Пловец Снов

Многие люди живут, презирая свою работу. Большая их часть с годами осваивает нехитрую науку закрывать на это глаза, смиряется, но Горенов так и не смог. Он едва ли не ненавидел себя за то, что вынужден писать детективы. Потому на долгие годы именно книга G стала для него смыслом и оправданием. Он жил, дышал, засыпал и просыпался ради неё, ради неё писал бульварные истории, повторяя себе, что кормиться какой ни есть, но всё-таки литературой – не самый худший вариант. Действительно, вот и Сименон считал, что главные его сочинения – это вовсе не книги о Мегрэ, а, как он сам их называл, «психологические романы». Такая же ситуация с Конаном Дойлом, который, мягко говоря, недолюбливал приключения Шерлока Холмса, считая вершиной собственного творчества историческую прозу, а также пьесы и стихи.

Ручной труд же – Георгий не был в этом уверен, но опасался – мог нарушить хрупкий и таинственный ритуал творческого бытия. Меньше всего он хотел лишиться тех мгновений, когда ощущал, словно кто-то водит его рукой. Это восхитительное чувство, будто автор вовлекается в некую стихию, которая, как морской поток, играет с ним, не кидая, но нежно перенося из стороны в сторону. Пучина, могущая погубить любого, то ли по недосмотру, то ли по умыслу сохраняет ему жизнь, бережёт его. За эти эмоции Горенов был готов отдать многое, но пока, то ли по забывчивости, то ли по милости, никто не требовал жертв.

Вопреки известным биографиям крупных авторов, Георгий решил, что современный литератор обязательно станет избегать домашних дел. Писателя же должны считать белоручкой и «неприспособленным к жизни». А как это, если он в любой момент может устранить протечку или, скажем, сделать стол с живописным ландшафтом под эпоксидкой?..

– Сом, ты что, не слышишь? Иди есть! – раздался раздражённый женский голос с кухни.

– Минуту! – ответил он с озорной улыбкой, которую всё так же было некому засвидетельствовать. Ему хотелось ещё немного побыть с долгожданными чувствами.

Сом – это сокращение от «Свет очей моих». Горенов придумал себе такое прозвище ещё в Таганроге, когда отучал жену называть себя по имени. Формы «Гоша», «Жорик», «Гога», «Гарик», «Гера», «Георгин», «Жорж» и тому подобные ему совсем не нравились. Георгия же он просто ненавидел. Почему мама назвала его так? Ведь всё на свете должно что-то значить, особенно – имя. Какой он земледелец?! С детства Горенов не любил дачу и все связанные с ней трудовые повинности. А уж победителем его тем более назвать нельзя.

Одно время он носился с идеей, будто давать детям имена следует не раньше десятилетнего возраста, когда становится хоть приблизительно понятно, что они за люди. Да, будут определённые трудности в школе и детском саду, но это, ей-богу, не так страшно, как откликаться потом всю жизнь на неподходящее, чужое слово.

То, что Гоша – не победитель, стало ясно довольно рано. Из многочисленных историй о тумаках, отобранных игрушках, неспособности настоять на своём чаще других вспоминался эпизод, произошедший лет в девять. Ему уже доверяли ключи от квартиры, чтобы он мог самостоятельно прийти из школы, пока взрослые на работе. Дорога от дверей учебного заведения до подъезда составляла в тот злополучный день всего шестьсот семнадцать шагов, их число неумолимо сокращалось с каждым месяцем. Вернувшись вечером, мама обнаружила маленького Горенова сидящим на скамейке у подъезда. Слёзы на лице Гоши уже высохли, но глаза оставались опухшими. Он тщетно пытался делать уроки, но было темновато, да и старухи не давали покоя.

– Оль, так он… нам ничего не говорит… – то ли жаловалась, то ли оправдывалась пожилая соседка. – Молчит, как партизан, и рыдает… Ты потом расскажи, что случилось-то, ладно?

Дома мама узнала, что ключи от квартиры он поменял на самодельный деревянный пистолетик со стволом из медной трубки для отопления, украшенный вставками из оргстекла. Впрочем, слово «украшенный» не совсем подходило: без них «оружие» выглядело бы гораздо лучше. А если убрать и медное дуло, стало бы совсем хорошо.

К юному Горенову подошёл мальчик и предложил обмен. Пистолетик Гоше решительно не нравился, он не мог понравиться никому. Более того, подобная игрушка была ему совершенно не нужна. При этом паренёк не казался хулиганом, не настаивал, не давил, но Георгий представить себе не мог, как ответить «нет». Он не нашёл сил возражать даже тогда, когда из всех его вещей тот выбрал для обмена именно ключи от квартиры. Зачем они понадобились маленькому незнакомцу, тоже непонятно. Разумеется, не для грабежа. Вероятно, дело в том, что металлические, качественно отфрезерованные блестяшки всегда производят на мальчиков большое впечатление.

Горенов осознал произошедшее только после сделки. Он начал отчаянно предлагать бывшему владельцу деревянного оружия обратный обмен, но тот был всем доволен и достаточно уверенно отказался. «Вам меня жалко?» – спрашивала потом Гошина мама, пересказывая знакомым эту историю.

О победных качествах Георгия говорить не приходилось ещё и потому, что взрослые слишком часто ставили его в пример. В мальчишеском детстве это скорее видится поражением.

По прошествии лет кажется, будто уже тогда в его апатичном поведении угадывалось что-то «рыбное». Сразу вспоминается, что у него рано и густо начали расти усы, и плавать он научился чуть ли не в младенчестве… В общем, Сом – имя со смыслом.

Георгий был типичным сомом! Детская мягкость позже оборачивалась жестокой агрессией, за которую ему бывало стыдно, но акулой он так и не стал. Горенов не обладал силой кита, изворотливостью угря. Не был наделён и энергией ската или скоростью парусника… Не корабля, а рыбы-парусника. Кстати, группу «Аквариум» он тоже полюбил ещё в Таганроге. Это потребовало больших усилий и долгого противостояния вкусам ровесников. В Петербурге же, наоборот, труднее было не любить Гребенщикова и компанию. Так вот, он очень хорошо знал ответ на риторический вопрос: «Какая рыба в океане плавает быстрее всех?» Это рыба-парусник, никакого секрета здесь нет. Георгий не только видел, но даже пробовал её, угощал однокашник, служивший на Курилах. Вообще морское прошлое позволяло ему находить ответы на многие вопросы.

Свою фамилию Горенов тоже воспринимал чужеродной. В ней ему мерещилось то ли горе, то ли пламя. Второе его не устраивало, поскольку он был апологетом иной стихии. Однако она пришла в их семью от отца, и, исходя из того, как сложилась судьба матери, фамилия происходила скорее именно от «горя».

В ней будто заключалась какая-то злая шутка, она сама заставляла перепутать в себе одну букву. Действительно, иногда Георгий чувствовал себя Горюновым. Это были такие моменты, когда не хотелось ни с кем разговаривать. Случалось ощущать себя и Горяновым и Гориновым… В любом случае ему очень не нравилось, когда к нему обращались по фамилии.

– Остынет – греть будешь сам, – из кухни вновь донёсся голос дочери.

Лена сейчас жила у него. На секунду показалось, словно это говорит жена… Или правильнее сказать – «бывшая жена»? Кто поймёт, что здесь правильно, а что нет. Такое прилагательное появляется не после развода, оно может войти и заявить о себе ещё в браке. Иные «бывшие» остаются вместе на всю жизнь. Так и живут «бывшие» с «бывшими». В книгах Георгия подобные люди возникали часто, потому что на них легко завязывать конфликт.

Его супруги здесь, конечно, не было, но с каждым годом различать голоса Нади и Лены становились всё труднее… Да и внешнее сходство проявлялось чётче. Если бы не короткая стрижка, серая кофта… Мать никогда такое не носила, предпочитая подчёркивать свою женственность. Чёрт, она подчинила себе всё, даже дочь сделала своей копией… Георгий давно заметил: многие вещи давались ему с трудом или не давались вовсе, тогда как под Надины желания бытие охотно подстраивалось само. Это происходило без насилия, оно не прогибалось с треском и скрежетом, но будто заново отливалось в формы, шёпотом диктуемые её волей. Не удивительно, что жена привыкла и не терпела, когда ей перчили…