Страница 3 из 4
Мы способны освободиться от груза старой боли и принять беззаботность более мудрого и смиренного сердца. Признать зрелость не концом отведенного нам времени, а подарком свыше. И принять тот факт, что в Боге нет времени. Новый средний возраст – это зов души.
Когда я оглядываюсь на свою молодость, меня огорчает, как много возможностей я упустила. Теперь, глядя на свою сегодняшнюю жизнь, я не хочу повторить ту же ошибку. Не хочу пускать все на самотек. Как пела Бонни Райт, будто нарочно для нашего поколения: «Жизнь становится ценнее, когда ее остается меньше».
Моя юность была полна чудес, которые я тогда просто не замечала. Но всякий раз, чувствуя искушение зациклиться на том, как я не сумела оценить блага молодости, я вспоминаю, что у Автора моего блага еще остались чудеса.
То, что мы стареем, если нам посчастливилось дожить до этого, – данность. Как мы стареем – зависит только от нас. Цель этой книги – рассмотреть некоторые проблемы зрелого возраста и заглянуть им прямо в глаза, поместить любовь в самые страшные уголки мыслей и испытать чудеса, которые иначе мы могли бы упустить.
Примечание автора: На протяжении всей этой книги я много цитирую «Курс чудес». Он представляет собой самостоятельную программу духовной психотерапии в трех томах. Это не религия, а скорее психологическая тренировка ума, основанная на универсальных духовных темах. Практическая цель Курса – достижение внутренней гармонии через практику прощения.
Глава 1
Длинная ветреная дорога
Однажды я получила по почте пару видеокассет с записями лекций, которые читала в 1988 году, и сказала дочери, что хочу посмотреть их вместе с ней, чтобы она увидела, как я выглядела и говорила за два года до ее рождения. Думала, делаю это для нее, но вскоре поняла, что для себя. Дочь была загипнотизирована образом своей матери, еще не отягощенной годами горя, легкой как телом, так и духом. Да я и сама была загипнотизирована этой девушкой на экране.
Один мой знакомый помоложе как-то сказал мне: «Жаль, что я не знал тебя в молодости», – а потом попытался искупить вину (заметив, как я поморщилась), уточнив, что ему хотелось бы познакомиться со мной, когда я имела этот молодежный запал. Про себя я подумала, но вслух не сказала, что он у меня до сих пор есть. Да, то, что я видела, просматривая видеокассеты, было упомянутым запалом, но я заметила и кое-что еще: огонь, который мне нужно было вернуть себе. Пламя, которое мир смог погасить. Оно все еще принадлежало мне и, хотя больше не вспыхивало на поверхности, – не исчезло. Этот огонь был просто погребен под слоями накопившихся тягот и разочарований. Он зародился в месте, которое не имеет возраста.
Просматривая записи собственных лекций, я удивилась, заметив, что дочь так же удивлена. Я не понимала, что она не видела свою мать такой, беззаботной девушкой, полной легких шуток и мудрости. Тогда я поняла, что стала тем, кем на самом деле не должна была становиться, – я погрузилась в темные воды нескольких тяжелых лет и попала на удочку лжи, которую слышала.
То, что случилось со мной, так или иначе происходит со многими из нас. Возраст может сбить с ног, как грузовик, вытравить из души ветер юности. Долгие годы мы живем привычно, по инерции, пытаясь быть прежними собой, а не теми, кто мы на самом деле. И все-таки медленно, но верно мы переходим в следующую временную фазу – необязательно короче предыдущей. Меньше она будет или больше – зависит только от нас.
Я помню, как купила диск Джони Митчелл пару лет назад. На обложке красовался ее портрет с бокалом красного вина: я несколько минут сидела и смотрела на фотографию, прежде чем включить музыку. И после этого пришла в ужас. Казалось, все звучало иначе; я услышала не ту Джони, к которой привыкла. «О боже, – подумала я, – она потеряла голос!» Ее высокое сладкое сопрано исчезло. Я, десятилетиями слушавшая Джони Митчелл, не узнала ее новый голос, не захотела его принять. По крайней мере минут пять я мысленно твердила себе, что Джони Митчелл больше не может петь.
Потом я начала по-настоящему вслушиваться и осознала, что голос, которого больше не было, не мог соревноваться в великолепии с тем, что занял его место. Теперь в тембре Джони появилась новая глубина, тоска, которой не было в юном голосе. Где-то между душой и горлом, прошлым и настоящим, поп-песни превратились в высокое искусство. Легкие и яркие мелодии перешли в глубокие, пронзительные, одухотворенные крики из центра всего. Джони сдвинулась к месту силы и напиталась новыми мощными смыслами. Уже и без того великая, казалось, она превратилась в Бога.
Ее путь – и изменения – значимы для меня, учитывая мой собственный опыт. Я начала читать лекции более двух десятилетий назад, и люди иногда говорят мне, что хотели бы послушать меня «как в старые времена». И я понимаю их желание. В молодости я была цепляющей. Мне постоянно было смешно. Я говорила все как есть. Но ведь это были 80-е, ради бога! Легко быть беззаботным и ветреным, когда ты не видел ничего, кроме света, и не чувствовал ничего, кроме ветра. Когда к вашему личному репертуару боли и удовольствия добавляются десятилетия опыта – голос не может остаться прежним. Вопрос в том, потеряете ли вы свой истинный голос или обретете его?
Времена года меняются, но все они прекрасны. Зима замечательна так же, как и лето, – и в природе, и в человеке. С возрастом мы не становимся менее привлекательными, мы просто привлекательны по-другому. Быть там, где мы есть, не стыдясь и не извиняясь, – вот что важнее всего. Роскошь нашей подлинной личности может компенсировать утраченную красоту юности. Мои руки уже не такие молодые, как раньше, но теперь они умеют гораздо больше.
Когда мне было 20, я всегда говорила «да»: Да, я пойду туда; да, я сделаю это. Но, повзрослев, я научилась говорить «нет»: Нет, я не буду это делать, потому что меня дома ждет дочка; нет, я не могу туда пойти, потому что у меня нет времени. Кажется, я перестала думать о том, почему так говорю, и просто использовала «нет» как своего рода автоматический ответ на все, что находилось вне моей зоны комфорта. Так моя зона комфорта начала сжиматься, и со временем я поняла, что в определенном возрасте избыток отказов становится ядовитым. Если мы не спохватимся, то начнем говорить «нет» самой жизни. И это «нет» состарит нас.
Обязанности зрелой жизни часто заставляют нас сосредоточиться на насущных проблемах, и в этом смысле «успокоение» может быть хорошей вещью. Но фокус на бытовых делах необязательно должен переводиться в стесненное состояние ума. Никто не может хорошо состариться, если отпустит свое чувство удивления. Вы можете поймать себя на мысли вроде: «О, музей. Я там уже бывал». Но если вы посетите музей вновь, то поймете, что увиденное там в молодые годы было лишь малой частью того, что ваши глаза могут заметить и оценить теперь.
Если мы не занимаемся своим телом, мышцы усыхают. Если не работаем над разумом, наше мировоззрение сужается.
И ничто так не стесняет жизненный опыт человека, как стесненные мысли. Они ограничивают наши возможности, а это, в свою очередь, ограничивает радость.
Все мы видели людей, постаревших от горя, и видели других, постаревших в радости. Пора начинать стареть с удовольствием, поняв, что в мире полно поводов быть счастливым. Молодость – это хороший вид радости, но не единственный. На самом деле, главное счастье в том, что после всех этих лет мы наконец-то выросли.
На нас накатывает волна новых возможностей, ведь огромное и прежде довольно дерзкое поколение достигло поры редеющих волос и боли в коленях. То, что мы будем делать сейчас, не предопределено прошлым. Это наш осознанный выбор, основанный на мышлении и мировоззрении. Мы можем смириться с бременем возраста и подобно солнцу тихо и неизбежно клониться к закату, или можем бесстрашно копать новую почву, используя силу знаний и опыта, подаренных жизнью, и претендовать на искупление не только для себя, но и для всего мира.