Страница 4 из 25
– Мама…
– Катюша, иди в ванную… – проговорила я тихо, – я позже зайду к тебе.
Стефан обнял Катю и повёл в дом, я спустилась с террасы к незнакомцу и протянула руку.
– Здравствуйте. Я мама девочки. Спасибо, что доставили.
Я плохо видела его лицо в единственном источнике света – тусклом, падающем из окна гостиной свете торшера. Паша, вероятно, хотел скрыть от домочадцев постыдное возвращение Кати, поэтому уличную иллюминацию усадьбы включать не стал.
– Не за что. – Пожимая мою руку, мужчина испытывал неловкость. – Я знаю, кто вы. Мы встречались, вернее, я видел вас на одном из приёмов. Девочку в баре увидел, она… короче, я её не сразу узнал, потом только… она на отца похожа, на Сергея Михайловича. Она предложила… уговаривала… – слова мучительно тяжело покидали его рот, – она же молоденькая совсем… короче, ничего не было… вы не бойтесь.
– Хотите сказать, моя дочь домогалась вас?
Он с облегчением кивнул и тотчас испугался:
– Вы не… нет! Она… не знаю, зачем… молоденькая…
– Моя дочь предложила вам себя?
Он вновь кивнул.
– Она плакала, что её не… не хотят му… глупенькая, молоденькая. Не ругайте… Её рвало.
– Чем я могу вас отблагодарить? Как вас зовут?
– Я Рустам. – Он опять испугался: – Нет-нет, что вы?! Я рад помочь! Девочка молоденькая.
– Благодарю, Рустам. Хотите чаю?
– Нет! Что вы? Поздно! Спасибо.
Я вновь подала ему руку.
– Спасибо вам, Рустам! Большое спасибо!
Так и не проронив ни слова, сердитый и всклокоченный Паша прошёл мимо меня к машине Катькиного спасителя. Я поблагодарила в спину:
– Паша, спасибо, – и, не дожидаясь, пока отъедет автомобиль, взошла на террасу.
Максим открыл передо мною двери в дом, в молчании мы поднялись на второй этаж. Стефан стоял в конце коридора у нашей с Серёжей спальни.
– Доброй ночи, сынок, – простилась я.
– Мама, ты только себя не вини! Катя дурит, ей завтра стыдно будет.
– Я знаю, Макс. Лучше бы Кате было стыдно перед тем, как она начинает дурить. Добрых снов, милый. Люблю тебя.
Мы поцеловались, и я пошла дальше по коридору.
– Благодарю, Стефан. Доброй ночи.
– Хабиба, Кате плохо. Её рвало.
Я кивнула и открыла дверь.
Катя сидела на диванчике, задрав к груди коленки и обняв их руками.
– Катька, ты дурно пахнешь, иди купаться.
Она тотчас вскочила и направилась в ванную. Как только зашумела вода, я вышла из спальни, не тратя время на ожидание, решила принять душ в ванной комнате Кати. «Счастье, что ни Серёжи, ни Андрея нет дома, – думала я, медленно вращаясь в струях душевой кабины, – Сергей бы расстроился, а граф бы сгорел от стыда. Как случилось, что я научила сына бережному отношению к чувствам близких и не научила дочь?» Вернулась я, в ванной шумел фен, и я присела на диванчик. Катя вышла в халате Серёжи, устремилась к кровати и буркнула:
– Я с тобой буду спать, – мельком взглянула на меня и спросила: – Можно? – Не ожидая ответа, легла прямо в халате на бочок, спиной к другой половине кровати.
Я выключила свет и тоже легла. Всхлипнув, Катя прошептала:
– Он меня не хочет.
– Глупость, Катя, говоришь!
– Он же взрослый! Как может взрослый мужчина отказываться от секса? Как попугай твердит: поженимся – тогда, поженимся – потом. – Она порывисто повернулась ко мне. – Мама, в наше время, где это видано?!
– Катюша, Эдвард любит тебя. Именно потому, что он взрослый мужчина и именно потому, что он любит тебя, он и относится к тебе бережно.
Будто не слыша, Катя продолжала травить себя:
– И этот тоже не захотел.
– Я рада, что на твоём пути встречаются порядочные мужчины.
– А тебе встречаются непорядочные? Или ты у нас профессионалка? Любой мужик, как только ты ему улыбнёшься, сразу хочет тебя!
– Катя, ты вульгарна и груба!
Из моей памяти вынырнуло лицо Карины, и ярко накрашенный рот произнёс: «Профессионалка».
– Ты бы хоть о папе подумала! Каково ему?
– Катя, ты как угодно можешь судить меня, но не смей судить мои отношения с твоим отцом.
– Почему?!
– Потому что это мои и твоего папы отношения. Личные! Неужели это не понятно? – Сделав паузу, я впервые не пожалела, ударила словами наотмашь. – И вот ещё что! Какой бы профессионалкой я не была, у меня не было маниакального желания лишить себя невинности, да ещё не особо утруждаясь с выбором претендента! В отличие от тебя, я себя уважаю!
Катя судорожно вздохнула, будто захлебнулась, а я повернулась к ней спиной. О том, каково будет отцу узнать, что любимая дочь предлагает себя любому, кто согласится, я говорить не стала.
«Мужчины, угадывая в Кате ребёнка, не желают травмировать её грубостью секса, а, отвергая секс, наносят раны её самолюбию».
– Серёжа, Катя очень рано нашла себя профессионально и, кажется, именно в этом её беда, – предположила я, продолжая разговор с Серёжей. – Искусство пронизано чувственностью, собственно, чувственность и стала предметом её изучения с раннего детства. Из детской стыдливости, Катя собственную чувственность закрыла на сотню замков, и теперь женщина в ней формируется как-то уж очень мучительно. – Я вздохнула и сползла с его колен. – Спасибо, Серёжа. Пойду. Спасибо, что взял в тепло своих рук. Прости меня.
Он не остановил. Уже дойдя до двери кабинета, я вспомнила про зяблика:
– Ты ушёл, мне птичка песенку спела. Наверное, зяблик?
– Рано ещё, Маленькая, зяблику петь, – с грустью в голосе отозвался Серёжа.
– Рано. Но кто-то мне пел и отправил на поиски тебя, чтобы я про себя и про Катю поняла. – Ещё не договорив, я вышла из кабинета.
– Маша, что ты хотела? – с порога кухни спросила я.
– Я, Маленькая? – Маша удивлённо повернулась ко мне. – Ничего.
– Значит, мне показалось. – Я повернулась, чтобы уйти.
– Случилось что, Маленькая? – спросила она и, чуть помедлив, проворчала: – Стефан бирюк бирюком, не слышит, когда к нему обращаются. Сергей Михалыч, прошёл, никого не увидел. Потом ты, будто что потеряла.
– Ещё не знаю, Маша, случилось или не случилось. – Отозвалась я и, так и не повернувшись к ней, ушла.
Я поднялась на второй этаж, стукнула в дверь комнаты Максима и заглянула. Максим сидел на полу, что-то паял, в комнате воняло канифолью.
– Макс, ты что-то хотел?
– Мама, зайди! Сейчас по всему дому вонь разнесётся!
Максим похож на Серёжу так, что их многие путают. Он выше отца и одевается иначе – и проще, и много дешевле, а в остальном – прямая копия. Хотя нет, есть ещё одно отличие – Макс волосы отращивает длиннее – ниже плеч. Сейчас он подвязал их кожаным плетёным ремешком, таким же, каким за работой подвязывает свои космы Стефан.
Я обняла сына со спины и прижалась лицом к его затылку. Макс наклонился, видимо, поставил паяльник и, разведя мои руки, повернулся ко мне.
– Ты плакала.
Я кивнула. Он ждал объяснения, я молчала.
– Стефан тоже не хочет говорить.
– Сынок, Стефан ни при чём, я плакала из-за Кати.
– Мама, Катька тебя любит. Всё будет хорошо. Что с папой?
– Что с папой узнаю вечером, когда вернёмся. Ты что хотел, когда мы встретились?
– Спрашивал, что случилось.
– У меня что-то Женя ещё спрашивала, Андрэ о чём-то говорил.
– Вопрос Жени я разрешил, дед сетовал, что ты на себя не похожа.
– Ясно. Благодарю, совсем взрослый мой сын. Пойду собираться, Даши-помощницы нет, боюсь, не успею.
Не отпуская, Макс обнял меня, я прижала его голову к груди и прошептала:
– Люблю тебя, милый. – Погладила пушок на щеке, ещё раз заглянула в тепло его глаз, и на душе стало легче.
В спальне я встретила Серёжу. Он укладывал свой костюм в сумку. Сорочка, бельё лежали на диванчике.
– Ты определилась с туалетом? – спросил он. – Давай я сразу положу.
Я прошла в гардеробную, открыла шкаф, оглядела содержимое, потом открыла другой. «Понравлюсь или нет, я родителям Эдварда, мне всё равно, – размышляла я, – мне нужен наряд, в котором я понравлюсь Серёже».