Наблюдатель

Признаться, когда я взглянул на существо, решившее мною сегодня отужинать, то пришел в совсем уж явное замешательство.

Это было… даже не знаю что такое. Определенно живое, размерами с крупного кабана. С когтистыми лапами, бочкообразным телом, неистово бьющим по земле длинным хвостом… а вот где у этого нечто голова, сразу понять даже не удалось. Не потому, что темно — просто тело этого существа, несмотря на двойной удар тагора, все еще продолжало жить, трепетать, дергаться и… меняться. Прямо на моих глазах у него сперва вырос, а затем и отпал второй хвост. Затем на жестоко опаленном, почти обуглившемся боку вздулся и зашевелился уродливый нарыв. Еще один нарост стремительно образовался на другом конце тела, но третий выстрел из тагора решительно разнес эту штуку на куски, забрызгав траву, деревья и мои и без того грязные сапоги красно-коричневой жижей.

— Я же сказал: держись за мной, — неестественно спокойно сказал Дол, подходя ближе.

Я нахмурился.

— Что это?

— А сам как думаешь? — криво усмехнулся каратель, всаживая в дергающуюся тварь еще один заряд из тагора. Только после этого непонятная живность перестала скрести когтями землю, и я смог более или менее ее рассмотреть.

На первый взгляд, ЭТО выглядело как почерневшая от огня, отменно смердящая и дымящаяся куча подгорелого шашлыка, из которой совершенно неуместно торчало четыре жутковатые лапы и целых два хвоста. Лапы описанию уже не поддавались — шерсть (или что там на них было) полностью сгорела вместе с кожей, а обнажившееся мясо опознанию не подлежало. Разве что когти… острые, длинные, длиной с мою ладонь… выглядели подозрительно знакомо.

Та штука, что должна была быть у твари головой, тоже выглядела непрезентабельно. Однако когда каратель небрежно пнул сапогом неопрятный нарост на боку странного зверя, тот неожиданно лопнул, и оттуда, словно сдувшийся мяч, на оплавленный бок упала еще одна… вторая… покрытая слизью и чешуей, до боли знакомой треугольной формы головы. По которой я вдруг с содроганием признал в звере самого обычного нурра.

— Первый раз так близко к форту их вижу, — сплюнул Дол, пока я неверяще рассматривал существо. — Обычно южнее на них натыкаемся. Да и то, уже на раненых или умирающих. А этот вон как… еще сохранил силы на прыжок. Тебе повезло, что он промахнулся.

Почувствовав на себе чрезвычайно острый взгляд карателя, я встряхнулся и отвел глаза от почти что родича.

— Да, — подтвердил Дол, когда мы встретились взглядами. — Ты шустрый. Я-то думал, с твоей спины снимать тварь буду, а ты вон как, упал чуть ли не быстрее, чем я его подстрелил.

— Что с ним? — после небольшой паузы кивнул я на зверя. — Почему он… такой…

— Такой изменчивый? Да кто ж его знает.

Дол снова сплюнул.

— С этими лесами все не так. И деревья ненормальные. И некко ведут себя неправильно. И даже нурры превращаются в таких уродин, что я бы тоже не поверил, если бы не видел, как они это делают.

— Это что, магия? — нахмурился я. Но каратель лишь с горечью отмахнулся.

— Да какая магия? Магию всю деревья сжирают. А это… не знаю. Но что-то есть в этих лесах, Таор. Что-то непонятное. То, что меняет и живых, и мертвых. Причем совсем не в лучшую сторону.

Я помолчал, а затем подошел к мертвому нурру вплотную и присел на корточки.

Зверь и впрямь выглядел неправильно. Нет, нурры действительно довольно изменчивы. Вернее, они гораздо более подвержены изменениям и способны приспосабливаться даже там, где это кажется невозможным. Но все же задействованные ими механизмы обычно работали так, что изменения выглядели если не естественными, то как минимум обоснованными. Шерсть в холодных горах. Жабры в воде. Чешуя в жаркой пустыне… а здесь с животным произошло что-то совсем уж невообразимое. Его туловище было непропорционально большим. Лапы, напротив, казались слишком худыми для такого массивного тела и при этом, как выяснилось, одна короче другой. Второй хвост после смерти у него тоже отпал. В смысле, отвалился, как ненужная запчасть у автомобиля. И это притом, что перед смертью в этом не было ни малейшей необходимости. Что же касается того жутковатого преображения, что я видел, то оно совсем не походило на то, что зверь собирался меняться ради удачной охоты. Логично это было сделать ДО прыжка. Но никак не вовремя и тем более не после. А нурр менялся и потом. Причем менялся бесконтрольно. Неправильно.

Я такое видел однажды. В кино. Где как-то показывали фантастический фильм с похожими явлениями и называли их результатом спонтанной… то есть неконтролируемой мутации.

— Они все здесь такие, — хмуро ответил на мой невысказанный вопрос Дол. — Нормальных просто не бывает. Старик считает, что где-то неподалеку обитает их стая. Но больных они изгоняют, поэтому мы и видим их совсем страшными, а не такими, какими они обычно бывают.

— И сколько таких нурров ты увидел за полгода?

— Шесть.

— Сколько? — озадачился я, поднявшись на ноги.

Дол снова усмехнулся.

— Мертвыми — шесть. А живыми и того больше, только мы не всех убили — слишком уж за ними нелегко угнаться.

Я нахмурился еще сильнее и отступил от тела.

Шесть? Не многовато ли больных для такого короткого периода? И нет ли связи между тем, что тут так много здоровенных, невесть как и зачем видоизменившихся некко, и тем, что в этих же самых местах стало так неоправданно много смертельно больных нурров?

А ведь мы стихийной магии не поддаемся.

Тогда что же, действительно мутации? С такими последствиями? Прямо скажем, маловероятно, чтобы эти изменения могли быть вызваны естественным путем. Но тогда, выходит, на них воздействует что-то другое? Что-то, что прячется в этих странных лесах и, возможно, воздействует не только на нурров, но и вообще на все вокруг?

— Пойдем, — так же хмуро бросил Дол, настороженно обшаривая глазами притихший лес. — Больные нурры стаями не ходят, но рисковать я не хочу.

В последний раз взглянув на мертвого зверя, я отвернулся. А затем по-быстрому окинул окрестности сперва магическим, а потом сумеречным зрением, и удивленно замер, обнаружив, что шагах в двадцати от нас, среди листвы, вяло ворочается бледно-зеленый комочек.

— Таор, стой! Ты куда? — удивленно воскликнул каратель, когда я быстрым шагом направился в ту сторону.

Но я только отмахнулся. А когда дошел до нужного места и заглянул под корягу, то не поверил своим глазами — там, под прошлогодними листьями, наполовину засыпанный ветками и лесным мусором, рядом с двумя крохотными трупиками лежал исхудавший, грязный и жалобно попискивающий котенок.

При виде него у меня что-то екнуло в груди. Да и Изя не на шутку разволновался. Поэтому я необдуманно наклонился и, выпутав малыша из веток, взял его на руки.

Он был совсем маленьким. Даже меньше Пакости. С тусклой серо-зеленой чешуей, худыми лапами, совсем уж тощим чешуйчатым хвостиком и неестественно горячим носом. Правда, в отличие от матери, которую Дол недавно убил, он выглядел совершенно нормально. Быть может, именно поэтому я не стал осторожничать и, заслышав за спиной громкий хруст веток, позволил себе на мгновение отвлечься.

Все остальное случилось практически одновременно.

Подошедший каратель, увидев у меня в руках маленького нурра, мгновенно ощетинился и вскинул тагор. Я непроизвольно отпрыгнул и принял защитную стойку. Изя, вырвавшись на изнанку, гибкой змеей устремился к горлу незадачливого парня, посмевшего угрожать мне и крохотному сироте у меня на руках. При этом, вероятно, резкое движение встревожило малыша и заставило его вынырнуть из беспамятства. Потому что именно этот момент он выбрал, чтобы с трудом приоткрыть слезящиеся глаза и, грозно зашипев, изо всех своих невеликих сил вонзить зубы в мой палец.

— Ах ты, зараза! — выругался я, непроизвольно тряхнув пострадавшей конечностью.

Котенка я убивать, разумеется, не хотел. Да мне и больно-то совсем не было — детские зубы оказались не в состоянии прокусить мою усиленную минералами шкуру. А резкое стряхивающее движение я совершил именно что машинально. Однако маленького нурра это совершенно не смутило — вцепившись в мою ладонь не только клычками, но и всеми четырьмя лапами, он только вонзил зубы глубже и злобно заурчал, вперив в меня пристальный взгляд ярко-желтых, на удивление разумных глаз.