Страница 44 из 74
Я всё ещё блаженно улыбаюсь, когда мою эйфорию прерывает звучный голос… знакомый… Чёрт! Откуда он здесь!
— Значит, говоришь, сделал всё, как Хозяюшка сказывала? Которая? Вот эта?
Ойкнув, мы с котом шарахаемся от волшебного Зеркала, транслирующего виды зимнего Тардисбурга, и поворачиваемся к двери. Упс…
— Что, не ждали?
Мага, сурово (это уж как водится!) нахмурившись, стоит, прислонившись к дверному косяку и скрестив руки на груди. На плаще и полях шляпы подтаивает, расползаясь тёмными пятнами, снег: видимо, мой благоверный шагнул сюда прямо с улицы. Рядом с ним, робко прижав к груди шапочку с пером, жмётся Домовуша, виновато хлопая голубыми глазами.
Первым отмирает кот.
— Гоусти! Какие гоусти пожаловали!
И не успеваю я прошипеть: «Тимыч, не вздумай чудить!» — хлопает лапищами в пол. Вернее, пока ещё в мои колени, на коих обустроился.
«Та-дам! Та-да-да-дам!» — звенят торжественно под потолком крошечные фанфары. «Ба-бахи!» — стреляет пушечка… две пушечки… пять пушечек! Под потолком взрывается целое облако конфетти и серпантина, оседая на дорогих гостях. В мгновение ока пол наводнён мышатами, радостно орущими, подпрыгивающими, машущими крошечными палочками бенгальских огней. Пимкают махонькие хлопушки. Вездесущий оркестрик поспешно выстраивается перед Магой и Дорогушей, временно потерявших дар речи, и заводит сперва нестройно, а потом дружно: «С днём рожденья тебя!» Сбивается и переходит на залихватское «Джингл белс».
Динь-дилень, динь-дилень,
Всю дорогу звон!
Как чудесно быстро мчать
В санях, где слышан он!
Белые хвостатые комочки разбиваются на пары и начинают лихо отплясывать. Мало того — они подпевают тонюсенькими мультяшными голосами! Группка из особей этак пятнадцати, одетая в красные колпачки, горланит, размахивая полосатыми посошками:
Jingle bells, jingle bells,
Jingle all the way!
O what fun it is to ride
In a one-horse open sleigh!
И вся эта развесёлая компания катится лавиной к порогу!
Не растерявшись, Мага распахивает дверь — та открывается наружу и никого не грозится прищемить — и благоразумно отступает в сторону, освобождая проход. С абсолютно каменным при этом лицом, только щека иногда дёргается, как от нервного тика. Дорогуша тихонечко приставным шагом перебирается к косяку напротив и растерянно улыбается.
— Какие гоусти! — снова вопит кот воодушевлённо.
— Тимыч, ты повторяешься! — цежу я сквозь зубы, едва удерживаясь, чтобы не расхохотаться. Он же, наконец, изволит сползти с моих коленей и, встав на задние лапы, раскланивается.
— Счастлив пр-риветствовать! Р-рад! Ну пр-росто именины сер-рдца! Наслышан, наслышан, особенно о ваус, уважаемый и неподр-ражаемый Дор-рогуша! Пойдёмте, пойдёмте, др-рагоценный мой, мнеу так много нужно вам р-рассказать! И показать! И поделиться опытоум!
Игнорируя Магу, он подхватывает окончательно смутившегося домового под руку — они оказываются почти одного роста! — и, мурлыча что-то ему на ухо, увлекает прочь из комнаты, в лестничный полусумрак. Покусывая губы, мой супруг смотрит вслед этой парочке, машинально стряхивает с промокшей шляпы сосульку серпантина и… опустившись прямо на порог, начинает неудержимо смеяться. От души, до слёз.
Радостно спрыгнув с кресла, подбегаю к нему.
— Драться не будем?
— Ох, Ива…
Он притягивает меня к себе.
— Да я и не думал на тебя сердиться; с чего это вдруг твой рыцарь так разошёлся? Но, скажу тебе, это было нечто! Часто он такое вытворяет?
— А ты погости здесь подольше — сам узнаешь.
— Это приглашение?
Поцелуй из позиции сидя на пороге спальни — нечто романтическое, хоть и не слишком удобное. Зато после него можно крепко обняться, не вставая, и просто посидеть, наслаждаясь близостью. Молча, не сотрясая воздух ненужными словами. Да и о чём говорить? Он очень догадливый, мой мужчина, и умеет связывать логические цепочки такой невероятной сложности, какие мне и не снились, это у него от папы. Результат моей интриги он увидел и даже немного ему поспособствовал, а подробности и предысторию, как таковую, я расскажу позже. Не сейчас. Чтобы не нарушать таинства момента.
Наверное, мы тоже умеем договариваться со временем. Потому что эта минута вдруг растягивается на долгие-долгие вечности… Пока не прерывается негромкой репликой откуда-то снизу:
— Я очень рад, дорогие мои, что у вас всё наладилось. Может, вы, наконец, сойдёте сюда, и мы познакомимся?
***15.2
— Думаешь, это он? — одними губами спрашивает Мага.
Собственно, ответа не требуется. Всё ясно без слов: Георг дель Торрес, наконец, вернулся.
Мой некромант бережно подхватывает меня под локоть, помогая подняться, после чего мы сходим с обжитого чердака вниз, по той самой лестнице, по которой недавно весело скакали мышата в новогодних колпачках, а после них ретировались от Магиного гипотетического гнева Тим-Тим с Дорогушей. Зная проказы кота, остаётся только удивиться: неужели, с его привычкой устраивать сюрпризы новоприбывшим, он не заготовил феерическую встречу долгожданному Хозяину? Объяснение напрашивается одно: бедный Тимыч настолько разволновался, что вся его дурашливость испарилась. Надеюсь, временно.
Долгожданный Хозяин…
Давно уже в воздухе витало: вот-вот он появится, скоро, со дня на день… И даже то, что в последнее время само имя Георга дель Торреса всё чаще было на слуху, как бы готовило почву к тому, что вот он придёт — и что-то в этом мире неизбежно изменится. Но какими они станут, эти перемены?
Донна Софья Мария Иоанна просто ждала исчезнувшего много лет назад сына.
Мага и Николас были уверены, что дядя вряд ли выставит их отцу счёт за прошлое, равно как и замахнётся на утраченный когда-то титул Главы Клана, поскольку Светлых, или, как их ещё называют, Просветлённых не интересует такая хлопотная штука, как власть. Догадываюсь, что мой свёкор придерживается точки зрения противоположной, но своими измышлениями ни с кем не делится.
А вот донна Мирабель… После её исповеди у меня осталось стойкое впечатление, что где-то там, в глубине души — очень глубоко! — зрела у донны толика сомнения: а того ли брата она в своё время выбрала? Не поторопилась ли? Ей тогда было восемнадцать, самый возраст скоропалительных решений, на которые каких-то лет двадцать спустя смотришь уже иначе. Да-а… С какой стороны ни глянь — хорошо, что Мири сейчас в Ордене. Пусть побудет в сторонке от мальчиковых разборок.
Спускаясь по широким ступеням, покрытым дорожкой, поглощающей шум шагов, я задаюсь вопросом: каким он вернулся? В чьём облике? Двойником своего брата? Смиренно-величественным Егорушкой? Обаятельнейшим жителем улиц Георгием Иванычем? А сколько у него вообще обличий, и нужны ли они сейчас?
А вот меньше надо думать. Поскольку проигрываю я самой себе по всем догадкам.
Из кресла у камина, держа на руках громоподобно урчащего Баюна, поднимается высокий поджарый…
…нет, не старец, просто совершенно седой, внешне не старше пятидесяти, крепкий мужчина. Одного роста с Магой, что примечательно; если сравнить, то дон Теймур-то малость пониже… Красивые седины обрамляют суровый лик, высокий лоб, подчёркивают смуглость кожи. Едва заметные морщинки вокруг глаз лишь оттеняют их серо-голубую прозрачность. Прямой аристократический нос. Высокие скулы. Белоснежная бородка, не скрывающая волевой подбородок. И сам он — живое воплощение силы и утончённости. Отчего-то, глядя на него, вдруг подумалось: теперь-то я знаю, каким станет Мага через много-много лет…
…И в то же время осталось в нём что-то неуловимое от Егорушки. Того самого блаженного, из рук которого мой будущий муж однажды принял узелок с кладбищенской землёй, что потом поставил на кон в сделке с Мораной. Чтобы спасти меня и Элли.
— Дядя… Георг? — не слишком уверенно спрашивает Мага. Его колебания понятны. Отцовского брата он до сего дня не видел, если не считать той мимолётной, хоть и судьбоносной, встречи в нашем мире; возможные его образы знал лишь по снятым с меня воспоминаниям и наверняка представлял нынешнюю встречу не так. Уж тем более не ожидал увидеть нового родственника совершенно иным, и одетым, к тому же, на иномирный манер: в потёртых джинсах какого-то дорогущего бренда, свитере крупной вязки (как сказали бы раньше — хемингуэевском) и мягкой кожаной куртке с крупными «молниями». Удобно. Стильно. Красиво. И никакой Торресовской чопорности и пристрастия к камзолам с золотым или серебряным шитьём.