Страница 4 из 11
«Лучше бы на трассу пошли, машину тормозить и на помощь звать»– пришло в голову. Черте что…
А между тем, оратор замолк на пару секунд, но и народ молчал. Без комментариев, что называется. И мужик продолжил, добавив экспрессии своей речи активной жестикуляцией…
– О воде нужно сказать отдельно. Мы пока не знаем, есть ли поблизости источник. Нужно собрать всю, что есть при себе. Товарищи, чисто по-человечески, нужно поделиться с ранеными. Собрав воду, которая есть, можно посмотреть насколько нам ее хватит и рассчитать паек, так сказать. Мы здесь все вместе и касается это всех нас. Скажу, по-простому, если кто-то сейчас зажмет еду при отсутствии воды, то тот, у кого есть вода, но нет еды, с вами делиться не станет. Будем дружно пухнуть кто с голоду, кто от жажды. Предлагаю сейчас все, что у кого есть, снести в кучу.
– А хто делить-то будет. Ты што ли? – прокомментировала женщина, параллельно затягивая повязку на полном плече с помощью зубов и свободной руки.
– Я сама не против твоего предложения, но нужно не одного человека на это подрядить, а как минимум двоих,– выплюнут ткань изо рта и отдернув рукав потерявшей товарный вид зеленой блузки, продолжила женщина. – Я могла бы помочь. Если нет возражений, – она осмотрела поляну достаточно небрежно, так, что если возражения даже имелись, она бы не заметила, -считаю, что все ЗА.
Но возражений, на самом деле, не было, поскольку, судя по осунувшимся лицам пассажиров, главным был для них покой, а может докатился шок?
Тогда женщина поднялась со своего места и направилась к оратору. Переговоры между организаторами заняли меньше пяти минут и не сопровождались мордобоем, из чего я сделала вывод, что работают профессионалы и им мешать не стоит.
Когда кинули клич по сбору продовольствия, я без сожаления вытряхнула свои припасы в количестве трех штук: одна плитка шоколада, один питьевой йогурт, одна пачка фисташек, и пошла заниматься своими делами, покуда вся остальная масса без энтузиазма перерывала личные запасы продовольствия.
Я не сыщик, я только учусь, но по всему видно, что никто и не замечает пропажи как минимум четырех пассажиров, не считая водителя. Сейчас задавать вопросы пострадавшим людям, наверное, бесчеловечно? Ну, раз так, что можно начать и с другого конца. Например, с обследования поляны по следам шин автобуса, благо борозды остались, как будто по мягкой глине ехали.
Заходя за автобус, где должен быть орудовать в поте лица добровольный лекарь, я надеялась увидеть девушку в сознании.
Максим, предоставленный себе, видимо почувствовал себя уверенней и сейчас, примащиваясь на корточках поудобнее лихо вспарывал футболку девушки. За усердие ему стоило поставить 5 с плюсом, за аккуратность 2. Ну, кто, скажите мне, пытается пороть с середины полотна, а швы, зачем созданы?
– Если хочешь раздеть девушку, стоит спросить ее разрешения.– с ощутимым сарказмом заметила я.
Наверное, не стоило говорить под руку, но фильтр между языком и разумом временно барахлил. От неожиданности парень с размаху опрокинулся на спину вместе с перочинным ножиком. Краска залила его щеки, хотя, кажется, понял, что я пошутила. А может, ему и вправду было неловко резать одежду на девчонке даже в медицинских целях.
– Зачем режешь?
– Нужно стянуть шину. Зачем кричать-то было? Я с ножиком, мог поцарапать ее, ну…– смешно наморщив лоб и растирая ушибленный копчик, отчитывал меня Максим.
– Извини, конечно, но я, кстати, спросила, не для чего, а зачем режешь, – принялась объяснять, уже понимая, что зря полезла.– Можно было вспороть швы, и меньше мороки было бы с перевязкой, и меньше времени потратил бы на портняжество. Кстати, ты, надеюсь, планировал хоть что-то от футболки оставить, а то ведь девушка, когда очнется, может и не обрадоваться, что всем была доступна для созерцания ее грудь.
– А девушка, может и не очнуться. А про груди… Мне кажется это не просто обморок. Обморок, какие имеет симптомы, а? – начал возбужденно тараторить Макс.– У нашей жертвы, если по-книжному, должны отмечаться: резкая бледность, пульс малый либо вовсе не определяющийся, дыхание поверхностное. Она, разве выглядит бледной? Пульс у нее нормальный. Вообще такой пышущей здоровьем она никогда не выглядела, – он говорил, стараясь побыстрее сообщить мне информацию, судорожно перехватывая воздух для новой фразы.– И, последнее, очнуться она должна была примерно через минуту. А без сознания она уже, – взгляд на часы, – 20 минут примерно. Я о таком не знаю. Моих знаний мало, я понимаю. Но это не обморок, хоть что со мной делай, не обморок.
– Ты что так кипишишь, ведь тебя никто ни в чем не обвиняет? Ну, не приходит в сознание, ну, значит, это какая-то разновидность, которая тебе неизвестно, а может, и науке неизвестна. Разве мало сегодня всего странного произошло? А как она обычно выглядит, говоришь?
– Ну, веселая, хоть уставшая часто…– спохватился парень и замолчал, как-то съежившись: плечи опустил, руками обхватил себя и повернулся ко мне спиной, то ли чтобы я не видела его глаз, то ли чтобы самому в глаза мне не смотреть.
– Ты почему скис? Я ведь не собираюсь тебя пытать о причинах и следствиях, и ты мне не обязан отчитываться. Давай лучше помогу шину держать, а ты будешь ее крепить.
Говорила я вполне серьезно, ну, нужны мне его личные переживания? Еще окажется история про несчастную любовь, а я все же чувствительный человек в этом плане, могу и заплакать. Ха-ха. Да, кстати, тот мужчина, который девушку помогал нести, по собственным уверениям с ней не знаком, увидел, что без движения – подошел, а она просто без сознания. А вот этот мальчик, он хоть знает ее, а с ней не остался. Это его что ли тревожит?
Я встала на колени тут же, у ног девушки, соображая на ходу, как бы взяться за дело, пока Максим занят своими чувствами. Чтобы там ни было, а уже включила его в круг буквально-таки близких друзей на этом празднике жизни. Да, и не думаю, что на самом деле он провинился в чем-то серьезном. Не редко мы казним себя за поступки, которые, в сущности, выеденного яйца не стоят. Ведь для каждого мера своя. Ну, и не стоит забывать, что при избытке чувств совершаем порой вещи в другое время и при других обстоятельствах совершенно нам не свойственные и где-то даже противоречащие характеру. Так что Максим либо снимет груз с души, поделившись со мной своими переживаниями, и выслушает мои успокоительные слова, либо будет киснуть, снедаемый муками совести и дальше, много позже найдя себе оправдание самостоятельно.
Молодой человек мерил шагами колею от автобуса, то удаляясь от нас с блондинкой, то приближаясь. В конце концов, что-то важное решив, взъерошил совершенно мальчишеским движением короткие русые волосы и направился прямо ко мне.
– Скажи, что мне делать? Я боюсь повредить ей ногу еще больше, – начала я разговор.
– Просто держи палку по обе стороны ноги, плотно прижми к коже, – Максим подал мне две самые прямые веточки, которые только возможно было отыскать в это недотемноте, длинной 50 см каждая.
Опустившись на колени с противоположной стороны от ног девушки, он начал крепить шину. Всю процедуру мы провели в молчании, не в тягостной, а спокойном, рабочем. Самым сложным было устроить ногу на возвышении, чтобы закрепить шину.
– Кстати, Максим, ты не видел поблизости одного очень высокого рыжеволосого мужчину или может статного брюнета с многочисленными порезами на руках? – я предприняла еще одну попытку разговорить молодого человека.
– Нет. Честно сказать, – начал Максим, – я был очень занят с Любой, чтобы по сторонам смотреть. Ну, приходили сюда пара человек с поляны, но на описание твое не похожи. Просили осмотреть.
– Да-а-а-а-а.
Максим вновь принялся возиться с шиной и больше не обращал на меня внимания. А мне вот было о чем подумать.
Разумней всего предположить, что ребята пошли по следам автобуса, посмотреть, а то и добраться до шоссе, позвать на помощь. Следы шин от того места, где мы орудовали с Максом, всего через 20 метров скрывались то ли за поворотом, ли вообще пропадали. Край поляны с моего теперешнего положения рассмотреть, вообще, не представлялось возможным. Наверное, все же пойти в лес ребята не решились бы. Героизм-героизмом, (ну, или отчаянье-отчаяньем), но в густом лесу, под кронами деревьев, куда и солнечным свет днем проникает с трудом, сейчас не видать ни зги. Только руки-ноги ломать.