Страница 27 из 199
Глава 4
Виктор Оттович Китсер любил отвлечься от суматохи большого города и побродить с ружьем по глухим лесам Волока, еще удивляющим охотников своими непроходимыми дебрями и живущим в них разнообразным зверьем. Впрочем, охота для Виктора являлась не самоцелью, а лишь способом сбросить негативную энергию. Выстрел и щекочущий ноздри запах пороха, возбужденный лай любимой пары спаниелей — все это настраивало на миролюбивый лад, давало возможность обдумать план работы на ближайшую рабочую неделю.
К сожалению, опала, обрушившаяся на Китсеров со стороны Великого князя Константина, а фактически, с подачи императора, заставила изрядно поредевшую Семью удалиться подальше от столицы. Особняк под Петербургом пришлось оставить на догляд управляющего, а самим переселиться в Москву в более скромное жилье. В старой столице политическое давление на неугодных не ощущалось столь тяжело. Но именно это обстоятельство свело в могилу отца. Не привык человек к праздности, чего уж скрывать. Он жил интригами, но противостояние с главным врагом закончилось печально для всего рода.
Опала — она душу не лечит, а выжигает дотла. Виктор помнил об этом, и ошибки покойного Главы рода повторять не намеревался. Поэтому и убегал периодически в волоколамские леса, подальше от соблазнов мести, для разрядки, опустошая себя охотой и вечерними посиделками с егерями.
Сегодня ему удалось неплохо поохотиться на рябчиков, поэтому вечером будет густой наваристый супчик с потрошками, зеленью и пряностями. Старший егерь Гудим — кряжистый низкорослый мужик с заросшим как у лешака лицом и в древней кепке, уже потерявшей первоначальный цвет — уже суетился, подгоняя молодых помощников. Кто-то ставил на огонь большой закопченный котел, кому-то дали задание чистить картошку и потрошить птичьи тушки. Все при деле кроме охранников. Они сейчас расположились секретами вокруг лесного становища, перекрывая все возможные тропы, ведущие к кордону. После горячих событий с агентами Ватикана Китсер всерьез опасался мести Назарова. Хоть и прошел год, а в гости к нему так никто и не наведался, Виктор до сих пор ожидал встречи. Она все равно неизбежна, и поедом ест душу не хуже страха смерти.
Ужинали на улице возле егерской избы под широким дощатым навесом, на свежем ветерке. За длинным струганным столом умещались и егеря, и охрана барона. С огня сняли котелок, стали разливать душистую наваристую похлебку. Было много зелени. Гудим никогда не делал салаты, считая их дворянской забавой. Поэтому огурцы и помидоры лежали в деревянном блюде, поблескивая капельками воды, а огромные пучки стрельчатого лука и молодого укропа были небрежно накиданы рядом.
Посидели хорошо, выпили водочки, как и полагается после удачной охоты. Гудим стал травить байки из своей лесной жизни. Виктор показал жестом Алиму — старшему рынде — что пойдет спать на крышу. Для него там специально приготовили место на мягком душистом сене: тяжелая медвежья шкура была вместо постели, а укрывался он тонким колючим армейским одеялом. Такая жизнь, в которую барон окунался на несколько дней в году, нравилась ему. Лес, духмяный запах земляники и цветущей травы, легкий т
Но самое загадочное, в чьей природе Виктор до сих пор не мог разобраться, это были вещие сны. Точнее, не вещими, а с непонятными сюжетами и аллюзиями, которые хотелось разобрать и понять. Например, смерть старого барона случилась через четыре месяца после того, как Виктор увидел сон, где отец тонул в озере. И не просто так, а увлекаемый огромным сомом в темные глубины. Рыбина была жуткой, с длиннющими усами, мощным телом, покрытым какой-то бурой коростой. Отец молча раскрывал рот, но Виктор не слышал ни единого слова, застывший на берегу под жутким впечатлением увиденного.
Кстати, барона нашли мертвым в постели с широко распахнутым ртом, как будто он и в самом деле кого-то звал на помощь.
Виктор засыпал с холодком в сердце. Вчерашний сон был пустым, непонятным и незапоминающимся. Что-то принесет сегодняшняя ночь?
…Медленно вышагивая по мягкому мшанику и нещадно ломая кустики созревающей голубики, Китсер посматривал по сторонам, чтобы не пропустить тропку, ведущую к небольшому лесному озерку. Там гнездились утки. Собаки, возбужденно поскуливая, то и дело срывались в заросли, разгоняя нахальных рябчиков. Позади топали трое телохранителей, создавая неимоверный шум, отчего барон морщился сильнее обычного. Ничего, возле озера есть густой ракитник, там можно оставить этих топтунов, чтобы не мешали, а самому пройтись по берегу. Может, косуля к водопою выйдет. Свеженину на кордоне мужики приготовят.
Как решил — так и сделал. Приказал парням оставаться на тропе возле уреза воды, а сам вместе с собачками углубился в молодой ельник, вплотную подступавший к заиленному берегу. Высокие сапоги спасали от росистой травы, поэтому Китсер не стал выбирать тропку, а пошел напрямки.
Внезапно спаниели сделали стойку и заворчали. Крупная дичь? Странно, почему не облаивают, а порыкивают? Одна из собак вдруг заскулила, подняла лапу, потом припала брюхом к мокрой траве. Вторая закрутилась на месте, жалобно посмотрела на хозяина и рванула куда-то в лес. Следом сиганул и первый пес.
— Джек! Белка! — крикнул озадаченный барон и скинул с плеча свой надежный «Зауэр». Ухо уловило тяжелое дыхание крупного зверя, находившегося в ближайшем подлеске. Ствол ружья вскинут, палец лег на курок. Чертово сердце, колотится как куропатка в силках.
Почему же не слышно треска валежника, сухих веток? Что за зверь такой?
Медведь. Огромная черная глыба с лоснящейся шкурой спешит к нему, сопит от усердия. Увидев Китсера, зверь остановился и легко поднялся на дыбы, резкими росчерками тяжелых опасных лап перед собой показал свои намерения.