Страница 8 из 10
Дверь кабинета c табличкой «Начальник милиции» была закрыта на ключ.
– Постоим здесь, – предложил Нетесов, оглядывая коридор. – Видать, отлучился… Да вот он, идет рядом с Ворониным.
Иванов оказался 35-летним плотным коротко остриженным человеком в гимнастерке, перетянутой портупеей с кобурой на правом боку. Воронин был одного с ним возраста, высок, худощав и также перетянут портупеей. В то время как лицо Иванова источало добродушие, серые глаза чекиста холодно блестели из-под бровей, широкий рот был плотно сжат.
В кабинете с длинным столом, стульями, сейфом и шкафом для бумаг Нетесов представил меня своему начальнику. Тот скользнул по мне взглядом и улыбнулся.
– Так, так, значит, товарищ Маркин прислал нам в помощь вас, молодой человек? Что ж, очень приятно. – Иванов крепко пожал мне руку. – Надеюсь, товарищ Нечаев, вы сможете распутать эти убийства, эту дикую расправу над нашими сотрудниками, как с блеском сумели справиться с бандами «затейников» и «синих» в Петродаре. Я тут начал было вести расследование, предпринял кое-какие действия, но чувствую, что не потяну, знаний и опыта маловато. За уголовную часть у нас Зайцев отвечал, такие вот дела.
– Хороший был спец, – проговорил чекист низким баритоном и протянул мне руку. – Старший уполномоченный ЧК Воронин… Cлышал, вам пришлось недавно побывать в камере ЧК в Петродаре и держать ответ перед товарищем Яркиным?
– Недоразумение быстро разрешилось, – ответил я.
Чекист, не меняя выражение лица, ровно произнес:
– Вам повезло.
– Нетесов, верно, уже обо всем вам рассказал? – спросил у меня Иванов.
– Да, общая картина мне ясна, – кивнул я. – Можно было бы съездить в лес, на место преступления. Его не сильно затоптали?.. Вы для себя что-нибудь отметили?
– Странно то, что следов на поляне нашлось совсем немного. Я-то думал, что Рваная Шея соберет всех своих людей для спектакля, ан, нет. Расправу над Соколовым и Зайцевым чинили двое-трое человек, не больше.
– Вы уверены, что виновник – Рваная Шея? Кстати, кто он?
– Зовут его Василий Беляев, – сказал Воронин, закуривая папиросу. – Сидел за поджоги в Воронеже, бежал, укрывается со своими дружками в ярлуковском лесу… Расправа над Соколовым и Зайцевым – его рук дело, как и налеты на квартиры, самочинные обыски с изъятием ценностей и многое другое. Тут, к западу от поселка, действует еще одна банда, но она сосредоточена на грабеже поездов – тормозят товарные составы и выгребают из вагонов хлеб, сахар, обувь, мануфактуру.
– Хм-м… Если Рваная Шея повинен в этом злодеянии, то объяснение лежит на поверхности: он не хотел привлекать к расправе лишних свидетелей, – сказал я. – Зачем собирать всю шоблу, когда вопрос касается такой тонкой темы – зарытого клада?!
– Cправедливо, – заметил Иванов. – А, Трафим Захарыч?
Воронин, поблескивая серыми глазами, переместил папиросу из одного уголка рта в другой.
– Вероятно, так и есть… Надо кончать с этой гребанной бандой! Завтра прочесывание? Ничего не поменялось?
– Как и договаривались, все остается в силе.
Воронин подошел к окну и недовольно взглянул на беспокойную толпу.
– Мне это начинает надоедать, – его жилистая рука коснулась кобуры. – Пусть валят по домам, или я…
– Трафим Захарыч!.. Советую проявлять сдержанность. Человек вы резкий, легко пускаете в ход кулаки. С полчаса назад снова кого-то били в кабинете?
– Царского офицера Белова, при допросе вывел меня из терпения. Нутром чую, член контрреволюционного подполья, оставленного здесь Мамантовым.
– Да существует ли оно, это подполье?.. Cтрахи одни, домыслы… А офицер офицеру рознь. Многие из них на хорошем счету, несмотря на долгую службу в царских войсках. Белов, например, сражался в «японской», участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве.
Воронин отмахнулся от слов Иванова и опять посмотрел в окно.
– Что не ясно оболтусам?.. Есть постановление совета, его нужно неукоснительно исполнять… Ладно, Антон Сидорыч, у меня дела, зайду к тебе попозже.
Когда чекист вышел, Иванов движением руки заставил Нетесова закрыть дверь снаружи.
– Горяч, – сказал я, имея в виду Воронина.
– Для чекиста это большой недостаток. Еще и мнительный сверх меры. С утра о контре твердит, затерзал задержанных купчиков и офицеров, виноватых только в том, что осмелились выйти встретить Мамантова. Нет сомнения, некоторых нужно подержать за решеткой, а остальных как следует отчитать и отпустить по домам. Воронин же вгоняет всех в ужас, застенками грозит, практикует мордобитие.
– Речь шла о прочесывании ярлуковского леса?
– Да. Еще вчера решили.
– Я тоже поеду, все-таки следует осмотреть место гибели милиционеров.
– Хорошо… Тут вот еще что. Врач Афонин в морге вынул пули из спины Соколова. – Он выдвинул ящик стола, достал коробочку и открыл ее. – У пуль есть одна особенность. Видите, две глубокие бороздки, вот здесь?.. А теперь взгляните на другую.
Осмотрев пули, я сделал однозначный вывод:
– Выпущены из одного ствола.
– Cовершенно верно, из нагана. Не исключаю того, что курок спускал сам главарь бандитов.
– Вполне возможно… А где жили Соколов и Зайцев?
– На 1-й Царицынской. Для справки, Соколов был вдовцом, супруга его скончалась год назад от тифа. Жил с тещей, Евпраксией Тихоновной, и сыном Александром. У Зайцева остались жена, Прасковья Сидоровна, и двое детей.
– Как бы побеседовать c вдовой Зайцева и тещей Соколова.
Иванов внимательно поглядел на меня, пожевал губами.
– Я уже разговаривал с ними. О кладе они знают столько же, сколько и мы.
– И все же.
– Хорошо, хорошо… Нетесов!
В дверном проеме показалась черноволосая голова.
– Подкинь-ка товарища Нечаева к дому Соколова и Зайцева!
– Будет сделано! – козырнул парень.
Я встал со стула и, прежде чем выйти из кабинета, бросил взгляд в окно.
– Антон Сидорыч, извозчиков снаружи не убавляется. Никто из них, кажется, и не думает уходить.
Милиционер развел руками.
– Уж что только не делал: принимал самых недовольных, беседовал с ними, доводил крайнюю необходимость мобилизации лошадей…
– Понимают?
– Не очень, сознательности маловато.
***
Cемьи убитых милиционеров жили в двухэтажном доме, перед которым был разбит ухоженный палисадник с кустами сирени и цветами. Нетесов остался в пролетке, а я прошел в дом и постучал в дверь, обитую дермантином. Рядом с ней стояла крышка гроба. На порог вышла вдова Зайцева. Она была полноватой, круглолицей женщиной с небольшими голубоватыми глазами, в которых пряталась неизбывная тоска.
– Здравствуйте, Прасковья Сидоровна, – сказал я и показал свое удостоверение. – Знаю, что вам уже задавали вопросы. Но я хотел бы уточнить кое-что.
– Ничего, уточняйте.
– В день прихода мамантовцев вас с детьми отправили в Дерновку, верно?
– Верно.
– Потом туда прибыл и ваш муж. Скажите, он никуда не отлучался из деревни?
– Нет, все время оставался при мне и детях.
– Он рассказывал вам о своих лесных приключениях?
– Кое-что из него вытянула, – ответила хозяйка, прижимая к себе своих детишек, пятилетнего мальчика и трехлетнюю девочку. – Николай у меня молчуном был, Царствие ему Небесное. Цигарку в рот воткнет и носом в газету. Спрашиваю, тяжко пришлось-то? Ничего, говорит, от казачков утекли, а лес, мол, как лес: кругом птички, зверьки разные да вечный сумрак. Про саквояжи те cказал так: «Откопал их кто-то». И ругательство свое извечное добавил: «Бога душу мать!»
– Cпасибо, примите мои соболезнования… А Соколовы где живут?
– Прямо над нами.
Я поднялся этажом выше. И здесь стояла крышка гроба. Слегка поскрипывающую дверь открыла высокая старушка с прямым длинным носом и острым подбородком. За ее спиной прятался вихрастый мальчишка лет восьми с карандашом в руках и альбомом для рисования. Я показал ей удостоверение.
– Мои соболезнования, Евпраксия Тихоновна. Ответите мне на несколько вопросов?