Страница 186 из 189
Мы вывели ее за ворота и вытолкнули за ограду.
– Ступай, ищи себе пропитание, – сказал Нуарсей, на прощанье наградив ее пинком. – Мысль об участи, которая тебя ожидает, доставляет нам еще большее удовольствие, чем мы получили бы от твоего убийства; убирайся, стерва, броди по миру и обвиняй своих палачей, если сумеешь.
– Да, но ведь она сможет слышать вопросы любопытных, – заметила я, – уши-то у нее остались.
– В самом деле, – спохватился жестокий Нуарсей. – Тогда это надо исправить. – И он кончиком ножа проткнул оба ее уха.
Когда мы вернулись в зал, наш распутник обвел глазами присутствующих, и его взгляд задержался на девушках.
– А ну-ка, помогите мне, негодницы, я только что потерял много сил, надо восстановить их… Возбудите хорошенько этих содомитов, пусть они прочешут мне задницу. Я чувствую в себе неодолимую потребность творить зло.
Нуарсея взяли в кольцо, со всех сторон его окружили ягодицы и торчавшие члены, вся компания начала ласкать и возбуждать его всеми мыслимыми способами.
Когда его инструмент зашевелился, он громко крикнул:
– Послушай, Жюльетта, я хочу твою дочь.
И не оставив мне времени опомниться и ответить, негодяй бросился на девочку и с невероятной быстротой овладел ею. Моя бедная Марианна истошно закричала, и этот крик возвестил о том, какую ужасную боль она испытывает.
– Великие боги, что вы делаете, Нуарсей!
– Сношаю в задницу твою дочь. Это должно было случиться рано или поздно, не так ли? По-моему, лучше, если цветок невинности сорвет твой близкий друг, а не посторонний.
Безжалостно разворотив детские внутренности, он вытащил свой залитый кровью член, дрожавший от сдерживаемой ярости, и бросив убийственный взгляд на проституток, объявил о своем желании принести одну из них в жертву. Обреченная девушка, которую он выбрал, обняла его колени, напрасно пытаясь умилостивить злодея; ее привязали к верхушке раздвижной лестницы, Нуарсей опустился в кресло в двух метрах от нее и взял в руку свободный конец веревки. Теодора и Лаис, встав на колени, занялись его органом, яичками и седалищем; оба каннибала на его глазах совокуплялись со мной, вторую проститутку подвесили к столбу вниз головой, оставив дожидаться решения своей участи. Двадцать раз монстр дергал за веревку, двадцать раз жертва с грохотом падала на пол, каждый раз ее поднимали и водружали на место, и чудовищная забава не закончилась до тех пор, пока девушка не переломала себе ноги и не разбила череп. Ужасы еще сильнее подогрели распутника, и он распорядился завязать глаза висевшей проститутке, а каждый из нас должен был подходить к ней по очереди и терзать ее тело. Пытка, сказал он, прекратится только тогда, когда жертва сумеет угадать имя своего очередного мучителя; но она* скоро захлебнулась собственной кровью, так и не назвав правильно никого из тех, кто заставлял ее жестоко страдать. По моему совету обеих несчастных, в которых еще теплились последние искорки жизни, подвесили в трубе над камином, где они быстро обуглились, а может быть, еще раньше задохнулись от дыма. Нуарсей совершенно опьянел от похоти; он, как безумный, рыскал глазами по салону, в них я прочла смертный приговор всем пятерым, еще оставшимся в его распоряжении. Это были обе мои лесбиянки, моя дочь и два его сына. Все говорило за то, что со всеми ними будет покончено сразу, в один и тот же момент.
– О, великие боги злодейства! – возопил он. – Снимите с меня узду, дайте мне сотворить зло, достойное вас! Я не прошу у вас сил делать добро, но неужели вы не можете дать мне сверхчеловеческие способности к преступлениям? Эй вы, дикие небесные псы, дайте мне в руки вашу молнию, дайте мне ее хотя бы на один момент, и когда я уничтожу всех жителей этой поганой планеты, вы увидите, как вскипает ярость в моих чреслах, и вашим собственным огненным копьем поражу ваше мерзкое, подлое сердце.
Продолжая бормотать еще какие-то слова, уже совсем невразумительные, он набросился на своего сына Фаона, овладел им сзади, предоставив в распоряжение содомитов свое седалище, и приказал мне вырвать живое сердце из груди мальчика; я подала ему окровавленный трепещущий комочек плоти, он в один миг сожрал его, извергнулся и в следующий момент вонзил кинжал в грудь второго сына.
– Взгляни, Жюльетта, взгляни, мой ангел, что я сделал? Славная работа, не правда ли? Подтверди, что я достаточно запятнал себя кровью и ужасами.
– Я содрогаюсь, глядя на вас, Нуарсей, но я всегда с вами.
– Не думай, Жюльетта, что наша оргия закончена и что я выдохся.
Снова его блуждающий взор остановился на моей дочери, и я увидела, что эрекция его ужасна; он схватил Марианну, заломил ей руки, и его чудовищный инструмент ворвался в ее вагину.
– Бог ты мой, – заговорил он, захлебываясь словами, – я схожу с ума от этого крохотного существа; разрази меня гром, если это не так. Что ты собираешься с ней делать, Жюльетта? Ведь ты же не сентиментальная дура, ты не идиотка, чтобы испытывать чувства к этому презренному отродью, к этому порождению проклятого семени твоего мерзкого мужа, поэтому продай ее мне, Жюльетта, продай мне эту сучку, и мы оба совершим великий грех: ты продашь свое дитя, а я куплю его только для того, чтобы предать мучительной смерти. Да, Жюльетта, да, мы вместе убьем твою дочь. – В этот момент он вытащил свой фаллос, наполненный адской силой, жутко сверкавший в багровых отсветах пламени, которое бушевало в камине. – Посмотри, как эта мысль будоражит мои чувства. Только погоди, не отвечай ничего до тех пор, пока не примешь в себя парочку членов.
Во время совокупления никакое преступление не приводит человека в ужас, поэтому принимать решение всегда надлежит в те минуты, когда вы истекаете семенем. В мое тело вонзились два члена, меня сношали с обеих сторон, и во второй раз Нуарсей спросил, какую судьбу уготовила я своей дочери.
– Ах, подлая твоя душа! – закричала я, выбрасывая из себя порцию за порцией. – Твоя звезда коварства и вероломства восходит нам миром и затмевает все вокруг, все исчезает под твоими лучами, все, кроме жажды злодейства и бесстыдства… Делай с Марианной что хочешь, сукин ты сын, – сказала я и добавила на выдохе: – Она твоя.