Дочь торговца шелком

Кровь побежала по венам быстрее, когда они прошли по центральному ряду. Мужчина, сидевший впереди, обернулся и позвал их:

– Идите скорее сюда. Вы принесли ноты?

Из-за кулис донесся стук. Уборщицы подметали и натирали полы, а в большом зале стоял шум. Николь замешкалась.

– Вы это мне?

– Нет, проститутке курата! Конечно же вам. Надеюсь, ваш голос работает лучше, чем голова.

Марк с иронией посмотрел на нее и наконец вмешался:

– Джерри, это Николь. Девушка, о которой я вам говорил. Боюсь, я держал ее в неведении, но она рассказывала мне, что умеет петь. Она уже опоздала на прослушивание?

– Прослушивание! – ахнула Николь, с недоверием глядя на него.

– Марк, твоим друзьям я всегда рад. Идем, дорогая, скажи, какую песню ты знаешь.

– Давай же, – проговорил Марк, не спуская с нее ярко-голубых глаз. – Будет хуже, если ты замрешь на месте.

– Или умру! – сказала она и выдернула руку.

А что, если она провалится? И над ней станут смеяться?

– Николь, это твой шанс, – прошептал Марк. – Не стоит его упускать. На сцену Ханоя вновь хотят вернуть музыкальный театр.

Звуки внешнего мира то появлялись, то исчезали. У Николь вспотели ладони. Она попыталась успокоиться, передала Марку шляпу и преодолела три ступеньки, поднимаясь на сцену. Как только она запела «I’ll Be With You in Apple Blossom Time»[8] без аккомпанемента, шум театра смолк вместе с отдаленным гулом города. Яркие прожекторы, кресла, работники – все слилось в размытое пятно. Голос Николь поднимался все выше и выше, пока она сама не превратилась в пушинку, сбросив с себя груз младшей сестры, окруженной излишней опекой, и открыв новую грань личности. Она испытала невероятный подъем духа, купаясь в силе своего таланта, словно оказалась на своем месте. Николь замолчала, но внутри бурлили мощнейшие эмоции, грозившие вырваться наружу.

Джерри зааплодировал, Марк подхватил, как, впрочем, и плотники, которые болтали до этого за кулисами. Николь поклонилась.

– Пока в этом нет нужды, – улыбнулся Джерри.

– Так у нее будет роль? – спросил Марк.

– Уверен, что смогу что-нибудь подыскать.

Марк передал Джерри записку:

– Это телефонный номер Николь.

Затем он прошел к сцене и со сверкающими глазами протянул к ней руки. Переполненная чувством благодарности, Николь прыгнула в его объятия, и Марк закружил ее на месте. Наконец он поставил девушку на пол, не спеша выпускать из объятий. Она слегка прильнула к нему. Теплые ладони поднялись чуть выше по ее спине. Марк разомкнул руки и отступил на шаг, однако между ними явно промелькнула искра. Николь знала, что обратного пути уже не будет. Он еще не поцеловал ее, но она не сомневалась, что ждать осталось недолго.

– Спасибо, – сказала она. – Огромное тебе спасибо.

Марк улыбнулся:

– Послушай, меня не будет несколько недель, но если ты не получишь вестей от Джерри через день или два, то вернись и напомни ему о себе.

Николь с улыбкой кивнула, не желая показывать разочарование. Ей придется прожить эти дни без него.

– Тебе осталось лишь придумать, как рассказать обо всем отцу.

– Нет! – ответила Николь. – Я ничего ему не скажу.

Неделю спустя, когда до июльского летнего бала в отеле «Метрополь» оставалось всего ничего, Николь проскользнула в комнату Сильвии, надеясь найти хотя бы намек на то, как будет выглядеть платье сестры. Девушка поискала в огромном дубовом шкафу, где Сильвия развесила наряды по цветам. Николь провела ладонью по красивым шелкам серых и бежевых оттенков, признавая свое поражение. Сильвия говорила правду: платья здесь не было. Вещи сестры отличались элегантностью, и раз уж выдался такой шанс, Николь примерила пару блузок с вышивкой. Как бы она ни вертелась перед зеркалом, но одежда на ней висела – Николь всегда отличалась от сестры миниатюрным телосложением. Девушка разделась, заглянула в ящик с нижним бельем Сильвии и нашла ее дневник. Пролистнула его, и оттуда выпал снимок платья. Вот же оно! Крой совсем не тот, который любила сестра, с декором, более дерзкий, но, когда дело касалось моды, Сильвия всегда шла впереди. Николь решила слегка изменить и свой наряд.

Позже, возвращаясь от портного, она увидела на тротуаре подгоняемые ветром листовки. Их оставляли под дверьми магазинов. Грубые карандашные рисунки, надписи на вьетнамском – Николь быстро поняла, что это пропаганда Вьетминя. С бумаги на нее смотрели радостные крестьяне, которые несли солдатам оружие и еду, а также перетаскивали на спинах или в носилках раненых. Николь сунула листовку в карман, чтобы позже показать отцу.

Старый квартал располагался треугольником, и Николь всегда возвращалась домой по знакомому маршруту, однако сейчас ей пришлось пойти другой дорогой. Закатное солнце золотило черепицу на крышах домов, и те пылали огнем. Улицы преобразились. Впереди зажглись уличные фонари, на козырьки натянули брезентовые навесы на случай дождя, горели вечерние жаровни. Николь остановилась на мгновение, вдыхая соблазнительный аромат жареного цыпленка. Торговец в широкой рубахе и мешковатых штанах передал ей две порции, завернутые в листья. Прямиком со сковороды вок, сдобренное специями, блюдо было бесподобным на вкус.

Николь съела курицу, вытерла с подбородка жир и пошла дальше легкой походкой. Она сгорала от нетерпения примерить платье, которое будет переделано по образцу платья Сильвии.

На том снимке она увидела раскошную вещь из жемчужно-серого шифона, на сатиновом чехле, подол и горловину украшали шелковые розы, на драпировке красовался цветочный узор. В попытке повторить наряд Сильвии портной добавил на плечо полосу шифона, расшитого цветами. Платье цвета лайма имело ту же длину и глубокий вырез. По нижнему краю портной обещал пустить розы. Платье выгодно подчеркивало фигуру, и Николь рассчитывала произвести впечатление на Марка.

В приподнятом настроении она шла по незнакомой улице, пока не увидела то, что заставило ее остановиться. Замерла она не оттого, что увидела смуглокожую женщину в вульгарном платье, которое обтягивало круглые ягодицы идеальной формы и обнажало ногу, мелькавшую в разрезе сбоку, – слишком вызывающе даже на вкус Николь. Поразил ее человек, шедший рядом и обнимавший женщину за талию. Это был отец. Николь стала невольной свидетельницей того, как он зарылся лицом в декольте незнакомки, потом притянул ее к себе и поцеловал в губы. Николь ахнула и отвернулась. Какой кошмар! Она бросилась бежать, цокая каблуками. Конечно, после смерти жены отец проводил время с другими женщинами, подумала Николь, но неужели с проституткой?

Глава 9

Девушки восхищенно смотрели на полки с разложенным товаром. Солнечные лучи скользили по доскам пола, и У Лан предложила приготовить яичный кофе со сгущенным молоком. Добавить в кофе яйцо поначалу показалось Николь сомнительной идеей, но на деле она не пробовала ничего вкуснее. Густой, со сливочным вкусом и без малейшего неприятного привкуса, напиток напоминал карамельный крем с добавлением кофеина. Николь просто в него влюбилась.

В ожидании кофе она думала об отце. В сражении на севере Ханоя ранили много французов. Отца вызвали по делам, и это к лучшему. Они не виделись с того неприятного момента, когда она застала его с темнокожей женщиной. Сцена их поцелуя так и вспыхивала перед внутренним взором Николь.

Покраска наконец закончилась, и Николь распахнула двери магазина, решив переключиться с мыслей об отце на покупателей.

У Лан варила кофе на небольшой кухоньке в дальней части магазина. Через темные комнаты Николь прошла до залитого солнцем двора, когда ее настиг сладковатый аромат горячего молока.

Через несколько минут вышла У Лан, неся две кружки:

– А вот и кофе.

Николь передала ей бумажный пакет с крошечными пирожными, которые купила у отца Иветты.

Девушки присели на невысокую перегородку возле колодца, наслаждаясь теплом и спокойствием. Воздух пропитался мятными нотками, крыши домов окутывала золотистая дымка. Начало дня, когда многие обитателя старого квартала еще предавались сновидениям, казалось волшебным временем.

8

«Я буду с тобой, когда яблони зацветут» (англ.).