Страница 12 из 92
– Главное, что мы услышали друг друга, правда? – тихо, почти шипя, произнес Хьюго.
Херли поднял глаза на него из-под капюшона плаща. Их взгляды сцепились на мгновение, после чего пальцы Хьюго ослабли, позволив Херли забрать куб.
***
(Херли)
Херли открыл напольный люк и спустился в темную комнату, свет в которой исходил только от мерцающего сияния нагревательного элемента. Комната была три на три метра, совсем тесная, и большую ее часть занимала конструкция самогонного аппарата, вокруг которого крутился Дед – высокий, но худой, костлявый старик лет семидесяти с редкими седыми волосами.
– Как дела? – тихо произнес Херли.
– Самуил хоть и ржавый старик, а гонит славный самогон, – произнес Дед, проверяя температуру в перегонной емкости. – Мужик от самогону становится радостнее, а баба отзывчивее. Мой самогон – это не прочая дрянь, после принятия которой ноги отключаются и есть риск заночевать в месте употребления. Пить можно, но очень аккуратно. У меня состав проходит через фильтры. Это занимает больше времени и сил, но зато пить можно смело. – Он осмотрел змеевик и вдруг выругался. – Черт! Опять охлаждающая жидкость течет! Херли, подай мне вон тот ключ, – Дед указал Херли на разводной ключ на столе. Тот передал ему ключ, и Дед, копошась со змеевиком, продолжил свой монолог.
– Это же целая наука. Надо знать, что можно пить. Голову и хвосты нужно отсекать, слишком много левых примесей. А кто тебе пропорции расскажет, а? Никто, только Дед знает. Или на себе экспериментируй, как Дед экспериментировал, – прокряхтел он, указав пальцем на свой белесый глаз и расхохотался.
Вдруг герметизирующая клейкая масса на стыке между змеевиком и емкостью прорвалась, и в зазор выстрелила струя пара.
– Ах ты, черт! – вздрогнул Дед и кинулся убавлять температуру. – Едрён карпускул! Опять давление скачет.
Через час за обеденным столом в небольшой, скромной, но светлой и убранной комнате сидели Херли и маленькая Мари - улыбчивая девочка лет шести со светлыми волосами, заплетенными в две косички. Она что-то выковыривала ложкой в тарелке с кашей. Не ела, скорее лепила.
Ее отец погиб во время одного из прорывов нижних уровней синегнойными. Это был высокий, немного грузный мужчина с лицом преждевременно покрытыми морщинами труда и сомнений, но часто улыбающегося широкой заразительной своим оптимизмом улыбкой. Она называла его, как любая другая маленькая девочка «Папа, ты настоящий герой», когда он помогал ей сделать даже какую-нибудь незначительную мелочь.
В тот последний вечер он вместе с Херли быстро подошел к Мари, играющей на полу, поднял ее на руки, сказал чтобы она ничего не боялась и ждала его. Затем посадил в дальнюю комнату и запер массивную дверь. Когда через несколько часов дверь открылась, Мари увидела уже только Херли. Папу она больше не видела никогда.
Потолок каюты был скошен и его высота уменьшалась от одной стены к другой. Херли отошел к дельней стене и присвев достал из сумки старый коммуникатор. Пытаясь встать, он сделал шаг вперед перенеся вес тела и ударился темечком о низкий потолок. Его лицо скривилось от боли, которая расплылась по всей голове, и он с трудом сдержал вылетающее ругательство.
- Блядь? - спросила Мари тихим детским голоском, взглянув на гримасу Херли. Это сочетание формы и содержания настолько было неестественным, что Херли подумал, что ему послышалось.
Повернувшись и попытавшись сделать шаг, он не заметил выступ на потолке и снова ударился головой.
- Блядь? - вновь осторожно спросила она.
- Что? - удивленно переспросил Херли. В этот раз он уже был точно уверен, что ему не послышалось.
- Блядь? – снова прозвенел голосок.
- Мари, это плохое слово, его нельзя говорить, - нравоучительно произнес Херли.
- Его можно говорить только Дедушке? – голосом, полным осознанности произнесла она.
- Нет, - Херли смутился на секунду. - Его никому нельзя говорить. Оно плохое. И Деду в следующий раз, если услышишь от него, скажи, чтобы так не говорил.
- Хорошо, - спокойно ответила девочка. – А почему его нельзя говорить?
Внезапно на полу со скрежетом распахнулась круглая дверца люка из которой в комнату, словно паук из убежища, выкарабкалось худое жилистое тело Деда.
– Как ты себя чувствуешь, дедуля? – спросила Мари.
– Прекрасно! Сегодня болит что-то новенькое, – бодро ответил он. – Вот здесь, – он ткнул себя куда-то в бок. – Раньше здесь никогда не болело. Жизнь, все-таки, подкидывает иногда новости, правда? – усмехнулся он и сел за стол.
Дед с рокотанием выпустил газы так, что вибрация прошла по столу.
– У нас уже соседи знают, когда тебе пора на горшок, - недовольно произнес Херли.
– Хрен с ними. Что ж я сделаю, – возмущаясь, ответил Дед. – Новый кишечник никак не приживется. А я говорил, что не нужно было соглашаться на операцию.
- У тебя рак был, - спокойно ответил Херли.
- Рак, хряк! Шарлатаны все эти доктора твои. Развели тебя на деньги просто молодого, вот и всё. Мне просто полежать нужно было немного.
- У тебя «полежать» – это средство от всех болезней, Дед.
- Да что мне будет? – усмехнулся он. - Зато теперь они будут больше ценить тишину. Все знают, что такое добро, лишь потому, что существует зло, – серьезно произнес Дед. – Хотя... славный компост будет для самогона, – промямлил он, улыбаясь беззубым ртом. – Мари, а ты чего не ешь? – спросил Дед, обратив внимание на полную тарелку на столе.
- Она невкусная, - насупившись, ответила она.
- Ешь, - твердо произнес Дед. – Невкусная… Едрён карпускул! Голоду вы не видели… Когда не то что ноги не держат, глаза словно куда-то вниз проваливаются. Словно нечему их держать, словно нет тебя уже совсем. Ни тебя, ни тела твоего…
- Она невкусная… - робко повторила Мари.
Дед сурово взглянул на девочку.
- Говорят, недельная война... может они и кромсали друг-друга всего-то неделю, но про людей в трущобах забыли на гора-а-аздо дольше! Пока, если их можно так назвать, властители, упаси Создатель, делили между собой добро, про людей, здесь, внизу, никто и не думал! Мы с бабушкой твоей питательный порошок на сухую жевали, по чайной ложке в день. Потому что не было ничего…
- Дед, не надо, - устало вздохнув произнес Херли.
- А что не так, разве? Что, хочешь сказать я не прав?
- Да. Ты прав. Хорошо?
- Тьфу! Ничерта не понимаете, – выругался Дед.
- Она ребенок… не поймет…
- А должна понять! – Дед, не в силах более сдержать напряжение, вскипевшее от воспоминаний, вскочил с места. Мари от испуга схватила ложку и стала машинально запихивать кашу в рот.
- Деточка, прости меня, - резко смягчившись, произнес Дед. - Не пугайся, - дрожащим голосом выговорил он, протянув руку, чтобы погладить девочку. Но Мари только замерла, вжав голову в плечи. Он медленно убрал морщинистую сухую, но жилистую руку.
- Прости меня. Это все моё. Не твоё. Я понимаю. Это не твоё. И пусть вам никогда не придётся по-настоящему понять меня. Не слушайте старого дурака, - он натужно выдавил из себя улыбку. - Ты прав, Херли. Ляпну чего с дуру.
Его глаза потухли, голова поникла. Он осторожно отодвинул стул, приподняв его, чтобы не издать лишних звуков и побрел к люку. - Пойду Самуила настрою. Что-то барахлит опять окаянный.
Мари с трудом проглотила кашу и с неохотой принялась дальше ковырять ее ложкой.
- Мари, смотри, что у меня есть для тебя, - Херли достал из кармана сверток в котором оказалось яблоко. Оно было еще зелоное, недозревшее и с кислинкой, но Мари с удовольствием взяла его маленькими детскими ручками и откусила. Херли с любовью смотрел, как она откусывала маленькие кусочки, набивала свои щечки и, сжав губки бантиком, старательно жевала лакомство.
- Вкусно?
- Нет, - коротко и уверенно ответила она.
- Нет? – растерялся Херли.
- Не вкусно. Сладко!