Страница 13 из 18
Разогрев, как ни странно, может быть достаточно прост – возможно, проще, чем когда мы начинаем обычную психодраму. Например, я предлагаю группе разбиться на пары и поговорить со своим партнером о какой-нибудь старой вещи, живущей в семье. Это не обязательно семейная реликвия в прямом смысле слова (далеко не в каждой семье в России они есть, слишком часто семьи бросало с места на место, слишком много было войн, пожаров, репрессий, слишком бедно жили наши предки, чтобы нить передачи материального духа семьи не прерывалась).
Предлагается вспомнить вещь, которая живет в семье больше одного-двух поколений, рассказать об этой вещи своему партнеру и услышать в свою очередь его рассказ. Потом мы садимся в круг, и я предлагаю назвать по желанию, не обязательно всем, те предметы, старые вещи, которые есть в нашей группе. Это бывали семейные иконы, доставшиеся от бабки, рамка от портрета, который давно утерян, серебряная ложка «на зубок», швейная машинка «Зингер», грошовые сережки или какой-нибудь допотопный фотоаппарат… Когда называются эти предметы, в каждом из них материализуется какой-то кусок истории, и немедленно возникают сильнейшие творческие и, естественно, основанные на памяти собственной семьи фантазии о том, что за вещь, откуда взялась, чья, зачем, о чем она говорит. Порой такого разогрева бывает достаточно для того, чтобы появились первые протагонисты, готовые понять что-то новое о своем роде, своей семье.
Другой короткий и простой разговор в парах – о том, как в семье принято было выбирать имена детям, какие имена сохранились в семейном предании, а заодно – и о том, «что такое для меня мои имя и отчество». В России обычно человек имеет отчество, хотя далеко не всякий имеет отца, и так уже в течение нескольких поколений. До самого конца своей жизни мы, взрослые люди, называемся Софьями Зиновьевнами, Владимирами Михайловичами, Шавкатами Нуралиевичами… Эта память о том, как звали отца, сопутствует нам всю жизнь; порой и не задумываясь о «связи поколений» и «культурной идентичности», мы носим знаки принадлежности к роду; и даже на памятниках бывает высечено напоминание о том, что поставлены они чьим-то потомкам: «Зубова Анна Алексеевна. 1905–1995». Фамилию Анна Алексеевна, возможно, и поменяла – даже и не раз, а вот имя отца, которого давно нет на свете, пребудет с ней навсегда… Этот разогрев «включает» характерную для российских групп тему утраченных, отнятых, уведенных историей отцов – погибших на фронте, репрессированных, спившихся. В терапевтических группах тема ушедших отцов звучит очень мощно и скорбно, далеко выходя за рамки бытовых сюжетов о «неполных семьях». Тут особая печаль, особый гнев: даже на историях о семье, распавшейся по сугубо личным причинам, лежит отсвет тех пожаров, в которых сгорел традиционный уклад.
Еще один разогрев, тоже тематический, тоже очень простой. В парах участники семинара с самого начала говорят о том, какие физические черты в их роду существуют больше одного поколения. Все эти фамильные носы, рост, цвет волос, цвет глаз, фигура и т. д. – об этом говорят в каждой семье. Ведь когда рождается ребенок, буквально второй вопрос после выяснения мальчик или девочка – на кого похож. Стало быть, важно. Эти самые физические сходства (понятно, что у них есть и генетическая, объективная сторона) отнюдь не поверхностны: человеку важно походить на кого-то в своем роду, на самого ли красивого, на самого любимого, на самого ли главного, быть своим. Мы всю жизнь носим на себе и в себе массу признаков принадлежности не просто к своей родительской семье, но и к роду. Работа с «негенетической» наследственностью, таким образом, очень стимулируется, разогревается.
Бывало, что эти три разогрева проводились один за другим подряд или по отдельности, порой предлагались другие – понятно, что нет одного «правильного» начала группы, а есть принцип «от периферии к центру», следуя которому можно сконструировать десятки конкретных упражнений. Работа с семейной историей тяжела не только эмоционально, в силу материала, но и требует значительного времени – для того, чтобы к моменту построения «семейных деревьев» и особенно работы со сверхтяжелыми травмами группа была готова к этому и эмоционально, и технически, нужна осторожная «настройка». Что важно и кто важен особенно? Готовы ли мы углубляться в связанные с этими фигурами чувства?
Порой на первых двух сессиях делаются психодраматические «виньетки» – встречи со значимым предком. Это короткая работа, она может занимать от 20 до 40 минут, а иногда совсем короткая – 7–10 минут, просто разговор с кем-то из своих значимых, важных предков, с которым почему-то хочется этого контакта: спросить ли что-то, сказать ли что-то, поругаться, подержать за руку. Здесь бывают очень разные эмоциональные окраски, очень разные мотивы и потребности. Так в психодраматическом пространстве и появляются эти тени – любимые, ненавистные, загадочные (или, наоборот, слишком «прописанные», как на парадном портрете) – члены рода, семьи, которые по той или иной причине важны для протагониста. Надо заметить, что внутренняя идентификация с каким-нибудь дальним предком или продолжающийся внутренний конфликт с ним – совсем не редкое явление.
Представим себе, что в семье существует некий прадед, первый в этом роду выбившийся в люди, достигший успеха, удостоенный еще царских наград. Для нескольких поколений он – образец, эталон, человек, с которого род как бы начался, хотя фактически это не так. Такой прадед, что называется, обязывает. Это как тот портрет из семейной галереи, который смотрит пристально и словно задает вопрос: «А достаточно ли ты хорош? А что ты сделал со своей жизнью?» Этот полуфантастический и легендарный прадед имеет шансы стать в высшей степени значимой фигурой, особенно учитывая упомянутую выше травму – дефицит отцовских фигур в нашей культуре.
Когда происходит психодраматическое общение с таким персонажем, ему задают вопросы – об обстоятельствах его жизни, о том, чем, например, для него был успех, его дети, чего он ожидал от своих сыновей. Конечно же протагонист, задавая эти вопросы, идет не за объективной историей, а за своей правдой: за разрешением, благословением, за собственной внутренней отцовской фигурой – отцом, который не только суров и справедлив, но еще может поддержать, пошутить, положить руку на плечо. В психодраме это возможно сделать физически, буквально. Протагонист, конечно, прекрасно понимает, что не та рука лежит у него на плече, – поскольку сам же и выбрал другого участника группы на эту роль (а в конце работы еще и выведет из роли).
Эта условность метода не только не мешает почувствовать поддержку, но, напротив, словно бы напоминает нам: главное внутри, мы работаем не с внешними фигурами и событиями, мы лишь на время их «овнешняем», чтобы трансформировать переживание, ощущение. Вообще сама структура техник – того же обмена ролями – содержит в себе дополнительные «сообщения», имеет смысл. Выбирая на роль какой-нибудь легендарной прабабки другую участницу группы – молодую или нет, похожую на прабабушку внешне или не очень, – протагонист словно бы признает: мое представление об этой женщине, мои чувства, связанные с ней, реальны и важны. Настолько, что я могу испытывать их даже в игровой ситуации: это моя психодраматическая правда – а значит, мы работаем не с «тем» человеком (что невозможно), а с моими чувствами. И если в ходе работы они меняются – для меня меняется очень многое.
Виньетки – «встречи» – учат не только техническим аспектам работы, но и крайне важной для этого жанра психодрамы глубокой идентификации с персонажами – и выходу из этой глубокой идентификации, разделению «своего» и «не своего». У каждого в роду были свои святые и злодеи, жертвы и люди, умевшие себя защитить, сумасшедшие и герои, красавицы и чудовища, невинно убиенные и борцы. Семейный миф – он на то и миф (особенно если располагается в единой, фрагментами известной всем нам истории), что в каждой работе на тему предков другие участники группы видят очень много своего, едва ли не больше, чем при обычной психодраматической работе. Мифологический материал имеет это свойство сильного притяжения, крайне богатой, мощной энергетики: игнорировать ее невозможно, но можно приручить и рассмотреть персонаж в деталях, отследить и осознать собственные чувства, выразить их в самой работе или в шеринге.