Идя сюда, он планировал расстегнуть пуговку за пуговкой, позволить Софи увидит столь очевидный знак, восхититься его патриотизмом, возжелать сильнее, чем сейчас. Джон любил устраивать шоу, его растили, как фокусника, как актера, и у Воут получилось неплохо.