Страница 1 из 4

Личность и общество в анархистском мировоззрении

Боровой Алексей Алексеевич

Алексей Боровой

Почему мы это издали и зачем вам это читать

В наше время не осталось тайн. Даже спрятанные за семью печатями привилегированными мытарями дворцы – при должной политической сноровке отдельных лиц – вмиг становятся достоянием миллионов зрителей, давно ищущих повод для возмущения. Закрытые двери квартиры тоже перестали защищать нашу личную жизнь от посторонних глаз. С одной стороны, производство снова вплотную сплелось с «живым» временем индивидуума через «дистанционную занятость». А с другой, сам этот индивидуум, устав от духовного одиночества в большом городе, ищет честного разговора о своих повседневных проблемах, чтобы «нормализовать» кажущиеся «первертными» проявления собственного тела. Его желаниям и склонностям, как единственно достоверной реальности, практически нет места в консервативном обществе, подчиненном строгой логике капитала. Тогда на помощь приходят островки вторичной социализации со своими иерархиями и истинами: блоги, треды и форумы, чаще всего поддерживающие соответствующий их идеологии «малый бизнес».

Постдефицитная экономика, нацеленная на удовлетворение индивидуальных потребностей «по требованию», и культ «заботы о себе» будто бы обесценили для нас проблему свободы, сведя ее разрешение исключительно к ряду дискурсивных практик. Стремление к реактуализации «утопического» мышления в гуманитарных науках вплотную соседствует с умеренными требованиями протестующих, для которых больше нет радикальной мечты о будущем – только образ более сытого и менее стесненного авторитарным стилем управления нынешних элит завтра. Все это можно свести к двум «выпрашиваемым» слагаемым: парламентской демократии с гарантиями сменяемости власти и социальному государству европейского типа, вот уже которое десятилетие переживающих системный кризис в условиях позднего неолиберализма. Однако как показывает опыт политических столкновений на улицах современной России, даже этот минимум не достанется обществу без опоры на что-то большее, чем «гражданская совесть».

Герой книги, которую вы держите в руках, считал, что там, где не расцвела подлинная личность – творец, подчиняющийся в своем развитии лишь стихии творческой эволюции, – не может родиться и массовое рабочее движение, стремящееся к полной эмансипации труда от капитала и общества от государства. Для Алексея Борового вопрос о классовой борьбе никогда не был чисто утилитарным или политически шантажистским. Ведь в ней, как гласило его анархическое кредо, происходит самое важное: оправдание общественности как средства (а не цели!) раскрытия внутреннего потенциала каждой «подлинной» неповторимой реальности – отдельного человека.

Век Алексея Борового, несмотря на шок мировой войны, был заряжен энергией готовящихся по всему миру пролетарских революций, сопровождаемых сменой научной парадигмы и интеллектуализацией труда. На этом фоне, отвергнув близорукий ангажированный позитивизм Петра Кропоткина, Алексей, дитя модернизма, подверг тщательной ревизии торжествовавшие в анархистской философии того периода сциентистские представления о природе человека и общества. Взяв на вооружение интуитивистскую философию Анри Бергсона и индивидуалистические идеи Штирнера и Ницше, он решился на обновление здания анархистской теории, чтобы сделать ее «романтическим учением с реалистической тактикой», подвергающим жестокой критике любые коллективные представления как призраки власти и объявляющим главной революционной ценностью экзистенциальную динамичность свободной личности. «Творческая возбужденность» и «жизненные потоки», что рвались наружу ревом первых самолетов и яростным «нет!» брошенных по воле «сильных» в горнило истории масс, присутствуют и в интеллектуальном наследии Борового, объясняя онтологический оптимизм его манифестов и смелость в описании исторического прогресса как совершенствования методов революционной борьбы.

Переизданная нами брошюра «Личность и общество в анархическом мировоззрении» должна заново обратить внимание читателя на напряженность, возникающую между этими двумя устойчивыми величинами политической теории, когда ставится вопрос о смысле того или иного радикального действия. Яркий стиль, трезвость мышления и оригинальный подход к изучению интеллектуальной истории делают работу Борового интереснейшим примером использования анархической методологии в целях исследования свободы как историософской доминанты.

В обществе, где технологии подарили нам власть над собственным телом, пафос борьбы с «фантомами» коллективных идентичностей может помочь нам понять красоту неустойчивости и, приняв вечный динамизм человеческой сущности, потребовать себе права на внешний мир – упругий и отзывчивый к творцу высокой этической культуры.

Борьба или гармония?

Вечная тяжба между личностью и обществом в революционном мировоззрении Борового

Алексей Алексеевич Боровой родился 30 октября 1875 года в московской дворянской семье. Его отец был преподавателем математики, а мать страстно увлекалась музыкой. В 1894–1898 годах Алексей учился на юридическом факультете Московского университета, выделяясь среди товарищей своими способностями, и по окончании был оставлен при кафедре. В эти годы он был увлечен марксизмом (позднее назвав это увлечение «религиозной страстью») и написал свои первые научные труды: о рабочем дне, о французских и русских экономистах XVII–XVIII веков и другие. С присущей ему самоиронией он вспоминал: «Недаром даже студенты возмущались на мои марксистские неистовства» („он ест, пьет и спит с Марксом“)». Параллельно с учебой в университете юноша обучался в консерватории по классу фортепиано. Но увлечение наукой и любовные романы не дали ему завершить музыкальное образование, о чем он потом сожалел. Романтик и жизнелюб, любознательный, талантливый, энергичный, Алексей в 1898–1903 годах сочетал преподавание политической экономии, географии и права в университете и других учебных заведениях с занятиями музыкой, общался с учеными, философами и литераторами, увлекался философией Ницше и поэзией символизма, пропагандировал идеи революционного синдикализма… Общительность, душевная восприимчивость, развитая интуиция, ораторский талант, превосходная память, исключительная работоспособность, бунтарство, влюбчивость и духовный максимализм, характерные для Алексея Алексеевича Борового, обусловили его эволюцию от марксизма к анархизму.

Затяжной кризис первого брака, смерть первого ребенка, нарастающие сомнения в марксизме и неудовлетворенность Борового собственной жизнью (его затягивала рутина мещанско-богемной жизни, он не находил применения своему революционному темпераменту и немалому честолюбию) привели его в глубокий внутренний тупик. В первый и последний раз в жизни он даже стал задумываться о самоубийстве. Счастливым разрешением кризиса, обновлением и самообретением для него стала двухлетняя поездка за границу.

В 1903–1905 годах молодой приват-доцент совершает длительную поездку во Францию и Германию для продолжения научных занятий и сбора материала для диссертации. Там, в Париже, осенью 1904 года он осознал себя анархистом – навсегда, до конца. Это откровение пришло к нему не «свыше», но «изнутри», внезапно и окончательно. По его признанию: «Анархизм, открывшийся для меня в Париже, был не только безупречным логически, законченным ответом на все мои вопросы социально-философского характера, но и моральной программой моей жизни. Анархизм для меня был музыкой мозга и сердца. В свете его разрешались все мои сомнения, ничто принципиальное в нем не рождало во мне возражений. Я чувствовал, что я родился анархистом – с отвращением и естественным протестом против всякого организованного насилия». Вот как искренно и поэтично он описал момент собственного обращения в анархизм (напоминающую знаменитую сцену в саду из «Исповеди» Августина с описанием его обращения в христианство):