Ганс Бессмертный

– Старшина артели Витень. Буду рад… Соболя да рыбий зуб, – охотно говорил Витень.

– Гораздом меня зовут. Прости, у многих в городе печаль на сердце после смерти Олега. И у меня. Пойдём, покажешь товар?

– Конечно. Со мной ещё двое пойдут. Услад! Яромир! Со мной пойдёте! Лют, дождись тех, кто в город пошли!

– Всё сделаю, старшина, – ответил его помошник.

– Артельщики в город пошли? – поддакнул тиун. – с дороги, оно понятно…

Витень снарядился быстро, взял суму с бирками и ключи от лабаза, и дождался Услада и Яромира. Тиун сидел на лавке невесёлый, да и Анастасий тоже, видно, расстроен и испуган.

– Чего Анастасий-то в сомнениях? – на старом языке спросил Яромир Витеня.

– Теперь войны боятся. Да и как Олега будут хоронить…

– А чего там? – удивился Услад, – неужто по другому обычаю?

– Если древним обычаем....Тело в котле выварят, пока плоть не отпадёт, затем кости вином обмоют и золотом украсят, ну и в ларь сложат, как должно… Голову отдельно хранят…

– Ну, раньше у усуней ещё заковырестей делалось. Тело вываривали, затем либо глиной покрывали, или, для умершего новую плоть из кожи шили, а в неё старые кости клали, а потом по окрестным сёлам возили, прощались.

– Да сейчас проще…– задумался Витень.

Молчали и другие витязи. Бывало, погибали и они, и совсем, если теряли голову в бою. А одного волхвы и через двести лет воскресили, это сам Витень видел. Когда он сам череп у саксов выкупил по равному весу за золото… Но смотреть, как Евратий воскресал тогда – никто не смог. Тело облекалось плотью почти месяц, и видеть это было выше его сил. Только волхв Радей был при витязе неотлучно, подносил воду и мёд, что бы ожил Евпатий.

– Пойдём, Горазд, – тихо сказал старшина.

Тот лишь кивнул головой в ответ, и пошёл впереди, постукивая посохом о мостовую. За ним шли пятеро его отроков, они вдобавок катили и тележку. Дорога здесь была выложена известковыми, уже истёршимися плитами, так что и в дождь, да и в редкий здесь снег грязи было не так много.

Они шли медленно, встречавшиеся люди также были с печальными лицами, словно потеряли нечто дорогое для себя. Тиун здоровался с некоторыми людьми, видно, тоже шедшими в порт по торговым делам. Солнце спряталось в тучи, и хотя дождя не было, день стал серым и тусклым, но стало не так жарко, как вчера. Но вот, подошли и к лабазам, огражденным забором, сложенным из больших грубых камней.

– Привет, Хвыля, – поздоровался с стражником Горазд

– И тебе здравствовать, – ответил тот, так держа руку на поясе, за который был вставлен боевой топор широким лезвием вверх.

– Нам в лабаз, – заговорил уже Витень, доставая бирки.

Стражник кивнул, осмотрел печати, сопоставил срез на дереве бирки у северянина, и свой, кивнул головой, и выдал веское слово:

– Проходите, дорогие гости!

Лабаз был не особо большой, так и товара было не так много. Витень снял печати и отворил створки, показывая и рыбий зуб,и богатые меха с Севера.

– Давай я зажгу фитиль в фонаре, не видно же ничего, – тихо проговорил Горазд.

– Точно, – нашёлся Витень, – чуть не забыл.

И обругал себя за забывчивость. Они, бессмертные, в темноте видят, как днём, а обычные люди- не видят ничего…Глянул ещё раз на тиуна, но тот не был обеспокоен, или напуган. Просто хотел осмотреть товар. Старшина достал огниво, в два удара добыл искру и быстро зажёг огонь. Себя, правда, похвалил, что не воспользовался другой игрушкой- зажигательным стеклом. Это было бы лишним… Фонарь дал свет, хотя дыма сначала было многовато. Горазд левой рукой с фонарём, а правой с посохом, прошелся мимо сорока клыков рыбьего зуба, восхитился соболями, переливчатыми шкурками…

– А чего на севере есть ещё чудного? – спросил тиун.

– Да вот, – и Витень достал горсть лёгких чёрных камней, маслянистых на ощупь, – Горюч- камень, с Грумант- острова. Горит жарко, словами не передать. Ну и зуб Индрик – зверя. Но его давно не привозили.

– Много его там?

– Да будто весь остров из него. Копнуть – лопата или две в глубину.

– А чего сюда не возите?

– Да кому он нужен? Дерева полно, а места в лодьях под ворвань, шкуры да моржовый зуб, или рыбу кто испромыслит. На месте им печи топят, на острове. Но жар сильный, осторожно надо, а то дымоход и труба прогорит и дом сожжешь.

– Чего только не бывает… Груз я куплю, Витень. Сколько возьмёшь?

– Да по шесть ромейских золотых за рыбий клык, да по двадцать пять золотых за сорок соболей.

Такая цена была ниже в два раза Константинопольской. Да и чего говорить – фунт шёлка ромеи продавали по двадцать золотых, так что и соболя купят, а уж кость моржовая, им, мастерам по поделкам, будет дюже нужна. Но надо было поторговаться, что за сделка без торга?

– Так по шесть? – и Горазд задумчиво взялся за подбородок, и стал рассказывать, что в Керчи давно не было дождей, и осетры подешевели, а вобла подорожала, виноград-то уродился, да вино дорого.

Старшина с уважением смотрел на тиуна, что язык у венда совсем без костей и слова льются без остановки. Тоже покачал головой. и завязалась беседа, причём с весельем и шутками. Цена была сброшена до пяти монет за кость, и до двадцати золотых за сорок соболей. Витень крикнул Люта, и тот принёс весы. Горазд взял кошель у отрока, принялся выкладывать монеты, старшина отложил пять обрезанных по краю. Тиун кивнул, соглашаясь.

– Кладите в тележку товар, но осторожно.

Старший из отроков чинно кивнул, и стал перекладывать моржовые клыки на льняную толстую ткань, а соболей в чистые холщовые мешки. Так что вскоре груз из лабаза перекочевал в тележку Горазда.

– Ну, мне пора, Витень. Приходите на будущий год, здесь рады гостям.

– Как боги решат, – задумчиво ответил старшина.

Тележка, поскрипывая на неровной дороге покатилась к двору Олега, где, видать, уже был новый наместник, а северяне двинулись на свой постоялый двор, отягощенные золотом.

Все витязи собрались во дворе постоялого двора Анастасия. Артельщики пересмеивались, переглядывались, вспоминая прошедший день в гостях у Пелагия. Витень следил, что бы товарищи собирались в дорогу, не мешкая. Благо, ничего уже перекладывать не требовалось, товары распроданы. Дружина переночевала, и с рассветом двинулась в гавань.

Витень подошёл к лабазу, где хранилась их лодья. Пальцы старшины пробежали по печатям, обрывая пеньковые веревки и вынимая воск из пазов. Волнение уходило, всё заканчивалось, и скоро они уйдут из Царьграда. Он сам, а потом с Лютом, открыл створки, и восходящее солнце осветило их судно. Всё было отлично, на катки опирался дубовый киль, кожаные борта были в полном порядке. Северяне схватились за борта, и потащили лодью к морской воде. Крепкие руки и ноги справились с нелёгкой задачей, и, раскрасневшиеся артельщики опустили на синюю гладь свою надежу и опору в дальней стороне. Но, пока лодья за носовой брус была привязана канатом к пристани. Теперь на борт заносили скарб, припасы и воду. Весла уже прикрепили к уключинам.

Витень достал корчагу с мёдом, и вылил её в воду, прося помощи у божеств.

– Привет, Витень! – вдруг раздался голос Ванира, – Вы уже что, на Аркону собрались?

– Мы? – деланно удивился Витень, – Зачем нам на Руяну идти? Наш путь на Урал, десятник.

– Сотник. Ну а как вас забью в железо, в тысячники выйду. Бросайте мечи, незачем твоим юнцам умирать, – кричал цареградец.

– Пожалуй, – кивнул старшина, и подмигнул Люту

Побратим весь подобрался, нащупал нож в рукаве, и быстро сделал знак мудрами Усладу, и тот как бы случайно, встал к правилу. Витязи держали тяжелые весла наготове.

– Давай! – крикнул Витень Люту.

Тот прыжком оказался у каната, в два удара перерезал его, и с надрывным воплем оттолкнул лодью от пристани.

Старшина же с лязгом обнажил два меча, и прыгнул к обомлевшему Ваниру. Витень череном меча что есть силы ударил в щит сотника, и тот упал на землю. Стражники бросились на выручку своему голове, уже засвистели стрелы. Северянин отбил удары пятерых воинов, сломав три меча противников. Краем глаза увидел, что судно уходит от берега.