Страница 2 из 5
Есть соблазн поддаться одной из двух противоположных иллюзий. Одна заключается в том, что все архитектурные формы слишком похожи друг на друга и в конце концов могут быть сведены к несложным геометрическим фигурам: куб, квадрат, цилиндр, шар. С другой стороны, можно воображать противоположное, будто архитектурные формы бесконечно разнообразны и не поддаются осмыслению. Правда находится где-то посередине между названными крайностями. Словарный запас архитектуры велик настолько, что уместить его в одном томе, пожалуй, не выйдет. И в то же время разнородность образов подчинена некой логике. Можно себе представить, будто в архитектуре происходит что-то подобное эволюции. Зарождающиеся формы являются трансформацией предшествующих, спровоцированной меняющимися обстоятельствами и потребностями, необходимостью к ним приспосабливаться, используя для этого новые знания и возможности. Небоскреб – всего лишь очередная итерация средневековой башни, но только в нем, в отличие от последней, может жить или работать довольно много людей. И у самого невероятно выглядящего современного здания можно отыскать корни в глубине веков. Мандельштамовская формула «все было встарь, все повторится снова» отчасти справедлива по отношению к архитектуре. Но именно что отчасти: пейзаж, образуемый совокупностью построек, слишком очевидно меняется со временем. Мы движемся скорее по спирали, чем по кругу. В каком направлении – отдельный вопрос, едва ли кто-то смог бы выдвинуть убедительную гипотезу.
Вид сооружения определяется многими несопоставимыми друг с другом условиями, начиная от доступных материалов и участка застройки и заканчивая религиозными убеждениями заказчика. Архитекторы на протяжении истории искали все новые и новые источники вдохновения и способы осмыслять свою деятельность. Кто-то, как Андреа Палладио, хотел обнаружить идеальные соотношения между размерами разных частей здания; кто-то, как живший в XVIII веке француз Этьен-Луи Булле, мечтал воспроизвести в архитектурном объекте идеальную геометрическую фигуру, сферу; а американский инженер Ричард Бакминстер Фуллер изобретал конструкцию, позволившую бы соорудить очень легкий купол. Архитектурные формы в разное время и в разных местах подчинялись разным устремлениям и влияниям – они то подражали природе, то становились насколько возможно абстрактными; то старались следовать за материалом, из которого созданы, то, наоборот, стремились казаться сверхъестественными, превосходящими физические возможности. Называние всех существующих архитектурных форм оказалось бы затруднительным, но мы можем попробовать перечислить основные порождающие их принципы.
Первый и до сих пор один из самых важных – имитация. Люди не каждый раз с самого начала пытаются понять, как будет стоять или функционировать та или иная постройка, а пользуются уже накопленным опытом, делая его все более разнообразным и наделяя смыслом, все более удаленным от изначального прагматического.
Один из самых ранних сохранившихся до наших дней типов здания – это пирамида или зиккурат. По сути, они очень близки друг к другу, поскольку оба образуются укладыванием легких и меньших по размеру элементов на более массивные.
В такой очевидной логике распределения нагрузки современный, привыкший к ухищрениям взгляд интуитивно обнаруживает нечто архаичное. И оказывается прав. Пирамиды встречаются во всех культурах, которые мы условно считаем древними: у шумеров, египтян, в ранних индуистских цивилизациях и в доколумбовой Мезоамерике[2]. Со временем следствие стало причиной. Если вид первых зиккуратов отражал технологические возможности общества, то позже их образ стал эксплуатироваться для создания впечатления тяжеловесности и неколебимости, внушения трепета. Такими соображениями руководствовался Алексей Щусев, когда, вдохновленный историей об одном из семи чудес света, гробнице Мавсола в Геликарнасе, проектировал мавзолей Ленина на Красной площади.
Еще более древняя распространенная форма, чем зиккурат, – портал. Она встречается уже в мегалитах, примитивных сооружениях новокаменного века. Например, в знаменитом комплексе Стоунхендж в Британии мы имеем дело с простым типом конструкции, до которого может додуматься ребенок, но в то же время очевидно, что никакого объяснимого бытового применения святыни не имели. Ворота в Стоунхендже, вероятно, помогали человеку перейти границы между разными мирами или разными состояниями души.
Подземный храм на Мальте доказал первостепенность именно символической роли портала. Если архитектор сегодня проектирует вход куда бы то ни было, он неизбежно, осознанно или нет, вступает в диалог с многотысячелетней традицией. Даже отказ от эстетической артикуляции входа, попытка ограничиться только необходимым, будет с его стороны жестом.
Пирамида, портал и другие сложившиеся виды построек являются вещью в себе, они не нуждаются в дополнительных объяснениях извне. Древнеримский зодчий и инженер Витрувий, автор первого дошедшего до нас учебника по архитектуре, объяснял преемственность в виде и конструкции зданий разного рода рациональными соображениями: целесообразностью, приличиями, благообразием и так далее. Сегодня, глядя на руины Рима времен Витрувия, мы можем ничего не знать об обстоятельствах, их породивших, и тем не менее испытывать довольно сильное воздействие на наши чувства. Взгляд сквозь время предполагает совершенно другое понимание архитектурной формы – созерцательное и философское. «Если, гуляя по лесу, вы увидите насыпь длиной шесть футов и шириной три и увидите, что почва сложена в форме пирамиды, вас охватит мрачное настроение, и вы поймете, что здесь кто-то похоронен. Это и есть архитектура»[3], – написал в 1910 году венский архитектор Адольф Лоос.
Во второй половине XX века его мысль развил итальянец Альдо Росси. Он предложил понятие форма-тип. Идея заключалась в том, что замок не перестает быть замком только оттого, что в нем больше не живут рыцари, поскольку для нас это набор формальных атрибутов: толстые стены, маленькие окна (или их отсутствие), башни, ров, решетки и так далее. Функция, люди и условия меняются со временем, а архитектура остается той же.
Петербуржцам легко понять суть подобного постоянства на примере Зимнего: вот уже почти сто лет он функционирует как музей, но гости и жители города называют его дворцом и воспринимают как резиденцию Романовых.
Базилика в Древнем Риме была гражданским сооружением, а раннехристианская базилика служила храмом. Тем не менее с точки зрения архитектуры между одним и другим существует частичное тождество. Колизей был когда-то стадионом, потом стал каменоломней, а сейчас превратился в туристическую достопримечательность, но не перестал быть ареной. Там, где сейчас находится пьяцца Навона в Риме, когда-то был стадион, от него ничего не сохранилось, кроме формы, с которой довольно точно совпадают очертания сегодняшней площади. Колоннада может быть частью сотен разных по назначению зданий, но с точки зрения архитектуры она всегда будет колоннадой и ничем другим.
Можно было бы остановиться на таком объяснении формы, поскольку из него ясно, что именно делает архитектуру отдельной профессией или искусством, а не производной от множества смежных дисциплин и видов деятельности, как, например, математики, инженерии или строительства. И все-таки, ограничиваясь одной точкой зрения, мы слишком многое упускаем из виду.
Мы бы слукавили, если бы не сказали, что огромную роль в архитектуре сыграла такая сухая вещь, как геометрия. Из вспомогательного инструмента она часто превращалась в нечто определяющее. Можно привести немало примеров зданий, где красивая, необычная или симметричная форма является целью, а физическое воплощение – только средством.
С помощью несложных операций в древние времена можно было наметить длину, ширину и высоту здания. Практические методы замера прямоугольных участков появились задолго до того, как Пифагор сформулировал свою теорему о соотношении сторон прямоугольного треугольника. Так в архитектуре возник диктат прямого угла. Кубы и правильные параллелепипеды до сих пор являются наиболее распространенной и универсальной формой постройки. Первопричина заключается в простоте расчетов и эксплуатации. Мы не можем со всей уверенностью утверждать, что углы в 90 градусов приятнее для глаза, чем тупые или острые, но до сих пор несомненны их утилитарные плюсы. Прямоугольное здание легче, чем какое-то другое, разделить на помещения нужных размеров или поставить рядом с другим подобным зданием. И, согласимся, большинство из нас предпочли бы обставлять мебелью прямоугольную, а не овальную в плане комнату.
2
Мезоамерика – историко-культурный регион, простирающийся примерно от центра Мексики до Гондураса и Никарагуа.
3
Loos А. Someone is buried here. Вена: Neue Freie Press, 1910. – Пер. автора.