Страница 51 из 101
Сразу же после того, как де Гокур официально сдал ключи от Арфлера, его штандарт и штандарты его товарищей и Франции, которые развевались над воротами города на протяжении всей осады, были сняты. Вместо них были подняты штандарты Святого Георгия и короля, несомненно, под одобрительные возгласы наблюдавшей за осадой английской армии. Затем Генрих передал ключи графу Дорсету, которого он назначил смотрителем и капитаном Арфлера.
Как это часто случалось с Генрихом V, все в формальной сдаче Арфлера было направлено на достижение определенной цели. Ритуальное унижение французских пленников — лишенных даже обычных атрибутов своего звания, поскольку их заставили пройти долгий путь сквозь победоносную армию — должно было послужить примером для любого другого города или гарнизона, который осмелится оказать ему сопротивление. Великолепное зрелище короля, величественно восседающего на высоком троне в окружении рыцарства своего королевства, подкрепляло смысл его речи. Он защитил свои справедливые требования мечом и завоевал Арфлер, потому что его дело было праведным; французы проиграли, потому что действовали вопреки Божьей воле и справедливости. Даже его предложение о снисхождении, обставленное предложением, что оно может быть отозвано "после тщательного рассмотрения", было убедительной демонстрацией того, что милости не следует ожидать, а предоставлять ее — прерогатива только короля.
Изначально Генрих не собирался сам входить в Арфлер. Он рассчитывал, что сможет продолжить свою кампанию во Франции, но затянувшаяся осада и эпидемия дизентерии, охватившая его армию, заставили его пересмотреть свое решение. Для этого человека было характерно, что после всей царственной пышности и великолепия церемоний, связанных с капитуляцией, он решил отказаться от обычного триумфального въезда в завоеванный город. На следующий день после официальной капитуляции он доехал верхом до ворот, сел на коня, снял обувь и, как кающийся или паломник, босиком направился к разрушенной приходской церкви Святого Мартина, где воздал благодарность Богу за победу.[381]
Осмотрев город и воочию убедившись в разрушениях, причиненных его бомбардировками, Генрих обратил свое внимание на горожан. Всем монахам было позволено свободно и беспрепятственно покидать город. Тем бюргерам, которые были готовы присягнуть ему на верность, было разрешено сохранить свое имущество, хотя, как и французским жителям Кале, им не разрешалось сохранять право собственности на жилую или коммерческую недвижимость в Арфлере, а также права граждан на самоуправление, освобождение от налогов и торговые привилегии. Уставы города и документы на право собственности его жителей были публично сожжены на рыночной площади в качестве символической демонстрации введения нового режима. Те из богатых бюргеров, кто не принял условия короля, а их было не менее 221, были заключены в тюрьму до уплаты выкупа, некоторые из них впоследствии были отправлены в Кале для ожидания отправки в Англию.
Бедные жители и больные, а также женщины и дети всех сословий были изгнаны из города. Хотя эта мера может показаться чрезмерно суровой, современники, привыкшие к жестокости средневековых войн, считали ее неожиданно мягкой. Каждому выдали небольшую сумму денег, чтобы купить еду в дорогу, а женщинам, "сжалившись над их полом", разрешили взять столько имущества, сколько они могли унести. Около двух тысяч человек были изгнаны из Арфлера таким образом, "среди долгих причитаний, горя и слез по поводу потери привычного жилья". Осознавая, что они были уязвимы для бесчинств его собственных войск, Генрих выделил вооруженную охрану, чтобы сопроводить их за пределы своей армии в Лиллебонн, расположенный в четырнадцати милях, где маршал Бусико ждал, чтобы отправить их на лодках вниз по Сене в безопасный Руан. "И таким образом, по истинному суду Божьему, — заметил капеллан, — они оказались изгоями там, где считали себя жителями".[382]
Генрих был столь же милостив к тем, кто меньше всего этого ожидал. Около 260 французских рыцарей пережили осаду, многие из них были синьорами из знатных нормандских или пикардийских семей, выкуп за которых представлял значительную ценность. Вместо того чтобы посадить их в тюрьму или отправить в Англию, Генрих отпустил их под честное слово. Причины этого акта милосердия были как прагматическими, так и гуманитарными. "Поскольку большинство из нас были очень больны, — вспоминал позже де Гокур, — король Англии сделал нам поблажку, взяв с нас обещание, что мы все прибудем в Кале и предстанем перед ним в ближайший день Святого Мартина". Отпустить их на свободу было рискованно, но, поскольку многие солдаты Генриха должны были быть отправлены домой, он не мог выделить людей для ухода за таким большим количеством больных пленников. Ему нужно было как можно больше трудоспособных мужчин для защиты Арфлера от любых попыток его захвата. В противном случае, если бы он взял пленных с собой в Кале, они стали бы серьезной обузой, замедляя его продвижение и требуя постоянной охраны и медицинской помощи. 27 сентября, после пяти дней содержания под стражей, поклявшихся соблюдать условия, изложенные в письменном виде переговорщиками короля, включая то, что они должны были прибыть в Кале 11 ноября или позже, отпустили домой.[383]
Однако король еще не закончил с Раулем де Гокуром, которому предстояло выполнить еще одно задание, прежде чем он тоже получит временное освобождение. Как бывший капитан захваченного города, он должен был передать послание Генриха V своему синьору, дофину. В послании содержался вызов на поединок, который должен будет решить будущее Франции. Написанное в виде письма за личной печатью из "нашего города Арфлера", послание открывалось словами: "Генрих, милостью Божьей, король Франции и Англии и повелитель Ирландии, высокому и могущественному принцу, дофину Гиеннскому, нашему кузену, старшему сыну самого могущественного принца Франции. Из почтения к Богу и во избежание пролития человеческой крови, продолжал Генрих, он много раз и разными способами пытался добиться мира.
И учитывая также, что результатом наших войн является смерть людей, разрушение сельской местности, плач женщин и детей, и вообще столько зла, что каждый добрый христианин должен скорбеть об этом и сострадать, особенно мы, которых это дело касается больше всего, и должны прилагать все усилия и старательно искать все способы, которые человек может придумать, чтобы избежать этих упомянутых зол и недостатков, чтобы мы приобрели благосклонность Бога и похвалу мира".
Поскольку Карл VI, которому должен был быть направлен вызов, не мог ответить на него, Генрих предложил дофину испытать судьбу в поединке "между нашей и вашей персоной". Тот, кто победит, получит корону Франции после смерти Карла VI. Это письмо должно было сопровождаться устным посланием, поскольку дофину сообщили, что Генрих будет ждать ответа в Арфлере в течение восьми дней, после чего предложение теряет силу.[384]
Вызов Генриха часто высмеивался историками как напыщенный, нелепый, легкомысленный и устаревший. На самом деле, ничего подобного. Испытание поединком имело древнюю и почтенную традицию: на протяжении веков оно было частью судебного процесса в тех случаях, когда ни одна из сторон в споре не могла представить доказательств, чтобы присяжные или суд могли решить их дело. Когда слово одного человека было против слова другого, единственным способом разрешить спор было вынесение его на Божий суд. Бог не допустит, чтобы была совершена несправедливость, рассуждали они, поэтому победа достанется той стороне, на чьей стороне будет право. Именно поэтому в средневековье судебный поединок был также известен как judicium dei, или суд Божий. Эта концепция была особенно привлекательна для такого глубоко набожного и абсолютно убежденного в справедливости своего дела короля, как Генрих V. Семья Генриха имела длинную историю участия в судебных поединках. Его прадеды Эдуард III и Генрих, герцог Ланкастерский, оба бросали и получали вызовы для урегулирования войн во Франции этим методом. Его двоюродный дед, Томас Вудстокский, герцог Глостерский, будучи коннетаблем Англии, был ответственен за составление стандартного свода правил, регулирующих такие поединки. Его собственный отец, будучи герцогом Херефордским, уже был на грани судебного поединка против Томаса Моубрея, герцога Норфолка, в 1398 году, когда Ричард II запретил это и изгнал его из королевства.[385] Хотя эта практика становилась все более редкой, право на судебный поединок не было юридически отменено в Англии до 1819 года.
381
Curry, p. 445; Registres de la Jurade, p. 257; GHQ, pp. 54–5; Monstrelet, iii, p. 94; First English Life, p. 40.
382
GHQ, p. 55; Brut, ii, pp. 377, 554; St-Denys, v, p. 544; le Févre, i, p. 229; W&W, ii, pp. 58–60. Недостоверная Chronique de Ruisseauville утверждает, что многие из беженцев были ограблены и изнасилованы своими соотечественниками, как только их покинул английский конвой: Bacquet, p. 91.
383
Nicolas, Appx vi, p. 24; GHQ, pp. 54–7.
384
Ibid., pp. 56–9; Elmham, "Liber Metricus," p. 113; Foedera, ix, p. 313. Foedera ошибочно датирует письмо 16 сентября (на самом деле оно было написано 26 сентября, за день до освобождения де Гокура) и неправильно переводит "Guie
385
Barker, The Tournament in England 1100–1400, pp. 158–61; Francis Henry Cripps-Day, The History of the Tournament in England and in France (Bernard Quaritch, London, 1918), p. 67 n. 4.