Страница 5 из 8
В Нижегородской губернии государственное от огня страхование было введено постановлением Президиума Губисполкома от 17 января 1922 г. Оно делилось на добровольное и обязательное. В обязательном порядке страховалось, к примеру, государственное и муниципализированное имущество, переданное «в пользование на арендном праве и на иных основаниях частным владельцам, коллективам, кооперативам и прочим организациям».
Согласно постановлению Президиума Нижегородского Губисполкома от 23 марта 1922 г. таковое имущество необходимо было застраховать до 15 апреля. Лица и организации, не выполнившие этого требования, подлежали административной и судебной ответственности. [Док. № 57].
В 1920-х гг. данные о «горимости» в губернии печатались регулярно. Счет пожарам шел на тысячи, в некоторых населенных пунктах за раз сгорали десятки и сотни дворов (см. приложение № 5). К примеру, только за 10 месяцев 1926–1927 гг. в губернии произошло свыше 3 тысяч пожаров и огонь уничтожил до 6 тысяч домов. В качестве страхового вознаграждения Госстрах выплатил погорельцам около двух с половиной миллионов рублей. [Док. № 82].
Среди причин пожаров обычно назывались: неисправность печей и труб, усиленная топка, неосторожное обращение с огнем, шалость детей, сушка хлеба и льна, и даже «гонка самогона». Но на первое место зачастую выходили поджоги. Их были сотни. [Док. № 65, 69]. Стоит предположить, что они являлись не столько проявлением классовой борьбы в деревне, сколько следствием зависти, мстительности, пьянства и массового, неуемного хулиганства. Газеты тех лет буквально пестрели сообщениями о такого рода безобразиях. «В дер. Березове-Враге, Богоявленской вол., гр-н В. Л. Гоглев пьяный ходил по улице и кричал: «У меня дом дополнительно застрахован и бояться мне нечего, я сожгу его и всю деревню». Такие угрозы гр-не слышат от него не первый раз и очень обеспокоены», – рассказывала «Крестьянская газета» в номере от 16 июня 1926 г. «Поджоги – бич деревни, – прямо писала в 1927 г. «Нижегородская коммуна». По ее данным, в губернии из каждых ста пожаров 28 приходилось на поджог, а в Лукояновском и Сергачском уездах из 100 случаев на поджог падало от 40 до 50 пожаров. «Вообще поджог является одним из величайших зол нашей деревни, с которым необходимо вести серьезную борьбу», – считала газета. [Док. № 79].
Как обычно, на крестьян больше действовали не уговоры застраховать свое имущество, а правда жизни, порой весьма суровая. Показательной в этом смысле была заметка о пожаре в с. Таможникове Нижегородского уезда, опубликованная в «Крестьянской газете» 30 декабря 1925 г. под характерным названием «При страховке и пожар не так страшен»: «В селе Таможникове прошлой весной сгорело 12 домов. То же повторилось и весной нынешнего года. Все сгоревшие дома оказались застрахованными. Результаты страхования теперь налицо. Все пострадавшие получили страховку, и построили дома даже лучше прежних.
Бывшее раньше некоторое недоверие к добровольному страхованию среди населения, теперь полностью устранилось». [Док. № 70].
Необходимо отметить, что Нижгубстрах не только покрывал убытки от пожаров, но и занимался их профилактикой, так называемыми предупредительными мероприятиями. Среди такого рода мероприятий в различных публикациях назывались: приобретение за счет своих прибылей пожарного оборудования для экономически слабых городов, содержание разъездных монтеров по ремонту пожарного инвентаря в уездах, премирование лучших пожарных дружин и даже устройство в Нижнем Новгороде телефонной пожарной сигнализации. [Док. № 78, 83].
В 1927 г. Госстрах выделил внушительные средства на проведение 3-недельных пожарных курсов для начальников сельских пожарных дружин и пожарных старост. [Док. № 84].
К тому времени, по данным Губкоммунотдела, пожарная охрана в Нижегородской губернии «рисовалась» в таких цифрах: в 15 уездах имелось 14 пожарных команд численностью 450 чел. и 17 добровольно-пожарных дружин с количеством дружинников 876 чел. В 107 волостях губернии насчитывалось 1380 дружин, в которых состояло более 37 тыс. дружинников. На вооружении всех этих сил имелись 3344 пожарные машины. [Док. № 75]. Цифры впечатляют, но следует понимать, что в качестве машин в то время выступали главным образом ручные пожарные насосы на конной тяге, состояние которых, как и другого пожарного инвентаря, зачастую оставляло желать много лучшего. Не всегда на высоте находились и сами пожарные. [Док. № 80].
Реклама огнестойкого строительства. 1927 г.
Большие надежды современники возлагали на так называемое огнестойкое строительство. В 1923 г. в Москве, по сообщению «Крестьянской газеты», даже состоялся… суд над русской крестьянской избой, в ходе которого она была «осуждена, как малопригодная для жилья земледельца».
В 1924 г. при Нижгубземуправлении была организована должность специалиста по огнестойкому строительству. Проводились совещания, через газеты пропагандировался передовой опыт по сооружению такого рода построек: «Красный петух гуляет по старой деревне. Деревне построенной по-новому не страшен красный петух». Однако массового развития это направление в 1920-х гг. не получило. Сказывались как хроническое безденежье большей части сельских жителей, так и извечная недоверчивость крестьян к новым веяниям.
Страхование скота
Обязательное (окладное) и добровольное страхование сельскохозяйственных животных было введено в Нижегородской губернии с 1 января 1923 г. Оно рассматривалось как давно назревшая мера укрепления сельского хозяйства губернии.
«Живой инвентарь крестьян вследствие империалистической и гражданской войн, голода 1921 г., дошел до катастрофического состояния, угрожающего основам благосостояния сельского хозяйства губернии, – писала в феврале 1923 г. «Нижегородская коммуна». – По сравнению с 1917 годом количество лошадей по губернии с 312.998 упало до 223.345, рогатого скота с 510.203 до 407.222, свиней с 113.342 до 59.410». [Док. № 85].
Подрыв животноводства напрямую сказывался на питании населения и снабжении армии «конским составом», на внутренних транспортных возможностях и плодородии почвы.
«Обязательное страхование рогатого скота не есть какой-либо налог на крестьянина. Обязательное страхование скота – это самопомощь, – разъясняла газета. – Страхование есть одно из экономических мероприятий, укрепляющее крестьянское хозяйство и предотвращающее рост безлошадных и безкоровных хозяйств». [Док. № 80].
Несмотря на столь убедительные аргументы, крестьяне страховать скот не спешили. Пример тому – «картинка», нарисованная корреспондентом «Нижегородской коммуны» в марте 1925 г. с собрания в д. Безводной Красно-Баковского уезда.
«Приехал из волости председатель, собрал общее собрание крестьян и сделал доклад о необходимости страхования крестьян.
Поднялся крик, шум, гам, хоть с собрания беги.
– Как, за животину еще платить? Да этого и допрежь не было!
– Обдирать крестьянина хотите!
Больших трудов стоило председателю восстановить порядок. Когда поутихли, начал разъяснять выгоду страховки скота.
И слушать совсем не захотели, разошлись с собрания. Страховку уплатили очень немногие. (…)». [Док. № 89].
О том, что «крестьяне, в большинстве случаев, страховать скот идут неохотно» и зачастую, не желая платить страховые взносы, скрывают его, сообщалось в корреспонденции из того же уезда в мае 1926 г., то есть через три года после введения этого вида страхования. [Док. № 97].
Чтобы следить за поголовьем скота, страх-агенты каждые полгода обновляли регистрационные списки. «Дело страхования скота требует точного учета всего скота, достигшего страхового возраста для того, чтобы правильно построить тарифы (платежи), и чтобы точно учесть падеж скота с тем, чтобы своевременно принять надлежащие лечебные меры. Укрывать скот от регистрации невыгодно для Госстраха, а главным образом не выгодно самому крестьянину», – разъяснялось в прессе. [Док. № 94].