Страница 7 из 64
Лес вокруг стоял темный, старый.
Из такого порой что только не выходит…
Остались позади распахнутые по дневному времени ворота — массивные, с тяжелым брусом запора и
— Дом старосты, — объявил Илиан, когда мы проехали вглубь деревни.
— А то я бы, скудоумная, не догадалась, чье это самое широкое подворье…
— Что?
— Спасибо, говорю, что подсказал!
Я соскочила с коня и повела Коряжку в поводу, разминая усталые ноги:
— Хозяева! Принимайте гостей.
Залаяла собака, выскочив из конуры — и я многоопытно отпихнула локтем благодушную рыжую морду, тут же потянувшуюся обнюхать местного кабыздоха.
Из дома выкатилась девчонка-малявка, ничуть не испугавшись вооруженных незнакомцев, радостно пискнула:
— А старших нету! Тятя к дядьке кузнецу пошел, а мама в огородах!
— Ну тогда показывай, где тут у вас умыться с дороги можно и коней напоить.
На своего, прости, Ведающий Тропы, напарника я намеренно не оглядывалась, из чистой вредности.
Кто ж знал, что моей чистой вредности этот… это… этот напарник решит противопотавить свою, грязную?
Спохватилась я, только вволю наплескавшись в ведре, смывая с лица соль, пыль и недосып.
Огляделась.
Давешняя девчонка крутилась рядом, сверкая любопытными глазенками.
Коряжка со вкусом пил, звеня сбруей и фыркая в долбленую колоду от удовольствия.
Рядом с ним, изящно вытянув сильную шею, с видом величайшего одолжения пил воду высокомерный копытный засранец.
Засранца двуногого поблизости не наблюдалось.
Ну и где его носит?
Я выдохнула, вдохнула — а на новом выдохе поисковый импульс растекся вокруг меня, разом накрыв всю гостеприимную деревню Мухоловки.
И показав прискорбное отсутствие напарничка на доступной моему восприятию территории.
Так. Та-а-ак…
Поиск.
Поиск.
Нет результата.
Собравшись с силами, я сосредоточилась, и выдала тройственный импульс, который, раскатываясь на предельную дистанцию, стягивался ко мне-источнику и снова раскрывался, каждый раз все полнее и тщательнее исследуя деревню.
Нет результата.
Я сжала зубы от злости, а ягодицы — от страха.
Какова вероятность, что опытного цербера сожрали быстрее, чем неопытный успел умыться?
Что мне будет, если из первого же дозора я вернусь с трупом напарника?
И что будет ему, если он не сможет предъявить мне в качестве оправдания свой труп!
— Тетенька, а вы обедать будете? У нас каша есть!
— Потом, деточка.
Я отодвинула в сторону беспокойное дитя, волчком вертевшееся рядом, привязала Корягу к коновязи особым узлом (не зная секрета — шиш развяжешь) и свирепо отправилась на поиски.
Поиск держался легко, как будто не было позади дороги и половины дня работы с даром на пределе моих возможностей. Я целеустремленно перла по кругу, разворачивая широкую спираль от условного центра — дома старосты, и чувствовала, как постепенно ослепительная злость утихает, сменяясь весельем.
Лихим, злым весельем.
Честной деревенский люд днем дома не застать, днем на улице работ невпроворот, но скучно мне не было: мой поиск звонким брехом сопровождали дворовые собаки, и ребятня тянулась позади любопытным обозом…
Кузня сыскалась на окраине деревни.
Я только хмыкнула — у нас тоже кузнец обретался поодаль от прочих.
Мужик он, конечно, в деревне уважаемый, да только очень уж у него промысел шумный и чадный. Хуже только у кожемяк.
Дом большой — видать, семья немалая. По правую руку от дома — кузня, где два рослых, крепких парня занимались делом — один держал клещами заготовку, пока другой колотил по ней молотом.
А по левую, за столом под раскидистой яблоней, два солидных дядьки в годах вели солидные разговоры — под снедь и кувшин чего-то холодного.
— Доброго дня! — звонко поздоровалась я, легко перекрывая кузнечный шум.
— И тебе поздорову, — тот, у которого плечи были поуже, а пузо пошире, подслеповато прищурился на орденскую бляху у меня на груди, хмыкнул и уважительно добавила: — церберша! Присаживайся с нами! — он похлопал по скамье рядом с собой.
Тот, у которого наоборот, плечи были шире, а пуза не было и вовсе, одобрительно кивнул, и зычно крикнул:
— Ринка! Неси-ка еще утварь — гостья у нас!
— Благодарствую, хозяйка!
Дородная женщина в платке поставила передо мной посуду, и в чистую кружку полился сбитень.
Я вежливо отдала должное угощению:
— Ох, и хороша у тебя хозяйка, кузнец!
Он польщенно хмыкнул в усы, его жена одобрительно мне улыбнулась, собирая со стола объедки.
Теперь можно и к делу, пожалуй. Прожевав пышный ягодный пирог, я промежду прочим спросила:
— А что, не докучают ли вам чудовища?
— Так это… — староста погладил бороду и заинтересованно переглянулся с кузнецом. — Напарник-то твой уже спрашивал!
— Разделились. Служба! — я пожала плечами, как будто это все объясняло, и мой собеседник важно кивнул. — Так как?
— Тихо у нас, благодарение Великому. Почитай полгода уж ни единой твари не являлось, ни у нас, ни у соседей не слышно — спасибо Ордену.
Я коснулась пальцами трехглавой зверюги на медальоне, принимая похвалу и цапнула еще один пирог, на сей раз с грибами.
— А что, напарнику-то моему вы про то сказали? — степенно, как и положено доблестному орденцу, поддержала я беседу.
— Как не сказать, сказали, конечно, да только он у тебя въедливый да дотошный. Сказал, по лесу пройдется, вкруг деревни обойдет — так, говорит, надежнее будет!
Понятно. Надежней.
Я с умным видом покивала, подтверждая — хороший напарник, дай боги всякому такого.
— Что ж, люди добрые, спасибо за прием, за ласку — пойду я. Пора мне, орден не ждет! Пусть пошлет вам Ведающий Тропы ясного разума и верных путей!
— Храни тебя Великий, деточка!
Злое веселье плескалось внутри всё сильнее, но со двора я выходила неспешно, важно: как же, цербер! Нам, орденцам, суета не пристала!
К колодцу, где остались привязаны кони, я шла также неторопливо — и где-то на середине пути меня нагнал вихрастый постреленок, сунул в руки духмяно пахнущий узелок:
— Тетя орденка, мамка вам снеди в дорогу передала!
Я улыбнулась, потрепала его по русой голове, жалея, что не взяла с собой грошевых леденцов.
— Передай матушке мою благодарность!
Он кивнул нетерпеливо и припустил домой так, что только пятки засверкали.
Коряга дожидался меня, устроившись с удобством: заботливая мелкая дочка старосты не скупясь задала корму лошадям орденцев.
Порадовавшись, что мы не собирались задерживаться в Мухоловке надолго, и потому не расседлывали коней, я отвязала обоих от коновязи.
Заносчивый гнедой фыркнул, когда я потянул его за собой — но я быстро, не мешкая, прижала бляху с трехгавым псом к конскому лбу. Орденские чары сработали исправно, и гнедой смирился, пошел в поводу.
Выдержки моей хватило до самых ворот. Выбравшись за пределы тына я гикнула, пнула Коряжку пятками — и припустила галопом, щедро понукая коней магией.
Э-ге-гей!
Только болотные бусины на шнурках взвякивают радостно и полощутся по ветру косы: Коряжка всеми силами выбивает подковами пыль из паршивой деревенской дороги, показывает, не зря ест орденский овес. Я подбадриваю его силой, и радуюсь, что после дождей дорога успела просохнуть, что ветер свистит в ушах и что напарник мне достался — дурак, прости, Ведающий тропы!
Сам виноват!
Гнедой шел рядом шаг в шаг, не отставая, магия орденского медальона работала исправно. Я сжимала в руках его повод, чутко отслеживая каждый рывок, чтобы, когда он последует — не дать вырвать себя из седла, но и не выпустить слишком рано.
Живее, сонные!
И моя сила вливается в конские тела, лучше шпор и поводьев убеждая: ходу-ходу-ходу!
Э-ге-гей!
Он спохватился быстро: какие-то полчаса, не больше. Сначала я ощутила волну накатывающей чужой силы — Камень работал тихо, и я, может быть, упустила бы, если бы не ждала, но я-то ждала! — а следом за ней поводья гнедого упруго рванулись из рук, когда конь встал на дыбы, а Коряжка от неожиданности сбился с шага, шарахнулся вбок от беспокойного соседа. Хозяйский зов стряхнул мое принуждение, и своенравная скотина спешила вырваться. Я даже и не думала бодаться, выпустила сразу — только на прощание отозвала силу, которой сама же не скупясь делилась до этого.