Король в Желтом

– О боже! О боже мой! Помогите мне! Простите меня! О мистер Кастейн, держите этого человека подальше. Вы не можете, не можете этого желать! Вы – другой, спасите меня! Я сломлен… был в лечебнице и теперь… когда все стало налаживаться… когда я забыл Короля… Короля в Желтом… но я снова схожу с ума… схожу с ума…

Его голос оборвался приглушенным хрипом, ибо мистер Уайльд прыгнул ему на спину, обхватив горло бедняги правой рукой. Когда Вэнс сполз на пол бесформенной кучей, реставратор вновь проворно вскарабкался в свое кресло и, растирая изувеченные уши костяшками пальцев, повернулся ко мне и попросил передать гроссбух. Я снял книгу с полки, и он открыл ее. Мгновенно пролистав исписанные каллиграфическим почерком страницы, мистер Уайльд самодовольно кашлянул и указал на нужное имя.

– Вэнс, – громко читал он, – Осгуд Освальд Вэнс.

Услышав это, человек на полу поднял голову и повернул к реставратору подергивающееся лицо. Его глаза налились кровью, губы распухли.

– Заходил двадцать восьмого апреля, – продолжал мистер Уайльд. – Профессия – кассир в Национальном Сифортском банке, отбывал срок за подделку денег в тюрьме Синг-Синг, откуда переведен в лечебницу для душевнобольных преступников. Амнистирован губернатором Нью-Йорка и освобожден из лечебницы девятнадцатого января тысяча девятьсот восемнадцатого года. Репутация испорчена в Шипсхед-Бэй. Ходят слухи, что он живет не по средствам. Репутация должна быть восстановлена немедленно. Гонорар тысяча пятьсот долларов. Заметка: растратил примерно тридцать тысяч долларов с двадцатого марта тысяча девятьсот девятнадцатого года, прекрасная семья и, благодаря влиянию дяди безоблачное настоящее. Отец – президент Сифортского банка.

Я взглянул на простертого на полу человека.

– Поднимайся, Вэнс, – мягко проговорил мистер Уайльд, и тот встал словно сомнамбула. – Он сделает, как мы скажем, – заметил реставратор и, открыв рукопись, прочел всю историю Императорской династии Америки.

Затем ласковым шепотом повторил самое главное застывшему перед ним бедняге: его глаза были совершенно пусты, и я вообразил, будто он окончательно помешался, о чем и сказал мистеру Уайльду, услышав в ответ, что это уже не важно. Чрезвычайно терпеливо мы объясняли Вэнсу, в чем состоит его вклад в общее дело, и некоторое время спустя он, кажется, понял. Мистер Уайльд рассуждал о рукописи, обращаясь к ряду трудов по геральдике, чтобы подтвердить результаты своих исследований. Он упомянул возникновение династии в Каркозе, озера, соединившие Хастур, Альдебаран и тайну Гиад. Говорил о Кассильде и Камилле и коснулся туманных бездн Демхе и вод озера Хали.

– Лохмотья Короля, лентами реющие на ветру, должны скрывать Ихтилл вечно, – прошептал он, но я не был уверен, что Вэнс услышал его.

Шаг за шагом реставратор вел его разветвлениями геральдического древа императорской семьи к Уоту и Талю, от Наотальбы и Призрака Правды к Альдону и затем, отбросив рукопись и заметки, начал дивную историю о Последнем Короле. В сильном волнении, во власти неведомых чар я наблюдал за ним. Он вскинул голову, его длинные руки распахнулись в жесте, исполненном величия и силы, в глубине глаз будто вспыхнули два изумруда. Вэнс ошеломленно внимал. Когда же мистер Уайльд закончил рассказ и, указав на меня, выкрикнул: «Вот – кузен Короля!», я почувствовал головокружение от восторга.

Прилагая нечеловеческие усилия, дабы оставаться спокойным, я объяснял Вэнсу, почему я один достоин короны, а моему кузену суждено отправиться в изгнание или умереть. Я удостоверился, что он понял: Луис никогда не должен жениться, даже отказавшись от престола, тем более на дочери маркиза Эйвоншира. Это стало бы катастрофой для Англии. Я показал ему список из тысячи имен, подготовленный мистером Уайльдом. Каждый человек в списке получил Желтый Знак, которым не смеет пренебречь ни одна живая душа. Город, штат, весь мир были готовы восстать, трепеща перед Бледной Маской.

Время пришло, люди должны узнать сына Хастура, а земля – склониться пред черными звездами, висящими в небе над Каркозой.

Вэнс облокотился на стол, сжав голову руками. Мистер Уайльд набрасывал что-то огрызком карандаша на краешке вчерашней «Геральд». Это был план комнат Хауберка. Потом он написал приказ и приложил к бумаге печать. Трясясь от волнения, как эпилептик, я поставил имя и титул – «ХилдредRex»[2] под первым изъявлением своей королевской воли. Мистер Уайльд проворно спустился на пол и, отперев шкаф, достал с первой полки большую квадратную коробку, положил ее на стол и открыл. Новый нож покоился в оберточной бумаге, я взял его и протянул Вэнсу вместе с приказом и планом комнат Хауберка. Потом мистер Уайльд разрешил ему уйти, и он поплелся, волоча ноги, будто пьяница из трущоб.

Некоторое время я сидел, глядя, как гаснет день за квадратной башней Мемориальной церкви Джадстона, но наконец, взяв рукопись, заметки и шляпу, направился к двери.

Реставратор молча смотрел мне вслед. В коридоре я обернулся. Мистер Уайльд все еще сверлил меня взглядом. За его спиной медленно сгущались тени. Я закрыл дверь и вышел на сумеречные улицы.

Я ничего не ел с самого утра, но мне и не хотелось. Какой-то жалкий, полумертвый от голода бродяга, стоявший на углу и взиравший на Дворец Смерти, заметил меня и подошел, чтобы рассказать о своих бедствиях. Я дал ему денег, сам не знаю отчего, и он отошел, не поблагодарив. Через час рядом появился еще один нищий и промямлил свою историю. В моем кармане оставался клочок бумаги с выведенным на нем Желтым Знаком, и я отдал его бедняге. Несколько мгновений он тупо смотрел на листок, а затем, наградив меня странным взглядом, чрезвычайно бережно свернул его и спрятал в нагрудном кармане.

Электрические огни мерцали среди деревьев, над Дворцом Смерти сияла молодая луна. Ждать на площади было утомительно, и, прогулявшись от Мраморной арки до артиллерийских конюшен, я вернулся назад, к фонтану с лотосами. Запах цветов и трав тревожил меня. Струя фонтана серебрилась в лунном свете, нежный плеск капель напоминал звон кольчуги в лавке Хауберка. Впрочем, этот звук не пленял меня, а бледный луч, скользивший по воде, не рождал в душе того дивного наслаждения, с которым я глядел, как солнце играет на полированной стали на коленях у Хауберка. Я следил за кружением летучих мышей над лотосами в чаше фонтана, но их быстрые, судорожные движения действовали мне на нервы, и я вновь принялся бесцельно бродить среди деревьев.

В артиллерийских конюшнях царила ночь, но в казармах кавалерии сияли офицерские окна, а в воротах то и дело появлялись затянутые в форму драгуны – с охапками соломы, сбруей или корзинами, полными жестяной посуды.

Пока я гулял по асфальтовой дорожке, конный караул сменился дважды. Я посмотрел на часы. Время почти пришло. Огни в казармах гасли один за другим, решетка на воротах опустилась, и каждую минуту или две какой-нибудь офицер, выходя из боковой калитки, наполнял ночь звоном шпор и бряцаньем сабли. На площади стало очень тихо. Последних бродяг разогнал одетый в серое парковый полисмен, автомобильные дорожки вдоль Вустер-стрит опустели, и тишину нарушали только поступь лошади часового и лязг его сабли о луку седла. Комнаты офицеров еще были освещены, и военнослужащие сновали под эркерами. Полуночный звон полетел от нового шпиля Св. Франциска Ксавье, и с последним ударом скорбно звучавшего колокола из калитки у зарешеченных ворот вышел человек, отсалютовал часовому, перешел улицу и, оказавшись на площади, направился к многоквартирному дому Бенедик.

– Луис! – позвал я.

Он повернулся на каблуках со шпорами и подошел ко мне:

– Это ты, Хилдред?

– Да, ты вовремя.

Он подал мне руку, и мы побрели в строну Дворца Смерти.

Он без умолку тарахтел о своей свадьбе, прелестях Констанции и планах на будущее, хвастался капитанскими погонами и тройной золотой арабеской на рукаве и фуражке. Кажется, мелодичный звон его шпор и бряцанье сабли занимали меня больше, чем эта ребяческая болтовня. Наконец мы остановились под вязами на углу Четвертой улицы, напротив Дворца Смерти. Тогда он рассмеялся и спросил, в чем, собственно, дело. Я предложил ему сесть на скамейку под фонарем и сам опустился рядом. Он посмотрел на меня с любопытством, наградив тем самым пристальным, ненавистным мне взглядом, которого я так боялся у докторов. Он оскорбил меня, но не понял этого, и я тщательно скрыл свои чувства.

2

Rex (лат.) – король.