Закат. Начало

— Все в порядке! У тебя получится, слышишь меня? — В ухо вместе со знакомым мужским голосом попадал треск и шум. — Мы репетировали это сотню раз, все предусмотрели. Просто не отрывай картину от стены.

Первое решительное движение — и острое лезвие плавно вошло в полотно. Она провела ножом слева направо, затем сверху вниз, после чего сделала еще два надреза. Она дышала через рот: громко, четко, ритмично — так было легче.

— Готово, — прошептала она и аккуратно, ни на секунду не отпуская картину, прижимая ее левой рукой, вынула полотно из рамы и сжала между коленей. Пальцы левой руки онемели до боли. Из раскрытого тубуса за спиной она вытянула идеально сделанную копию. Подсунув один конец под раму, она медленно и очень бережно раскатала полотно, после чего вставила второй край и подсунула по бокам.

— Все, — она сглотнула и, затаив дыхание, неторопливо отпустила раму, — получилось.

В зале было по-прежнему тихо, сигнализация не сработала. Девушка ловко выгнула плечо, и свернутый оригинал картины оказалась в тубусе за спиной.

— Спускайся по северной лестнице, — снова треск и шум, — у тебя меньше минуты до того, как охранник окажется возле объекта номер один, он сейчас через зал от тебя.

Она быстро и почти бесшумно добралась до места назначения. Девушка чувствовала, как руки в черных перчатках вспотели. Маска на лице впитывала капли выступившего на лбу пота. Она все еще дышала через рот, так, словно готовилась родить ребенка.

— Объект номер два, — отрапортовала она и взялась за раму, затем вонзила лезвие в полотно. Все шло по плану, но через несколько секунд ей показалось, будто она слышит шаги охранника, и лезвие соскользнуло. — Черт, черт, черт!

— В чем дело? — произнес жесткий голос из наушника.

— Я порезала перчатку.

— Крови нет?

— Нет, только ткань.

— Продолжай, — грубо рявкнули в ухо, и сердце девушки застучало у самого горла.

Она проделала ту же процедуру, что и с первой картиной. Придерживая раму левой рукой, она снова вывернула плечо, чтобы закинуть оригинал в тубус, и тут заметила, что большой палец ее руки оказался снаружи, коснувшись полотна. Ее глаза округлились от ужаса. Девушка испугалась, что оставила на картине неопровержимые улики. Она занервничала и шелохнула картинную раму, оторвав ее от стены всего на миллиметр. Но этого хватило, чтобы сигнализация сработала. От звука сирены у нее заложило уши.

— Бегом к третьему объекту! — раздался дикий вопль из наушника, и девушка пришла в себя. — Просто вырежи его и дальше по плану.

Немного замешкавшись с крышкой тубуса, она потеряла драгоценное время и метнулась в темный коридор между залами. Ее убегающий силуэт заметил охранник, направляющийся к месту, где сработала сигнализация. Тучный мужчина находился от вора на приличном расстоянии. Девушка рванула в соседний зал и быстро вырезала Пикассо из рамы.

— Действуй по плану, — услышала она приказ в ухе и бросилась к балконной двери, предварительно отодвинув большую напольную вазу в сторону. Из букета на пол посыпались цветки и листья.

После чего она вставила в замок заранее приготовленную отмычку.

— Черт, не получается.

— Сосредоточься!

— Он видел меня, — заистерила она, — охранник видел меня!

— Ты в маске. Здесь полумрак, у него близорукость. Сконцентрируйся на том, что делаешь. Ты обязана аккуратно вскрыть замок, иначе нашему плану конец.

— У меня не получается, — задергала она ручкой и, услышав сквозь рев сирены голоса в соседнем зале, окончательно запаниковала. Девушка грубо выломала замок, после чего выбежала на балкон, перелезла через ограду и спустилась вниз по водосточной трубе. Она постаралась спрыгнуть на траву, а не на землю, затем побежала по дороге. Возле нее, скрипнув шинами, резко остановился автомобиль. Быстрыми движениями она скинула маску, перчатки и черный свитер, швырнула на пассажирское сидение тубус с полотнами. Затем машина отъехала, а она побежала обратно к зданию, в сторону парадного входа. В галерее на всех этажах горел свет. Сигнализация не умолкала. На часах было четыре часа утра. В суматохе во время пересменки, как они и предполагали, кто-то забыл закрыть центральные двери. И она без проблем вернулась обратно.

Глава 20

На следующий день после возвращения Пикассо в галерею.

Прибывшие в аэропорт пассажиры тащили за собой багаж, спеша по своим делам, в недоумении оборачиваясь на бегущего привлекательного мужчину в дорогом аккуратном костюме. Галстук развевался на ветру, а рубашка была настолько белоснежной, что выделялась из толпы и била по глазам ярким свежим пятном. Чуть позади тянулась стайка полицейских, пытаясь успеть за молодым человеком. Во главе косяка в форме бежал грузный следователь, чей возраст явно приближался к пенсионному. Он то и дело останавливался, пыхтя, вздыхая и опираясь на собственные колени.

— Почему ты сразу не сказал, что украденных картин было три? — орал Коккинакис, задыхаясь.

Люди с интересом наблюдали за происходящим. Следователь Афинской полиции остановился, чтобы передохнуть, затем снова побежал:

— Какого черта, Генри? Когда именно ты догадался?

— Во время презентации Пикассо, — произнес, повернувшись вполоборота Брикман, не прекращая движения, — как раз, когда весь город благодарил Тео за возвращение картины в галерею. Но я должен был убедиться.

Коккинакис злился, он едва сдерживался, чтобы не наброситься на Генри с кулаками. Раздражающе спокойный голос Брикмана перекрывали сообщения о заканчивающейся регистрации, и следователю приходилось додумывать фразы, которые он не расслышал.

— В чем убедиться? — продолжал орать Том, закинув галстук на плечо — последний бесил его всю дорогу, болтаясь бесформенной алой тряпкой. — Ты же обнаружил еще одну чертову бабочку на картине, почему тянул?

Генри сделал вид, что не услышал вопроса.

— Мы должны были закрыть аэропорты, — притормозил первый спринтер — Брикман, и вернулся к группе догоняющих.

Со стороны все это смотрелось как нелепая американская комедия. Но, похоже, самим участникам шоу было не до смеха.

— Генри, мы давали указания насчет Пикассо, — лицо Тома было малиновым, — все ждали и искали Пикассо, — он пытался отдышаться, хватаясь за сердце и тяжело дыша, его ноги разъезжались на тщательно отполированном полу аэропорта. — Когда картина была найдена, об этом тут же проинформировали все службы!

— Мы должны были проверить все картины на наличие бабочки. — Генри поставил руки на пояс и заходил по кругу возле стойки с паспортным контролем.

Том смотрел на него снизу, отчаянно жестикулируя и разговаривая чересчур эмоционально.

— Ты же знаешь, Брикман, мы проверяли. На полотне Мондриана он был четкий и в углу. Хорошо различимый. Мы искали в углах.

— Цирк сгорел, а клоуны остались, — потер переносицу Генри и поправил костюм, — на это они и рассчитывали, — его голос был спокойным и уверенным, — это должен был делать специалист.

— В стране кризис! Мы не могли позволить себе специалиста, разглядывающего полотна, которые не украли, когда у нас вырезали Пикассо из рамы. Ты знаешь сколько там картин? Ты хочешь разорить городскую казну? Мои ребята разглядывали эту мазню целыми днями. А на этой картине он в центре и не больше миллиметра. Твою мать, мы просто не заметили его.

Когда женщина за компьютером тихо произнесла то, что Брикман и Коккинакис уже и так знали, оба стали возмущаться, словно именно она виновна в их нынешнем положении.

Брикман сел в центре пустого зала ожидания, не сводя глаз с грязного пятна на белой стене рядом с информационным табло. Звук взлетающих самолетов неприятно покалывал уши. Смачно матерясь, рядом с ним плюхнулся Том. Генри искоса глянул на следователя афинской полиции.

— Таможня проверяет антикварные предметы. Их необходимо декларировать. Если это собственная коллекция, то она также нуждается в подтверждении. Картины, которые выставлены в музеях, обязательно внесены в реестры, — брызжа слюной, возмущался Коккинакис. — Никто не имеет права вывозить за границу нелегально такие полотна. — Он тер виски, закатывал рукава рубашки, с каждым словом его голос становился все выше. — Я не понимаю! Как!? Как они переправили за границу Гогена? Это же не хрен с горы. Это же Гоген! Это мировое наследие. Даже я знаю, как выглядят его картины! — в конце монолога Том окончательно впал в истерику.