Страница 7 из 14

Любовь и диктатура

Гусляров Евгений Николаевич

«Катерина не природная и не русская, – говорил в 1724 году своим приятелям (среди которых, естественно, нашелся доносчик) отставной капрал Ингерманландского полка Василий Кобылин, – ведаем мы, как она в полон взята, и приведена под знамя в одной рубахе, и отдана под караул, и караульный наш офицер надел на неё кафтан. Она с князем Меншиковым Его величество кореньем обвела».

Анисимов Е.В. Женщины на российском престоле. Свнкт-Петербург. «Норинт», 1998. С. 17

Немедленно Екатерине пришлось сесть за стол, гобоисты заиграли, а несколько офицерских жён должны были ей доставить приличное её новому, лучшему, положению, платье. В разгаре пира взлетела на воздух крепость: комендант, приняв изрядное количество водки, сам подложил бочонок с порохом и зажёг его, ничем не дав заметить об этом гарнизону.

Христиан Август, великий герцог Ольденбургский. Известия о царице Екатерине Алексеевне. Из ольденбургского великогерцогского архива // Русский архив № 1, 1904. С.372

Обратимся к «Журналу, или Подённой записке» Петра Великого, куда внесены все мало-мальски приметные события Северной войны: «Комендант майор Тиль да два капитана вышли в наш обоз для отдания города по аккорду, по которому аккорду наши в город пошли, а городские жители стали выходить вон. В то же время от артиллерии капитан Вульф да штык-юнкер, вошед в пороховой погреб (куда штык-юнкер и жену свою неволею с собою взял), порох зажгли, где сами себя подорвали, отчего много их и наших побито, за что как гарнизон, так и жители по договору не отпущены, но взяты в полон». Безумный поступок капитана Вульфа круто и бесповоротно изменил судьбу Марты. Если бы Вульф не взорвал пороховой погреб, никогда бы она не стала Екатериной, женой Петра Великого и российской императрицей. Вместе с другими жителями Мариенбурга она отправилась бы в путь и, скорее всего, в начале сентября дошла бы до Риги, где – по некоторым сведениям – в это время находился её муж, и судьба её была бы, возможно, счастливой, но безвестной.

Анисимов Е.В. Женщины на российском престоле. Санкт-Петербург. «Норинт», 1998. С. 16

Таким образом, она перешла из дома господина Глюка в дом фельдмаршала Шереметева. Позднее она признавалась, что это расставание, являвшееся первой ступенькой её возвышения, причинило ей в тот момент много огорчений. Она не только переходила из положения свободной служанки в положение крепостной у того народа, которого она не знала, что было вполне естественно, но и, кроме того, испытывала привязанность к семье, в которой она выросла, и ей было тяжело расстаться с нею навсегда. В дальнейшем она недвусмысленно доказала свою чрезвычайную привязанность к этой семье, и можно сказать, что в этом отношении её нельзя упрекнуть в том, в чём слишком часто упрекают сильных мира сего, которым оказали услугу в трудную минуту; имею в виду упрёк в неблагодарности. Её первой заботой было, как только она смогла выразить свою признательность суперинтенданту, призвать его детей к русскому двору, где она их щедро одарила всякими благами и почестями. Хотя задачей моего изложения является доказательство благородства чувств Екатерины, дальше распространяться на эту тему не следует.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С. 142

Русские вельможи, возымев отличное мнение о дарованиях лифляндок и шведок, старались помещать их в домоводки и наставницы к детям своим.

Замечания на «Записки генерала Манштейна» (автор неизвестен). О происхождении Екатерины Алексеевны I. Текст цитируется по изданию: Перевороты и войны. М. Фонд Сергея Дубова. 1997. С. 11

Последуем за Екатериной в её новом положении. Всем известна власть господ над их рабами. В России эта власть была столь сильна в то время, что они имела право распоряжаться жизнью и смертью своих рабов безо всякого. Легко догадаться, что фельдмаршал взял к себе Екатерину не для того, чтобы её убивать. Она это заметила в первые же дни своего пребывания в его доме. Прекрасные чувства почти неизвестны в тех странах, где имеются рабы. Любовь там говорит языком хозяина, который хочет, чтобы ему подчинялись. И раб вынужден делать из страха и в силу своего подчинённого положения то, что в свободной стране он делал бы под воздействием сильной страсти. Екатерина примирилась со своей участью. Будучи женщиной ловкой и далёкой от того, чтобы выражать отвращение к своему положению, она охотно была готова пойти на это.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С. 143

Немецкий же историк, Бюлау, пишет, что, «по весьма вероятному известию, Шереметев удержал у себя Екатерину Крузе с добрым намерением оградить её от приключений, при отсылке с другими пленными, и отправил её [в своё время] в Россию с полковницей Балк (сестрой Анны Монс). <…> Во всяком случае, какие бы ни были причины, побудившие Шереметева оставить у себя мариенбургскую пленницу, известие, сообщаемое немецким историком, оказывается вполне правдоподобным и подтверждается другими, дошедшими до нас известиями.

Белозерская Н. А. Из жизни Петра Великаго. Первые годы сближения Петра I с Екатериной Алексеевной. 1702—1709 гг. Исторический вестник. Историко-литературный журнал. Май, 1903. Т. XCII

У престарелого Бориса Петровича Марта прожила около полугода, числясь в «портомоях» – прачках.

Анисимов Е.В. Женщины на российском престоле. Свнкт-Петербург. «Норинт», 1998. С. 17-18

…Но князь Меншиков, отведав её, забрал её к себе в дом.

Хакобо Фитц Джеймс Стюарт, герцог де Лириа-и-Херика. Донесение о Московии в 1731 году // Вопросы истории. №5, 1997. С. 85

О семействе пастора Глюка. Прежний благодетель Екатерины пастор Глюк также не остался в забвении. Щедро одарённый, по прибытии в Россию он был определён начальником вновь заведённой гимназии. Сыновья его вступили в гражданскую службу, а дочери помещены были ко двору; старшая из них, бывшая в супружестве за адмиралом Виллбоа, была одна из первых статс-дам по учреждении сего достоинства при российском дворе.

Глюк с домашними быль отправлен в Россию вместе с другими пленными, и только в 1703 году отвезён в Москву, где поселился в Немецкой слободе. В сохранившейся росписи означены: «Эрнст Глюк с женой, сын Эрнст, четыре дочери, учитель Яган Вурн, два челядинца, две девки». Царь милостиво принял Глюка и через два месяца назначил начальником вновь учреждённой школы с жалованьем 8000 рублей ему и учителям; а для школы дал просторный дом умершего боярина Василия Нарышкина на Покровке, в Белом городе. Глюк приготовил катехизис на русском языке, словарь и молитвенник, и 1б-го декабря представил царю для напечатания, и просил велеть освидетельствовать училище боярину Ф.А. Головину, который «ещё до прибытия Глюка в Россию писал ему в Мариенбург по поводу перевода Библии на славянский язык и поощрял его в этом труде». Школу, преимущественно, посещали дети немецких купцов, проживавших в Москве; и Глюк плохими стихами перевёл для них лютеранские церковные песни, которые они пели перед уроками и после них.

В Сентябре 1741 года, советник коллегии Лифляндских и Эстляндских дел Эрнест Готлиб Глюк подал в Сенат челобитье о выдаче ему и потомкам его диплома на дворянство и герба. Челобитчик самолично показал в Геролъдмейстерской Конторе, что ему от роду 43 года, что он природный лифляндец и родился в Лифляндии, в крепости Мариенбурге. А отец его, Эрнест Глюк, был в этой крепости «препозитусом», и в прошлом-де 1704 году, в бытность свою в Москве, умре. А мать его, «Крестина, была фон-Рекстернова роду, Лифляндскаго шляхетства». «И оной матери его, челобитчика, по указу Е. И. В. Императора Петра Великаго, за службу упомянутаго отца его, определено было денежнаго жалования его по 300 рублёв повсягодно, да в общее владение с зятем его, контр-адмиралом Никитою Петровичем Вильбоим, в Лифляндии, в Дерптском уезде, деревня Айя, в которой, в прошлом 1740 году, оная мать челобитчика Крестина умре».