Страница 8 из 22
— Бороться. Я только здесь осознал, что иного не могу, не хочу и не умею. И если я не найду подходящую цель, то моя натура не усидит и… в общем все закончится очень плохо. Такова уж моя природа.
— Тебя таким сделал ад?
— А кто тебе сказал, что я пришел из ада? — усмехнулся Андрей. — Из ада нельзя уйти, хотя там открыты двери, и никто никого не стережет. В этом суть.
— Не понимаю.
— Я не хочу говорить вещи, которые бы пошатнули догматы веры. Я сюда не пришел подрабатывать пророком. — продолжал гнать пургу Андрей.
— И все же.
— Страшный суд для каждого человека наступает сразу после его смерти. И в ад он отправляется только по итогам судилища. Как там поется? На справедливый суд, дороги все ведут, где обретут заслуженный финал: награда или кнут — последствия найдут, того что ты при жизни выбирал.
— Выбирал?
— Выбирал. Оцениваются только твои поступки и только поступки. Слова — это тлен. В земных судах круговорот мирских идей — здесь невиновным быть страшнее во сто крат. Когда решает все неравенство людей, предельно ясно кто был прав, кто виноват. А нам дела твои видны со всех сторон, подумай дважды, если ходишь в подлецах. Здесь кем бы ни был ты не обойдешь закон, поскольку правда не в словах, а на весах. — продолжал Андрей цитировать фрагменты рок-оперы «Орфей».
Царь замолчал, потрясенный этими словами.
— На весах? — наконец переспросил он. — Каких весах?
— На одну чашу кладется перышко, на вторую — твое сердце. И молись, чтобы сердце не весило больше перышка.
— Но это невозможно!
— Там, — мотнул Андрей головой, — возможно. Ибо вес твоего сердца там складывается из грехов и чувства вины за содеянное. Совесть ТАМ имеет абсолютную власть. Она твой палач и спаситель. Она твой тюремщик и твой освободитель. Здесь ты можешь с ней договориться, усыпить ее бдительность, обмануть, обхитрить. А там — нет…
— А как же Божий суд?!
— Это он и есть. Или ты думаешь, что Ему больше нечем заняться, чем каждого муравья судить? — усмехнулся Андрей. — Твоя совесть сама тебя осудит. И сама накажет. Ад — это то место, где каждый подвергается своей собственной совестью особой пытке, связанной с теми грехами, что ты совершал. Двери в нем открыты. Ты волен уйти в любом момент. Но совесть мешает… Ибо она твой настоящий тюремщик. И с ней ТАМ не договориться. Ее ТАМ не обмануть.
Царь промолчал.
В конце концов не он жил вторую жизнь и оспорить слова этого человека, стоящего перед ним, он не мог.
— А как же второе пришествие? — после изрядно затянувшейся паузы, спросил он.
— Почем мне знать? Это «святые отцы» много что напутали. Вон — в древнем варианте Евангелие записано, что мы — слуги Божьи. А в переводе на славянский чего написали? Правильно — рабы.
— Ты не шутишь?
— С какой стати мне шутить? Дулос[3] — это слово со множеством смыслов. И раб, и слуга, и младший родич и прочее. Какое из них правильное? Судя по тому, что сами греки написали, когда более тысячи лет назад переводили Евангелие на латынь, правильным является — слуга. Тогда и Империя была едина. И Константин Великий с Феодосием контролировали их язык, дабы глупостей никаких не совершали. А как обошлись со славянами? Что это? Злой умысел или обычная человеческая глупость?
Царь промолчал.
— Ладно, это все к делу не относится. И я прошу тебя — не говори никому об этом. Подрывать авторитет Церкви, даже зарвавшейся и залгавшейся не лучшая стратегия. Если, конечно, ты не желаешь гибели христианству, которое переживает ныне не лучше дни.
— Залгавшейся… — тихо произнес Царь, словно пробуя это слово на вкус. — Что ты хочешь предпринять?
— Когда я был в Царьграде то увидел рабов. Многие десятки тысяч рабов. И это только малая часть того ужаса, что цветет и пахнет на просторах Великой Порты. Это прямое оскорбление Всевышнего. Ибо никто не в праве обращать в рабство слугу Создателя нашего, созданного по образу его и подобию.
— Таковы магометане… — развел руками Царь.
— Отчего же только они? А разве христиане лучше? Та же Венеция торгует рабами как горячими пирожками. И у нее их покупают другие христиане. А наши старые ушкуйники? Разве они не совершали набеги, дабы захватить людей и продать их в рабство? А наши помещики? Они ведь также иной раз поступают. Дерьма хватает. И ислам тут не причем. Дело в людях, а не в вере. Если у них гнилое нутро, это не спасешь ничем.
— И что ты хочешь? Изменить мир?
— Почему нет? Во всяком случае удар по главному центру рабовладения в мире — по Великой Порте — будет, без всякого сомнения, богоугодным делом. А дальше уже как получится.
— Что тебе для этого понадобится?
— Тульский полк и все бывший пленники, что я вызволил из Царьграда.
— Полк? Но…
— Он все равно предан лично мне. Тебе такой опасно держать под рукой. Теперь, зная, что нужно делать, ты довольно быстро получишь себе новые подобные. Да и я подробные описания сделаю.
— Ты оставишь брешь в обороне, забрав полк.
— Брешь для кого? Степь в ближайшие несколько лет не способна тебе навредить. А потом у тебя уже будут силы, с которыми тебя степени не страшна.
— Ну… хорошо. Это все?
— Годик на подготовку, кое-что из твоих пушек да пищалей, а также твоя всемерная поддержка. Ну же, не куксись. Твои пушки все равно в основе своей хлам. Большие. Не поворотливые. Можно все сделать легче и лучше. Также я хочу, чтобы ты присмотрел за моей женой и детьми…
Разговор тогда у Царя с Андреем был сложный. ОЧЕНЬ сложный и долгий. А потом графа сменила супруга.
С тех пор минуло полтора года. Даже больше.
Граф, а точнее уже князь, ушел в поход, уводя с собой почти всех преданных лично ему воинов. К счастью, по большей части иноземцев. А их смена готовилась на этой и многих иных тренировочных площадках.
— Государь, — тихо произнес подъехавший гонец.
— Что случилось?
— Голубь прилетел, — произнес он и протянул Царю небольшой свиток.