Горькие ягодки

Его намного легче представить вальяжно развалившимся в какой-нибудь дорогой машине, чем в тесноте вагона на обычном сиденье, окружённым со всех сторон людьми. Наверное, спешит и решил таким образом избежать пробок. Для него это наверняка экзотика, проехаться вот так, как все, на метро.

Что-то во внешности этого мужчины не даёт мне отвести от него взгляд. Что-то не то. Меня настораживает выражение его лица. Такое впечатление, что ему очень больно. Я поворачиваюсь к нему, смотрю внимательнее, мне уже не до своей остановки. Наши глаза встречаются. В его глазах боль. Он опускает ресницы, и я ясно вижу по дёрганым движениям его руки, что он не может поднять руку, хотя и пытается. Никто, кроме меня, не замечает его состояния.

Я кидаюсь к переговорному устройству с машинистом поезда, в движущемся вагоне шумно, поэтому я кричу изо всех сил, что у человека признаки инсульта. Окружающие люди подсказывают примерный номер нашего вагона, кто-то говорит, что человека лучше уложить, совместными усилиями мы укладываем мужчину на сиденья, я подкладываю ему под голову свой рюкзак, потому что кто-то говорит, что голова должна быть выше туловища, да я и сама вспоминаю это.

На следующей станции поезд не уходит, пока в вагоне не появляются врачи скорой помощи. Они укладывают мужчину на носилки, уносят. Я провожаю мужчину до эскалатора. «Всё будет хорошо», – говорю ему на прощание. Мужчина не отводит от меня голубых глаз, в которых плещется боль, пытается улыбнуться мне, но у него не получается. Ох, пусть у него всё будет хорошо… Я обессиленно прислоняюсь к мраморной колонне.

Это происшествие морально вымотало меня. Сейчас мне даже не верится, что я смогла так быстро всё организовать, а, главное, сообразить, что с мужчиной. Но у нас есть в универе занятия по ОБЖ, и я всегда посещаю их. Всегда всё учу от корки до корки. Вот и пригодилось.

Я прикрываю глаза. Столько событий произошло в последнее время… Я словно попала в бурную речку, чей стремительный водоворот несёт, несёт меня куда-то независимо от моего желания. Больница… Эти женщины с окровавленными пелёнками между ног. Меня немного мутит.

«Девушка, Вам плохо?» – кто-то трогает меня за руку. Я открываю глаза. Рядом парень с девушкой. «Может быть, мы поможем Вам выйти на воздух?» – участливо спрашивает девушка. Я улыбаюсь им, отрицательно качая головой. Но на метро мне и правда дальше ехать не стоит. Не хочу увидеть ещё один плакат с малышом. С нерождённым малышом…

глава 12

Марианна

Общага встречает меня привычным неуютом казённого временного жилья. Уже довольно поздно. Я долго бродила по улицам, не думая ни о чём. Дошла аж до Александровского сада и сидела там на лавочке около кремлёвской стены, наблюдая за гуляющими, пока не замёрзла.

Мне не хочется возвращаться в общагу, где первый же встречный начнёт расспрашивать меня, что со мной было. Все ведь в курсе, что меня забрала скорая прямо с занятий. Придётся что-то врать, чтобы отстали. И какое людям дело до чужих проблем…

Мне везёт, я благополучно дохожу до своего этажа, не встретив знакомых. Зато в конце нашего коридора, около окна, я вижу сразу двоих. Им, правда, не до меня. Это Андрей со Светкой. Он стоит, прислонившись к подоконнику, его руки лениво блуждают по Светкиной заднице. Светка обхватила его за шею и покрывает быстрыми поцелуями его лицо.

Наш блок рядом с окном. И я не могу не подойти к собственной двери. Мои руки дрожат, пока я ищу ключ в рюкзаке. И потом тоже, когда пытаюсь попасть в замочную скважину.

– Подожди здесь, я на минуту, – слышу голос Андрея. Мне уже удалось открыть дверь, но я не успеваю захлопнуть её за собой.

– Привет, Маруся, – Андрей заходит в наш крохотный коридорчик вслед за мной.

Я молча открываю дверь своей комнаты.

– Зайти можно, Марусь?

Меня бесит его обращение ко мне «Маруся», меня бесит Светка, которая ждёт его в коридоре, меня бесят её белокурые блестящие локоны и бессовестные карие глаза. Но больше всего меня бесит сам Андрей. Его красивое лицо, на котором Светка оставила следы своей нежно-розовой с блеском помады, его льдинки глаз, которыми он смотрит на меня так безразлично, словно я шкаф. Или кровать.

Я молча кладу на пол рюкзак, снимаю куртку, аккуратно вешаю её на плечики. Прячу за спиной предательски дрожащие руки.

– Это была ты, Марусь, – вдруг говорит он.

– Где? – безразлично спрашиваю я.

– Здесь, – кивает на Дашкину кровать Андрей.

– И что? – пожимаю плечами я. – Хочешь повторить? – спрашиваю, не скрывая злость.

– Я хочу спросить, – криво ухмыляется Андрей. – Ты, надеюсь, не залетела?

– Нет, – смотря сквозь него, отвечаю я. – А если бы даже и залетела, то уже давно бы сделала аборт, не изволь сомневаться.

Андрея передёргивает. Секунду он удивлённо смотрит на меня. Потом, не говоря ни слова, уходит. Я отрешённо смотрю на закрывшуюся за ним дверь. А потом обнимаю подушку, на которой он спал в ту ночь, и плачу как дурочка. Плачу долго, пока не начинает болеть голова.

Потом умываюсь ледяной водой, пока не начинает сводить пальцы. Мне повезло, соседок дома нет и наша крохотная умывалка в моём полном распоряжении.

Аборт лучший выход в моём положении. Для меня. И, наверное, для Андрея. Для моей мамы, которая хочет для своей дочки благополучную семью, как и всякая мать. Для всех. Кроме малыша, что самовольно поселился во мне…

глава 13

Марианна

Я аккуратно записываю лекцию, не пропуская ни слова, но сегодня мои мысли бесконечно далеки от одного из моих любимых предметов «практическая психология детства». Прямо передо мной сидит Светка Бастрыкина. Но писать лекцию это не для нашей первой красавицы. Она залипла в своём смартфоне, переписывается с кем-то активно. Наверное, с Андреем, сжимается от боли моё сердце.

Я вспоминаю зимний лагерь, Лидку с логопедического. Лидка того же типа, что и Света. Такая же хрупкая блондинка с беззащитным карим взглядом из-под длинных ресниц. На ребят такая нежная беззащитность убойно действует. Что называется, выстрел точно в цель. Очередная Элечка, вдруг доходит до меня.

Она, эта Элечка, видимо, имела такую же примерно внешность. И именно поэтому у Светок с Лидками шансов нет, вдруг понимаю я. Потому что они не она, просто подделки, которые ещё сойдут в темноте ночи. И которым он, наверное, шепчет это «Элечка», забывшись.

«Ты не залетела, надеюсь?» – всплывают в памяти его слова, произнесённые столь нарочито небрежно. Я прокручиваю эту фразу снова и снова. И то, как он дёрнулся, когда я упомянула про аборт. А ведь он меня ждал. Тогда, коридоре. Зачем бы ещё ему было стоять там со Светкой, около моего блока, зачем? Вряд ли им больше негде было уединиться.

Я старательно рисую геометрические фигуры в своей тетрадке и аккуратно заштриховываю их разной штриховкой. Лекция плавно идёт мимо. Мне сейчас не до психологии детства. В своей бы разобраться.

Ещё месяц, два, пусть три. И мой секрет перестанет быть секретом. Андрей узнает. И поймёт. Я рисую большую единичку.

Это вариант первый. Называется мифический. Андрей бросается-таки передо мной на колени, немного плачет, ах, и предлагает руку и сердце. А потом мы живём долго и счастливо и умираем в один день. Не смешно, Марианна, совсем не смешно. Единичка безжалостно перечёркивается. Ручка, которую я сжимаю побелевшими пальцами, рвёт бумагу.

Ладно, двоечка. Что скажешь ты, двоечка, вариант два? Ну, рассмотрим два, хм. Наверное, предложит материальную помощь? По-прежнему смотря на меня как на мебель, естественно. Ну да, скорее всего так. Или ничего не предложит, сделает вид, что всё норм и так. Или так.

Ой, нет. Я не хочу, чтобы он видел меня с огромным животом, переваливающуюся как утка. Чтобы предлагал денежные подачки. И чтобы думал что-то типа, вот же сволочь, не могла сделать аборт… Чтобы дико жалел о той ночи. И о том, что невольно, но я всё же была в его жизни…