Страница 3 из 10
Алекс Керенский узнавал об этих передвижениях чуть ли не первым. Его министерства усиленно работали. Похожие сообщения шли и из Петросовета, да и много ещё откуда, например от того же Коновалова, который узнавал об этом у Терещенко или из других буржуазных источников. В общем, неважно сейчас всё это было.
Довольно урчащий автомобиль доставил Керенского прямиком к главному входу Таврического дворца, где и остановился. Замечая знаменитую личность, праздношатающиеся солдаты и матросы останавливались и громко приветствовали министра. Воспользовавшись случаем, совсем как участники передачи «Поле чудес», Керенский «толкнул» перед революционным электоратом в высшей степени эмоциональную речь.
Надрывая горло, яростно жестикулируя, он вдохновенно врал, напрягая память и фантазию, брызжа не только слюной, но и замечательными лозунгами эпохи позднего СССР. Обещая несбыточное, пропагандируя мир во всём мире, светлое будущее, напополам с оголтелой агитацией за себя любимого. Лозунги были простые: много хлеба, воли, денег и ба… и развлечений.
В общем и целом речь удалась. Удовлетворённо выслушав в свой адрес восторженные аплодисменты, Керенский прошёл в здание Государственной думы, сразу погрузившись в атмосферу вони и смрада помещения, разбомбленного за последний месяц дикой толпой.
Глава 2. Меньшиков
"Если кто погубит Россию, то это будут не коммунисты, не анархисты, а проклятые либералы." Ф.М. Достоевский
Быстро пройдя через загаженный окурками и плевками холл, Керенский направился сначала в зал заседаний, где проходило очередное собрание солдатских депутатов. Зная, что его ждут в библиотеке, он не торопился. Своим появлением в зале Керенский вызвал бурю приветственных криков. Поздоровавшись сразу со всеми, он быстро прошёл к трибуне, где ему сразу уступил место предыдущий оратор.
Хриплым, словно бы пропитым и прокуренным голосом, хотя не пил и не курил, Керенский начал выступление перед собравшимися депутатами, надрывая уже заболевшее горло. Предвосхищая вопросы солдат и рабочих, яростно жестикулируя, он описывал свои достижения на посту министра юстиции и внутренних дел.
Кратко его речь можно было уложить в несколько предложений: из тюрем всех выпустил, милицию организовал, оказывает посильную помощь ссыльным, защищает народ. А уж как несладко приходится царедворцам в тюрьме, это была отдельная песня, которую он пропел не хуже Кобзона или, скажем, Шнура.
Не сдерживаясь, где-то сгущая эмоциональные краски, где-то наоборот, обеляя себя, Алекс Керенский рассказывал о тюрьме и личных беседах с генералами и сенаторами. Под конец его спича зал почти ревел от восторга, многие вскочили с мест и, размахивая руками, радостно кричали, мстительно скалясь. Те, кто не вскочил, стучали прикладами винтовок по полу, доламывая кресла, на которых сидели.
Отовсюду слышались громкие окрики.
— Так им и надо, мироедам! Эксплуататоры! Изверги! Деспоты! Долой самодержавие! И прочие столь же вдохновляющие лозунги. Керенский же любуясь эффектом, вызванным его словами, про себя думал о потрясающей наивности протестного электората и о том, как им легко управлять.
Дождавшись, когда все более-менее успокоятся, он продолжил.
— Товарищи! Несмотря на всё вышесказанное, я хотел бы обратиться к вам с предложением: отпустить из тюрьмы тех людей, которые готовы работать на революцию и потом и кровью заслужить себе прощение. А многие, находясь в тюремных условиях, стали настолько больными, что надо им дать возможность помереть дома, в постели. Мы ведь не звери, товарищи?
Толпа депутатов недоумённо молчала. А Керенский, пользуясь паузой, продолжал.
— Это у них комплекс звериного оскала империализма, но мы, революционеры, живём другой жизнью и идеалами. Прошу вас, уважаемые солдаты и рабочие, воспользоваться данной вами властью, чтобы облегчить условия содержания некоторых заключённых и освободить тех, кто готов с нами сотрудничать на благо Свободной России.
Пауза была недолгой. Снова со всех сторон послышались возгласы.
— Разрешаем! Чего уж там! Мы же и вправду не звери! Только тех, кто полезен!
— Огромное вам человеческое спасибо, — отреагировал на это Керенский. — Я выполню ваш наказ, дорогие делегаты.
И, пуская скупую мужскую слезу от переполнявших его радостных эмоций, Керенский вышел из зала заседаний. Внутренне торжествуя, он отправился в библиотеку, где его ожидали господа-товарищи революционэры.
Его уже откровенно там заждались, что сразу же и показали. Как только он вошёл, к нему обратился председатель Петросовета Николай Чхеидзе.
— А ми вас ждём давно, товарыщ Керенский. Нэхорошо так поступать! У всех митинги и выступления.
— Извините, товарищи! — сразу же деланно покаялся Керенский. — Сначала меня задержали рабочие, что встретили у входа. А потом, в силу непреодолимых обстоятельств, меня буквально затащили в зал заседаний, чтобы заслушать доклад о проделанной работе министерства юстиции на благо революции.
— Ну, и что вы им сказали? — с усмешкой спросил Плеханов, приподняв подбородок с торчащей на нём редкой бородкой.
«Сидел бы ты молча, старый козёл, — нелицеприятно подумал о нём Керенский. — Размекался тут, французский ставленник. Прямиком из Ниццы мчался в Россию. Одни сюда, другие, опосля, обратно. Шило с мылом поменяли местами. С пляжа на революционный бал. Клоуны! Ладно, посмотрим».
— Вы меня вызвали для отчёта или поговорить на другие темы?
— Отчёт вы дадите князю Львову, — ответствовал ему Плеханов, с ходу взяв на себя обязанность быть главным в этом допросе. — Всех здесь присутствующих интересует один, но очень важный вопрос… А именно, на каком основании вы выпустили царских чиновников, заключённых в тюрьму за свои преступления перед народом Российской империи?
Керенский только усмехнулся про себя.
— Я только что получил на это разрешение делегатов Совета солдатских и рабочих депутатов. Они полностью поддержали моё решение. А, кроме того, мною были выпущены только те, против кого не было найдено ни одного факта злоупотребления властью. Большинство царских чиновников я заключил под стражу по своему собственному почину, дабы они не мешали свершиться Февральской революции (реальный факт).
Мне пришлось выдёргивать ядовитые зубы гадюке самодержавия, и после того, как ядовитые зубы выпали, змея реакционной власти больше не представляет опасности. Большинство из выпущенных мною согласились сотрудничать с новой революционной властью. Глупо не воспользоваться их умениями себе на пользу.
— Вы врёте! — не сдержал эмоций один из большевиков, кажется Залуцкий.
Керенский повернул к нему голову.
— Судя по вашей логике, я вру всегда. Но что сделали вы для революции? Где вы были в то время, когда я лично арестовывал царских министров? У себя дома или на партийной квартире, обсуждая программу своей партии?
Залуцкий опешил и не нашёлся сразу, что сказать.
— Ваши заслуги перед революцией всем ясны. Но непонятна цель освобождения царских преступников, — решил внести свою лепту в выяснение вопроса Генрих Эрлих, представляющий еврейский Бунд.
— Я уже объяснял. Все самые одиозные деятели сидят. Мы же не звери! Смертная казнь отменена, народ победил. Россия свободна!
— Александр Фёдорович, перестаньте говорить лозунгами, — мягко прервал его спич меньшевик Скобелев. — Вы отдаёте отчёт в своих поступках и их предполагаемых последствиях?
«Есссстессственно!» — усмехнулся про себя Керенский, но не стоило это говорить вслух, для расспрашивающих его господ-товарищей были заготовлены совсем другие фразы.
— Я уже говорил о своём отношении к мерзким царедворцам. Те, кого я посчитал нужным выпустить из тюрьмы, были отпущены либо под залог, либо под домашний арест. И следствие по многим из них продолжается.
— Ну, если так, — несколько разочарованно проговорил Скобелев, — тогда ладно. Мы не должны потворствовать «бывшим».