Девятка

С этими мыслями я забираюсь на кровать, утыкаюсь в подушку лицом и проваливаюсь в очередной сон без сновидений.

Чьи-то губы ласкают мой затвердевший сосок через ткань ночной рубашки, играют языком, слегка прикусывают. Я судорожно вздыхаю и медленно распахиваю ресницы. Мой взгляд встречается с необычными зеленовато-карими глазами похитителя. Он нависает надо мной, удерживая свой вес на одном локте.

– Как… тебя зовут? – спросонья бормочу я.

– Рэми.

Его бархатный голос отрезвляет, и я окончательно просыпаюсь.

– Рэми? – повторяю я.

Сердце пропускает удар.

– М-гм, – подтверждает мужчина, продолжая теребить чувствительный бугорок зубами.

Я вздрагиваю и закрываю глаза. Моё тело, охваченное приятной истомой, расслабляется и с жаром отвечает на его прикосновения. Удовольствие тёплой волной растекается по венам, и я не сдерживаю тихого стона. Рука Рэми ложится на вторую грудь, мнёт её, зажимает сосок между пальцами, слегка оттягивает. Мои ладони против воли тянутся к нему, зарываются в его волосах и сильнее прижимают к груди. И он с силой втягивает сосок в горячий влажный рот, лишая меня способности думать связно. Я вскрикиваю и невольно приподнимаю бёдра, приглашающе раздвигая ноги.

Его рука отпускает грудь и, нежно касаясь кожи, скользит по внутренней стороне моего бедра, приближаясь к изнывающему от желания лону. И я выгибаюсь от наслаждения, когда его пальцы с лёгкостью проникают между набухших складок. Подрагиваю от жадного нетерпения и поддаюсь вперёд, насаживаясь на них, и Рэми начинает таранить разгорячённую плоть и теребить зудящий клитор большим пальцем.

«Да, да… боже, да!» – кричит одурманенный разум.

Сердце бешено трепыхается в груди будто пойманная в клетку птица, готовая в любую минуту вырваться на свободу. С губ слетает прерывистый вздох. Лицо раскраснелось, лоб покрылся лёгкой испариной. Я задыхаюсь от возбуждения и прикусываю нижнюю губу, чувствуя, как внизу живота зарождается мучительно сладкое пламя. Блаженство нарастает, приближая к заветной развязке… но в последний момент Рэми вынимает из меня пальцы, лишая оргазма. Из горла вырывается сдавленный протестующий стон, но он не отображает и десятой части, обуревающих меня эмоций. Мне хотелось взвыть, отчаянно, одичало. Раздразнить, довести до грани и кинуть… Это жестоко! Чертовски жестоко!

– Попроси, – склонившись над моим лицом, шепчет мужчина, и от его дыхания кожа покрывается мурашками.

– Ч-что?.. – мозг отказывается воспринимать информацию.

– Попроси, и я дам тебе кончить.

Наконец понимаю, чего он от меня хочет, и взгляд с разумом мгновенно проясняются.

– Ты это серьёзно?

– Попроси, – настойчиво повторяет он и проводит языком по моей верхней губе.

– И не подумаю! – сверкнув глазами, рычу я.

Он бросает на меня разочарованный взгляд, без слов поднимается с постели, надевает футболку и уходит.

– Сука, – исступлённо шиплю я.

Меня всю трясёт от гнева и негодования. Ярость зарождается где-то в недрах души. Необузданная, клокочущая, испепеляющая, она разъедает и требует выхода. И я, повинуясь внезапному порыву, хватаю лампу с прикроватного столика, замахиваюсь и со всей силы бросаю в сторону двери. Она звонко ударяется о деревянное препятствие и разлетается на куски.

Я тяжело дышу, сидя на кровати, и грудь в такт дыханию медленно поднимается и опускается. Я испытываю облегчение, но оно мимолётно и вскоре сменяется новым приступом бешенства. Я давно замечала за собой раздражительность и вспыльчивость, но это… это нечто иное, нечто опасное. Это настоящая агрессия, неприкрытая и неконтролируемая. Я как Халк хочу ломать, бить и крушить всё и вся на своём пути без разбору.

«Мне нужно успокоиться. Мне нужно срочно успокоиться», – как молитву мысленно произношу я.

Душ, горячий душ – вот, что мне поможет.

Не раздеваясь, захожу в душевую кабинку, включаю воду и, съехав по холодной кафельной стене на пол, обхватываю колени руками и утыкаюсь в них лицом. Плевать на нецелесообразное расходование воды, плевать на зелёных, плевать на планету, плевать на всё.

Тело всё ещё вибрирует от неутолённого сексуального голода и безграничного презрения и отвращения. Но не к Рэми, нет, а к себе. Вместо того, чтобы сопротивляться, я растекаюсь мягким желе в его руках. Вместо того, чтобы бороться, бесстыдно раздвигаю перед ним ноги и ору до хрипоты, когда он имеет меня жёстко и грубо. Может это то, что называют Стокгольмским синдромом? Но у меня нет симпатии к похитителю. Впрочем, и ненависти как таковой тоже нет.

Странный человек этот Рэми. Не понимаю его игр. Чего он добивается? Чтобы я текла в его присутствии как последняя сучка, вымаливала его член и просила засадить мне по самые яйца? И так каждый раз пока не наскучит, не приестся? Садистская тварь!

Не знаю, что он там задумал на мой счёт, но он сильно просчитался. Я больше не позволю ему манипулировать собой. Завтра я положу этому конец. Завтра я выберусь отсюда!

Глава 4

Пристроившись на краю подоконника, я стою спиной к окну и обвожу комнату пустым ничего не выражающим взглядом. Пока я вчера вечером шпарила кожу в горячем душе до покраснения, кто-то убрал разбитую лампу – следы моего буйства, вынес грязную посуду с не съеденными остатками завтрака и принёс ужин, чему я искренне удивилась, думала – не заслужила. Но, как оказалось, хозяин всегда кормит свою шавку по расписанию, независимо от её поведения.

На ужин я получила гурмэ-бургер слабой прожарки. С румяной корочкой снаружи и сочным, полусырым мясом внутри, с парой листьев салата, острым соусом сальса, двумя тонкими кусочками сыра, несколькими кружочками маринованного огурца и приличным количеством маринованного красного лука – всё именно так, как я люблю. Откуда он знает о моих предпочтениях до сих пор остаётся загадкой. И меня это пугает и настораживает. Не понимаю, зачем так заморачиваться. Неужто думает, я растаю от такого внимания? Циничный внутренний голос давится едким смешком от такого предположения. Двадцатилетняя наивная дура, напичканная «пылкими» любовными романами, может и растаяла бы, но я не из той категории.

Единственное разочарование в ужине – никаких столовых приборов мне не выдали, а жаль, нож бы мне сегодня пригодился. Что ж, буду импровизировать, не впервой.

Наконец, замечаю, как ручка бесшумно опускается, дверь открывается, и в комнату входит знакомая женщина, катя за собой тележку с завтраком. Моё тело мгновенно напрягается, пальцы впиваются в подоконник, но внешне я остаюсь спокойной и безучастной. Не хочу её спугнуть. Делаю вид, будто и не смотрю в её сторону, пока она расставляет блюда на столе. И жду.

Чувствую, как пружинят мышцы и ощущаю себя сосредоточенным хищником на охоте, который сидит в засаде, наблюдая за жертвой и готовясь к решающему прыжку. И как только тайка поворачивается ко мне спиной, чтобы выкатить тележку, я действую. Действую размеренно и целенаправленно, отчего движения кажутся не просто быстрыми, а молниеносными, отточенными, как будто я совершаю нечто подобное чуть ли не каждый день.

Схватив лампу, я бросаюсь к своей жертве и с силой обрушиваю тяжёлый предмет на затылок женщины. Она не успевает почуять неладное, не успевает обернуться или вскрикнуть. Один точный удар и она, не издав ни звука, падает на пол. Не теряя ни минуты, я тянусь к карману её фартука и достаю заветную карту. После чего стаскиваю фартук и связываю им запястья тайки за спиной. Не знаю, жива она или нет, но меры предосторожности не помешают.

Снова подхватываю несчастную лампу и бросаю её в зеркало у комода, которое в миг рассыпается дождём осколков. Снимаю наволочку с одной из подушек и, намотав на ладонь, осторожно поднимаю с пола защищённой рукой самый большой осколок, по форме напоминающий кинжал. Остановившись у двери, с досадой смотрю на обувь женщины. Её тридцать шестой никак не налезет на мой тридцать девятый с половиной. Ничего не поделаешь, придётся идти босиком. Может найду какую обувку у входа. Резиновые сапоги были бы в самый раз.