Страница 2 из 6
Но с первых же выходных соседство не заладилось. Прожившая много лет во Франции Лидия переняла от французов не только прекрасный акцент, но и европейские фамильярности, например, ходить по дому в уличной обуви, не принимать душ, но изрядно духариться так, что аромат перебивал чесночное амбре другого родственника. Наконец, комплименты. Последние доводили Юлию до белого каления. Лидия ими сыпала в адрес благодетельницы, которую исключительно называла любовно «Мамочка».
– Мамочка, что вы скажете, если мы с Васенькой сегодня освоим глаголы? Васечка, а ты спрашивала у мамы разрешения? Мама – это святой человек, гордись ею, Василиса, ведь когда её не станет, – Лидия задумалась, поглядев на потолок, – мир перестанет быть чудесной сказкой. Дорожи каждым мигом, проведённым вместе, – и с поиском благодарности устремляла взгляд на Юлию, у которой в эти миги начинал дёргаться глаз.
В том же духе продолжалось с 11:00 субботы до 16:00 воскресного вечера, когда уезжал обратный автобус. Рот тетушки не закрывался ни на минуту, раздавая различные мудрые советы и комплименты с французским акцентом по поводу и без.
Против комплиментов Юлия ничего не имела и получила их регулярно, так как с юности ходила в красавицах. Но два года назад по здоровью молодой женщине пришлось оставить работу, к счастью, не такую уж и любимую, и отправиться сначала в неоплачиваемый отпуск, а потом в свободное плавание. Потому что возвращаться в страховую компанию на должность руководителя отдела продаж теперь, после двух лет покоя, казалось самоубийством. Естественно, внешний облик страдал. Страдали фигура, талия, причёска. Про макияж Юля вспоминала только три раза в году: на Новый год, 8 марта и день рождения мужа.
А Лидия видела Юлю, точнее Маму, в старом трико, в пижаме, после бессонной ночи исключительно прекрасной, восхитительной, свежей, яркой, божественной. Слова, как яд, отравляли женское самолюбие, прекрасно знающее состояние, когда действительно выглядишь божественно. Но как это было объяснить старушке, искренне желающей угодить и быть приветливой, воспитанной, молодая женщина не знала. В душе понимая все тонкости, Юлия про себя прозвала вдову «Противная мадам».
Примерно один месяц до Нового года.
Всё бы ничего, но к этому бульону противоречий добавилась настоящая проблема. К ноябрю Лидия стала жаловаться, что холода донимают её во время дороги и, ссылаясь на усталость в пути, стала проситься пожить уже не на выходные, которые Юля подумывала отменить вовсе, а на недельку, а может, две-три.
Вадим, который в течение дня носился в поисках работы, а вечером дома закрывался в кабинете для чтения и составления резюме, не замечал присутствия любимой тетки, которая побаивалась попадаться ему на глаза и, тем более, рассыпать бисер из комплиментов. Василиса к 1 декабря категорически отказалась от французского без объяснения причин. Просто закрыла дверь и повесила табличку: «Никому-никому нельзя входить!!!», потому что одно «никому» поначалу не являлось преградой для Лидии.
Юлия, не сразу почувствовав беду, отвела для тётушки уже не гостевую комнату, а пустующую часть дома с отдельным входом, куда на лето переселялись родители, в будущем желающие и вовсе переехать к любимым детям. Прознав про это, старики устроили дочери настоящую истерику.
– Юля, там наши вещи, там наши семена, мои тряпочки! Почему без спроса? – ревниво ужасались старики французской оккупантке. Дочь пыталась урезонить родителей, взывая к голосу совести, мол, вдова, милый божий одуванчик, останется всего-то на одну недельку, а потом Юля с ней переговорит, всё объяснит. И выгонит.
Но божий одуванчик схватил грипп и слёг в летнем раю родителей аж на три недели, не переставая жаловаться на каждую косточку и сухожилию в организме.
Двадцать пять дней до Нового года.
Пора было устанавливать елку, составлять список гостей, яств, подарков. Но у Юли вместо новогоднего настроения намечался нервный срыв, так как в доме теперь нельзя было ни чихнуть, ни… выразиться по-французски, чтоб не получить комплимент, или не увидеть кухню в состоянии взрыва на макаронной фабрике, пока там готовил родственник из Ярославля. Наконец, Василиса объявила, что собирается справлять Новый год в семье её лучшей подруги, так как там справляют нормально.
Юлия поняла: или ей придётся выйти на работу и с утра до ночи ездить на встречи, как это делает Вадим, чтобы не замечать творимого хаоса в доме, или…
– Может, тебе к психологу сходить? – советовала Наташа, лучшая подруга Юлии, выслушав рассказ о толерантности, доброте и отзывчивости, от которых теперь крошилась печень её лучшей подруги. И, между прочим, разрушалась семья.
– К психологу ходят те, у кого нет семьи, – строго выдала Юлия. – А у меня семьи на… три семьи.
– Тогда расскажи маме, пусть она тебе поможет советом или делом, – выдала ещё один шаблон мудрости Наташа. – Матери плохого не посоветуют, – и ещё один.
– Если мама узнает, что Лидия перемыла её сервиз, сервант и разобрала полки с консервами, наклеив этикетки… – Юлия сглотнула и не стала упоминать ещё и про подарок Вадима своей тетушке в виде дорогой медицинской страховки после всех жалоб на боли в спине. Также он пообещал, что, возможно, если дела пойдут лучше, достроит дом и небольшое помещеньице со своим входом для кровной родственницы.
– Она противная! – сквозь зубы прошипела Юля.
– Кто? Мама? – не поняла Наташа.
– И мама, и папа, и парень из Ярославля, и Лидия, и Василиса, и Вадим… Все противные! – вскричала Юля и заплакала от злости.
– Низкая самооценка. Всё от безработицы, – выдала очередную мудрость Наташа, печально взглянув на ненакрашенные и неначищенные до блеска ногти подруги. А ногти, знал каждый успешный человек, являли собой пример успеха и нужности в современном обществе.
Юля покачала головой, упрашивая себя не произнести коварного диагноза и в сторону лучшей подруги, метившей в статус лучшего врага своими добрыми намерениями, стелющимися прямиком в Ад.
Юлия не поехала домой, но и к любимым родителям ехать – только подливать масла в огонь. Другим друзьям-товарищам уже после Наташи расхотелось жаловаться. И вообще, роль жертвы, которая только терпит обстоятельства, ей категорически надоела. Поэтому она отправилась в место, где бы её никто не трогал, никто не знал и никто не мешал обдумать коварный план, как вернуть присутствие духа и свою прежнюю жизнь. И справить Новый год так и с кем хочется самой Юлии.
***
В торговом центре в это время суток никого не наблюдалось. Новогодняя суета выпадала на вечер, когда магазины, проходы, а также неудобные диванчики занимались трудовым людом, желающим потратить свои честно заработанные денежки на подарки и сюрпризы любимым и родным. Сейчас же из посетителей полупустого центра числились люди без постоянного места жительства и разные зеваки, такие как Юля, которым никак нельзя было соваться домой.
С отчаянием плюхнувшись на первое свободное место, Юля распугала своим взъерошенным и полуозверелым видом гостей столицы из южных краев, которые из-за «долгого ничегонеделания» нагрели диванчики до температуры, близкой к гриппозной. Разнообразные бездельники разлетелись как воробьи, испуганные злой кошкой, у которой на лице было написано «Брысь, противные!». И только один мальчик лет 13 остался сидеть, не обратив внимания на всклокоченную тётю, доставшую ручку, тетрадку и телефон и угрюмо уставившуюся на него.
– А ты от кого прячешься? – спросила Юля, зная, что уроки у средней школы ещё не закончились. Василиса была на занятиях, значит, парень – прогульщик, так как на больного он не похож.
Мальчик поднял голову от экрана, долго и внимательно разглядывал соседку по неудобному дивану и ответил:
– От мамы.
Юля закашлялась, неприятный комок от ответа застрял в горле. Выражение лица хулигана ей что-то смутно стало напоминать, но так как дела не ждали, а горели, женщина переключилась с нахального подростка, который вскоре ретировался, на своих баранов, написав в тетради: «Да или да Новый год! Пункт номер 1. Ликвидация нахлебников. Пункт номер 2…».