Инверсии

Те из нас, кто ведет дневники, время от времени обнаруживают, что (без всякого злого умысла, не намереваясь сочинять и не дрожа над своей репутацией) мы вспоминаем о том или ином событии совсем не так, как было на самом деле. Немалую часть нашей жизни мы можем просто и ясно рассказывать о каком-либо происшествии, оно не вызывает у нас никаких сомнений и вопросов и кажется нам в воспоминаниях таким отчетливым. И вдруг мы находим отчет о нем, написанный нашей же рукой, по горячим следам, и нам становится ясно, что дело обстояло совсем не так, как мы об этом помним!

Так что, видимо, мы ни в чем не можем быть уверены.

Но мы должны жить. Мы должны находить себе место в этом мире. А для этого нам приходится вспоминать прошлое, пытаться предвидеть будущее и отвечать на требования настоящего. И мы каким-то образом двигаемся вперед, хотя в процессе (может быть, для того, чтобы сохранить, насколько возможно, здравый смысл) убеждаем себя, что прошлое, настоящее и будущее гораздо более познаваемы, чем это есть на самом деле или могло быть когда-то.

Так что же случилось?

Всю свою долгую жизнь я безрезультатно возвращался к тем нескольким мгновениям.

Пожалуй, не было и дня, когда бы я не раздумывал о тех кратких мгновениях в камере пыток дворца Эфернцев городе Гаспиде.

Я уверен, что не терял сознания. Доктор просто убедила меня, что я ненадолго отключился. После ее отъезда, немного оправившись от своего горя, я все больше и больше приходил к убеждению, что прошло именно столько времени, сколько я тогда насчитал. Ралиндж взгромоздился на железную кровать, намереваясь овладеть доктором. Помощники палача стояли в нескольких шагах от него, но где точно, я не помню. Я закрыл глаза, чтобы не видеть этого ужаса, и вдруг камера наполнилась странными звуками. Прошло всего несколько мгновений — два-три удара сердца, не больше, я готов жизнью поклясться, — и вот вам пожалуйста, они, все трое, умерли насильственной смертью, а доктор освободилась от своих пут.

Каким образом? Что может двигаться с такой скоростью? А если иначе — сколько же воли или разума нужно, чтобы заставить людей сделать такое с собой? И как она смогла сохранить такое присутствие духа сразу же после всего этого? Чем больше я возвращаюсь к тому короткому промежутку времени между гибелью палачей и прибытием стражников, когда мы сидели бок о бок в клетке, тем больше я убеждаюсь: ей откуда-то было известно, что мы будем спасены, что король внезапно окажется на пороге смерти и доктора срочно вызовут спасать его. Но почему она была так спокойна и уверена в этом?

Может быть, Адлейн прав и тут не обошлось без колдовства. Возможно, у доктора был невидимый телохранитель, который смог оставить шишку размером с яйцо на головах слуг и незамеченным проскользнуть в камеру, чтобы разделать этих мясников и освободить доктора от пут. Мне этот ответ кажется единственно разумным, но он в то же время — и самый фантастический.

А может, я и в самом деле уснул, упал в обморок, или потерял сознание, или уж как там это называется. Может быть, я слишком полагаюсь на свою уверенность.

Что еще осталось рассказать? Дайте-ка подумать.

Герцог Улресил умер, находясь в бегах, в провинции Бротехен, месяца два спустя после отъезда доктора. Говорят, он порезался разбитой тарелкой, что привело к заражению крови. Вскоре после этого умер и герцог Кветтил — от болезни, поразившей все его конечности и приведшей к их омертвлению. Доктор Скелим оказался бессилен.

Я стал врачом.

Король Квиенс правил еще сорок лет и до самого конца пребывал в великолепном здравии.

После него остались только дочери, а потому теперь у нас на престоле королева. Меня это беспокоит меньше, чем я ожидал.

В последнее время покойного отца королевы стали величать Квиенс Добрый, а иногда и Квиенс Великий. Возьму на себя смелость сказать, что к тому времени, когда моя рукопись попадет в чьи-нибудь руки, все это окончательно определится.

Я был его личным врачом последние пятнадцать лет, потому что учеба у доктора и мои собственные открытия сделали меня, как ни посмотри, лучшим медиком в стране. А может быть, и одним из лучших в мире, потому что, когда (частично благодаря посольской деятельности гаана Кюдуна) были установлены надежные и постоянные связи с островной республикой Дрезен, мы обнаружили, что, хотя наши собратья-антиподы действительно обогнали нас во многих областях, они совсем не так продвинуты в медицине да и во всем остальном, как о том говорила доктор.

Гаан Кюдун приехал жить в нашу страну и стал мне кем-то вроде отца. Позднее он стал моим добрым другом и целое десятилетие был послом в Гаспидусе. Щедрый, предприимчивый и решительный человек, он как-то признался мне, что был весьма успешен во всех своих начинаниях, но есть всего одна проблема, которую он никак не мог разрешить, а именно: найти доктора или, по крайней мере, отыскать хоть какой-то ее след.

У нее самой мы спросить не могли, потому что она исчезла.

Как-то ночью в море Оск «Плуг морей», держа курс на Кускерию, шел с хорошим ветром мимо гряды небольших необитаемых островов. И тут на такелаже корабля затеял свою игру сверкающий зеленый призрак, известный у моряков под названием «огненная цепь». Поначалу все только дивились, а потом стали опасаться за свои жизни, потому что не только огненная цепь была ярче и больше всего, что доводилось видеть морякам прежде, но и ветер внезапно посвежел настолько, что грозил порвать паруса, сломать мачты или вообще перевернуть галион.

Огненная цепь исчезла так же неожиданно, как появилась, и ветер снова стал таким, как прежде, — устойчивым и сильным. Понемногу все, кроме вахтенных, вернулись в свои каюты. Один из пассажиров заметил, что им не удалось разбудить доктора, чтобы и она посмотрела на огненную цепь, правда, никто не придал особого значения этим словам, потому что доктора уже приглашали тем вечером отобедать с капитаном, но она прислала записку, в которой отклоняла приглашение, причем ссылалась на недомогание, вызванное некоторыми особыми обстоятельствами.

На следующее утро стало ясно, что она исчезла. Дверь докторской каюты была заперта изнутри, и ее пришлось взломать. Иллюминаторы были открыты из-за духоты, но ввиду их малого размера протиснуться сквозь них наружу было невозможно. Все ее вещи или, по крайней мере, большая их часть остались в каюте. Они были упакованы, и капитан решил переслать их в Дрезен, но затем они исчезли во время путешествия, что не удивительно.

Гаан Кюдун, узнав об этом (как узнал и я, правда, годом позже), вознамерился сообщить семье доктора о том, что случилось с ней и какую хорошую память она оставила по себе в Гаспидусе, но тут его ждало разочарование. Все его запросы, отправленные на остров Наптилию и в город Прессел, и даже его собственный приезд туда закончились ничем, хотя несколько раз ему и казалось, что он вот-вот должен найти кого-то из ее близких. Но ему даже не удалось обнаружить никого, кто знал бы женщину, известную нам как доктор Восилл. Я думаю, что эта мысль среди немногих других не давала ему покоя и на смертном одре, хотя он и прожил очень насыщенную жизнь и пользовался немалым влиянием.

Начальник стражи Адлейн в конце отведенного ему срока сильно мучился от тяжелой болезни. Я думаю, он страдал от того же недуга, который за много лет до этого погубил работорговца Тунча.

Мне удавалось облегчать его боль, но под конец она стала невыносимой. Мой старый хозяин сообщил мне, поклявшись в правдивости своих слов, что он, как я это всегда подозревал, и был тем самым офицером, который вытащил меня из-под развалин моего дома, из рук моих мертвых родителей, среди дымящихся руин города Дерла, а в сиротский приют поместил меня из чувства вины, потому что именно он убил моих отца с матерью и сжег их дом. И вот теперь, сказал он, когда муки смертные одолевают его, ты, наверное, захочешь меня убить.

Я не поверил ему, но все же приблизил его конец — умер он без мучений, менее чем колокол спустя. Наверно, он все же лишился разума, потому что поверь я тому, что он наговорил, у меня, пожалуй, возникло бы искушение продлить его страдания.