Страница 30 из 36
Она пришла в ужас. Чуть не упала перед ним на колени – вымолить прощение. Она же и предположить не могла, что его так взволнуют ее слова! Просто хотела спросить… Что сделать, чтобы сгладить свою ошибку?
Она нервно потерла ладони. Вдруг услышала шум и по привычке повернулась к окну. Мимо промчалось ландо Шагерстрёма. В другое время она бы задумалась – куда это он, интересно, навострил лыжи? Неужели? Да нет, вряд ли. К тому же сейчас ей было не до Шагерстрёма. А Карл-Артур даже и внимания не обратил. Продолжал мерить шагами ее комнатушку с самым суровым видом.
Наконец он перестал метаться, подошел к ней и протянул руку для прощания. Господи, ну почему он уходит?.. И это ее вина. Она готова была откусить себе язык – зачем ей понадобилось прерывать его дурацким вопросом? Испортила настроение, и не кому-то, а Карлу-Артуру, герою ее бессонных ночей.
Но что теперь сделаешь? Ничего. Слово не воробей. Остается пожать руку. Остается проводить взглядом.
Почему пожать? Она склонилась, поднесла его руку к губам и поцеловала.
Он вырвал руку и с удивлением уставился на нее.
– Я только хотела… попросить… попросить прощения, – заикаясь, пролепетала она.
В ее глазах появились слезы, и он понял, что чем-то ранил эту славную женщину. Он не может просто так уйти. Надо как-то объяснить ей причину своего гнева.
– Представьте себе, фру Сундлер, что вы добровольно завязали себе глаза. Вы завязали глаза, вы ничего не видите, и вот вы доверили другому, очень близкому вам человеку быть вашим поводырем. И представьте: повязка случайно упала с ваших глаз, и вы увидели, что перед вами пропасть… пропасть, фру Сундлер! Тот, кому вы доверяли больше, чем самому себе, ваш друг, ваш поводырь, привел вас на край бездны… еще шаг – и вы погибли. Неужели вы бы не сокрушались, обнаружив такую измену?
Он произнес все это на одном дыхании и, не дожидаясь ответа, вышел в сени.
Тея Сундлер робко прислушивалась к его шагам… он уходит. Нет… остановился? Вышел во двор и остановился. Может, решил вернуться? Или совсем расстроился? Подумать только – всего несколько минут назад, когда он появился на ее пороге, он был счастлив, вдохновенно рассказывал о своих планах на жизнь. А уходит в гневе и отчаянии. Она, ни о чем не думая, выскочила во двор.
Он увидел ее и тут же начал говорить. Его опять накрыла волна вдохновения, и он был рад слушателю.
– Смотрю на эти розы, которые вы с таким вкусом и так заботливо посадили у входа, дорогая фру Сундлер. Смотрю и спрашиваю себя: не самым ли прекрасным было это лето в моей жизни? Подумайте сами: сейчас конец июля, тепло, но то, что было в июне, почти совершенство. Длинные, светлые дни… кажется, длиннее и светлее, чем в предыдущие годы. Было жарко, да, но жара никого не удручала, потому что дул легкий, освежающий ветерок. И земля не страдала от засухи, как в другие годы, – чуть ли не каждую ночь шли теплые летние дожди. Посмотрите, как разрослось все вокруг! Вы заметили, столько листьев на березах? А цветочные клумбы в садах – никогда не видел такой роскоши, как в этом году. Готов настаивать: земляника никогда не была такой сладкой, птичье пение никогда не было настолько зазывно-мелодичным… и люди, пожалуй, никогда не были так веселы и счастливы, как этим летом.
Он замолчал, переводя дух. Тея Сундлер приказала себе молчать – не дай Бог опять помешать его красноречию. Вспомнила мать – теперь она понимала, что та чувствовала, когда молодой барон Адриан заходил в кухню или молочную и доверчиво изливал ей душу.
– А по утрам, в пять часов, я смотрю в окно и ничего не вижу, кроме измороси и тумана. Кажется, весь мир полон дождем – капли его выбивают еле слышную дробь на крыше, на откосах окон, на траве, это даже не шум, а томительный, загадочный шорох. Цветы склонили головки под тяжестью струй. Все небо занято тучами… подумайте – ни единого просвета! Они, кажется, не висят в воздухе, как полагается тучам, а ползут по земле. «Вот и все, – думаю я. – Лету пришел конец. Может, оно и к лучшему».
И хотя я каждый раз почти уверен, что так оно и есть, лету пришел конец, но, оказывается, нет. В пять минут шестого дождь, как по команде, прекращается. Уже не слышно его монотонного бормотания… правда, водосточные трубы еще журчат несколько секунд по инерции, а потом и они смолкают. Самая тяжелая, самая угрюмая туча открывает занавес – и надо же: открывает его как раз там, где стоит невидимое пока солнце, и поток света, немыслимый еще пять минут назад, швыряет на мокрую от дождя траву драгоценную алмазную россыпь. Поднимающийся от горизонта серый, безнадежный туман превращается в нежную голубоватую дымку, цветы гордо поднимают склоненные головки. Наше маленькое озеро, край его виден из моего окна, уже не серое, как солдатская шинель, оно сверкает, будто на него мановением руки накинули вуаль из солнечных искр, будто тысячи золотых рыбок всплыли на поверхность и поворачиваются с боку на бок, подставляют сверкающую чешую расшалившемуся солнцу… Красота эта трогает меня до слез, фру Сундлер… я настежь открываю окно, полной грудью вдыхаю наполненный сказочными ароматами и несравненной утренней свежестью воздух и восклицаю в умилении: «О, Господи, ты сделал этот мир слишком прекрасным!»
Молодой помощник пастора прервал свой монолог, улыбнулся и пожал плечами, точно извиняясь. Наверное, подумал, что новая знакомая обескуражена вспышкой красноречия.
И поторопился объясниться:
– Да… когда я сказал, что хорошо бы лето кончилось, я именно это и имел в виду: хорошо бы, чтобы лето кончилось. Я боялся и сейчас боюсь, что этот изумительный, роскошный подарок природы отвлечет меня от главного, заставит полюбить все земное. Не раз призывал я Господа, чтобы Он прекратил этот соблазн, чтобы послал засуху, зной, ураган, громы, молнии, бесконечные дожди и зябкие, сырые ночи, ведь мы привыкли… так бывает почти каждый год.
Тея Сундлер внимала каждому слову и поначалу пыталась сообразить: куда он клонит? А потом решила: неважно. Лишь бы говорил – ей казалось, она никогда не устанет от неслыханно мягкого, бархатного тембра его голоса, от поэтической речи, от выразительного, прекрасного лица, на котором так быстро менялись эмоции.
– Или нет… скорее, не понимаете. Наверное, природа не имеет над вами такой власти, она не говорит с вами своим тайным языком. Она никогда не спрашивает вас, как спрашивает меня: почему ты не следуешь моим законам? Почему не наслаждаешься с благодарностью моими дарами? Почему не стремишься к счастью? Оно же совсем рядом – только протяни руку! Построй дом, женись на своей любимой! Почему ты не берешь пример со всего живого? Так поступают все живые существа этим благословенным летом…
Он приподнял шляпу и тыльной стороной ладони вытер вспотевший лоб.
– И… о чем я? Да… это волшебное лето заключило союз с Шарлоттой. Меня опьянила всеобщая нега, я словно ослеп. Шарлотта наверняка заметила, как с каждым днем растет моя любовь к ней, как я жажду ею обладать… о, вы же ничего не знаете. Я расскажу вам. Каждое утро в шесть часов я покидаю мой флигель и иду в большой дом пить кофе. В большом, светлом зале все окна открыты, воздух наполнен дыханием сада. Меня встречает Шарлотта. Веселая, как птица… и мы пьем кофе. Пьем вдвоем, она и я. Прост и пасторша встают позже. Вы, наверное, думаете, она пользуется такими случаями, чтобы поговорить о нашем совместном будущем? Ничего подобного. Она говорит о моих нищих, бездомных, о больных прихожанах, о том, что именно в моих проповедях произвело на нее самое сильное впечатление. То есть ведет себя как настоящая жена пастора. И про возможность этой злополучной учительской карьеры она если и упоминала, то мимоходом, самое большее два или три раза. И то, как мне казалось, больше в шутку. День за днем она становилась мне все более дорога, и когда я возвращался за свой рабочий стол, никак не мог взяться за дело – думал о Шарлотте. Да… я уже рассказывал вам, какой мне видится моя жизнь. Моя любовь, мечталось мне, поможет Шарлотте избавиться от ее заблуждений, от мирских оков, и она последует за мной в тот маленький серый домик… Ну да, я уже упоминал о своей мечте.