Страница 83 из 104
Тем не менее, ему приходилось не только терпеть многих, но и подчиняться им. Решающей ошибкой, совершенной Вильгельмом, был отход от политики Бисмарка. В Германии полагали, что XX век станет немецким столетием, ибо XIX был английским, а XVIII — французским. Вслед за своим императором Германия впала в грех гордыни и переоценки возможностей. Страна подготовила и сознательно развязала войну с целью осуществить "рывок к мировому господству". Голоса против войны были проигнорированы. Немцев ослепила вера в победу, охватил воинственный порыв и дух национал-патриотизма, но запала хватило на полтора года. После окончательного перехода войны в позиционную престиж императора Вильгельма покатился под горку. Он по-прежнему пытался изображать сильную личность, а между тем, налицо было полное отсутствие воли, и это безволие усиливалось с каждым днем, вплоть до наступления печального конца. Кайзер стал рассеянным, подписывал приказы, не читая, старался не вникать в суть происходящего. Сложилась рутинная модель поведения императора в качестве Верховного главнокомандующего: поездки на разные фронты, обход выстроенных шеренг, речи, призванные повысить боевой дух солдат, дружеское похлопывание по плечу, награждения. Он ни разу не пытался взять военное командование в свои руки. Наоборот, чем дальше, тем больше армия отбирала у него властные полномочия. Когда страна напрягала все силы, ведя войну на два фронта, Вильгельм II позволял себе работать ежедневно лишь в течение одного часа. Четыре года войны он удовлетворялся одними официальными реляциями, не понимая духа своих войск и настроений немцев. Даже его сын кронпринц Вилли Маленький осознавал, что император не способен выполнять обязанности Верховного главнокомандующего.
В августе 1916 г. монарх отстранил от должности начальника Большого Генерального штаба Эриха фон Фалькенхайна, заменив его фельдмаршалом Паулем фон Гинденбургом, любимцем народа и "спасителем Восточной Пруссии". Вся полнота власти над армией перешла к Гинденбургу и его помощнику генерал-квартирмейстеру Эриху Людендорфу, установилась военная диктатура, нацеленная на предельно форсированное военно-промышленное производство и подчинение этой задаче всех социально-политических отношений. Император уступил ведущие позиции руководству армии, оставив за собой чисто формальную роль. Для него возвышение Гинденбурга-Людендорфа означало поражение, “полуотречение”. До отречения от престола оставался один шаг.
Победителям при Танненберге, образцам прусского милитаризма генерал-фельдмаршалу Паулю фон Гинденбургу и генералу Эриху Людендорфу, узурпировавшим гражданскую и военную власть, осталось закрепить успехи внутренней политики на полях сражений, что представлялось делом тоскливым и безысходным. Положение на фронтах медленно, но неуклонно менялось в пользу Антанты. Война потребовала огромных финансовых затрат. Ежедневные расходы на нее выросли с 36 млн. марок весной 1915 г. до 100 млн. марок к 1917. Государственный долг возрос с 5,2 млрд. марок в 1914 г. до 156,4. Все социальные расходы были значительно урезаны, а косвенные налоги возросли почти вдвое.
Ушедших на фронт мужчин на производстве заменяли работавшие по 12 часов женщины и подростки. Нехватка сырья и квалифицированной рабочей силы, снижение производительности труда вели к неуклонному снижению выпуска промышленной продукции. Так, по сравнению с довоенным 1913 г., добыча угля упала с 190 млн. тонн до 159, выплавка стали — с 16,9 млн. тонн до 13. В 1916 г. по Германии прокатилась волна антивоенных митингов и демонстраций, прошли массовые выступления рабочих в Берлине, Бремене, Штутгарте.
Силы Германии были на исходе. Государство испытывало острейший дефицит сырья и продовольствия. Неурожай картофеля в 1916 г. повлек за собой страшную «брюквенную зиму». Смертность в стране по сравнению с 1913 г. возросла на 32,3 %. Тем не менее, Германия продолжала увеличивать запасы оружия и боеприпасов, готовясь к новым сражениям. Такое положение противоречило заповедям Клаузевица, считавшего, что война — это продолжение дипломатии, и она не должна приобретать самодовлеющий характер. Увы, война в «философии жизни» Людендорфа трактовалась в постдарвинистском смысле, как битва за расовое господство, и имела своих приверженцев на всех уровнях государственной машины рейха.
Только что закончились сражения под Верденом и на Сомме, сожравшие горы ресурсов и обескровившие армию. Отгремело Ютландское морское побоище. Германии срочно требовалась передышка… И вдруг, как черти из табакерки, появились возмутители спокойствия — генерал Дмитриев и адмирал Непенин.
—Ну что у нас, Эрих? — раздражённо спросил Гинденбург, входя в тесное, аскетичное помещение, увешанное картами.
—Чёрт его знает, — злобно огрызнулся Людендорф, бросая на стол курвиметр. — Мне казалось, я знал немощный русский штаб, как свои пять пальцев, изучил все их повадки и манеры. Могу дать голову на отсечение — более косной, бюрократической, неповоротливой военной машины нет нигде в мире. Ни у кого в голове не накидано столько мусора, сколько у русских военачальников. Никто не действует так предсказуемо и прямолинейно, как они. Но то, что я сейчас вижу на карте военных действий, не лезет ни в какие рамки. Клянусь всеми святыми, такую операцию не могли спланировать ни Дмитриев, ни Непенин. В штабе Северного фронта, в Адмиралтействе — тем более, не могли додуматься использовать морские корабли для проламывания сухопутного фронта. Канонерки Непенина тащат за собой всё русское наступление, и мы ничего не можем им противопоставить. Корабельная артиллерия создаёт подавляющее огневое превосходство, сметает полевые укрепления, давит в зародыше любые попытки контратаковать, да ещё и маневрирует! Четыре крупнокалиберные батареи, перемещающиеся со скоростью 20–40 километров в час днем и ночью! Это очень серьезный аргумент, Пауль! Особенно при данной диспозиции, когда река прорезает нашу оборону почти перпендикулярно и уходит в тыл на сорок километров…
—Впечатлён твоим многословием. Что же мы имеем в результате?