Страница 21 из 27
Снаружи показался кто-то, тащивший через улицу большой ящик.
Индеец.
– Святая Богоматерь, – сказал Мэтт.
Калеб проследил за его взглядом.
– Иисусе Христе с деревянной елдой и дерьмом сохрани нас. Сам большой ублюдок. Для повешенного и спаленного молнией он еще хоть куда.
Положив один револьвер на стол, Калеб откинул на другом барабан и стал перезаряжать из запаса на поясном патронташе.
– Поглядим, по вкусу ли ублюдку свинец. И сними-ка сюда пару винчестеров, не то мы – мертвое мясо. Ходячее мертвое мясо. – Чтобы вернее целиться, Калеб зажег на столе лампу.
Индеец подошел к окну, нагнулся и заглянул внутрь. Его лицо вызывало дрожь – на вид медленно истлевающее. Поставив ящик на торец перед окном, он снял крышку.
Женщина внутри потеряла сходство с человеком. Калеб с дружками обкорнали ее и содрали кожу, не оставив следа былой красоты. Мышцы на животе разорвались, и кусок кишки вылезал, как застенчивая змея.
Мэтт, заряжавший винчестер, не мог отвести глаз от создания в ящике – даже не присутствуя при ее мучениях, он сразу догадался, кто перед ним.
Он взглянул на Калеба.
– Ты тварь!
– Эдак меня называла старая маманя, – сказал Калеб.
Индеец отошел от окна.
Раздался мощный удар в дверь.
Деревянный засов треснул.
Удар повторился.
Громадный кулак индейца пробил дерево и зашарил в поисках скобы.
Калеб прицелился из револьвера и трижды выстрелил. Пули прошили руку насквозь, застряв в дереве. Рука продолжала извиваться наподобие щупальца.
– Бросай винчестер! – заорал Калеб.
Мэтт, почти не сознавая, что делает, подчинился. Калеб сунул револьвер за пояс, поймал ружье, взвел и выстрелил еще три раза.
Рука замерла.
Всего на миг, затем пальцы вцепились в дверь и потянули. Петли заскрипели, застонали, завизжали.
Дверь отлетела, и индеец швырнул ее на улицу. На миг он застыл в проеме, мертвая челядь толпилась за спиной, пытаясь просунуться в комнату.
Рассыпав полкоробки патронов, Мэтт сумел зарядить дробовик и стал пятиться к открытой камере. Калеб не тронулся с места. Он выстрелил три раза и все три пули угодили индейцу в грудь, выбив маленькие фонтанчики праха.
Индеец улыбнулся.
Калеб снова выстрелил. Пуля пробила индейцу щеку, оставив аккуратную дырочку, и только.
– Говноед, – сказал Калеб. – Попробуй меня взять. – Схватив ружье за ствол, он размахнулся, а индеец прянул вперед.
Его громадная рука схватила винчестер на лету и выдернула из хватки Калеба. Взяв ружье в обе руки, индеец переломил его пополам.
Калеб сунулся за револьвером.
Индеец перехватил руку.
– Нехорошо, – сказал он. – Совсем нехорошо.
И сжал.
Калеб завыл, когда плоть и кости ладони перемешались с металлом и слоновой костью рукоятки.
Ударом наотмашь индеец сбил Калеба с ног.
Оглушенный, Калеб уставился вверх. Индеец нагнулся, ухватил шнурок с нанизанными ушами и рывком сорвал с шеи.
Обернувшись на челядь, нетерпеливо ждущую в дверях, индеец улыбнулся.
– Кормитесь, – произнес он, и мертвецы ворвались внутрь.
Калеб завопил, когда они накинулись на него. Зубы рвали одежду, горло, живот. Он пытался отползти, но его придавили к полу. Он завизжал, чувствуя, как полдюжины обломанных старческих зубов впились ему в руку.
Голова женщины метнулась к нежной части живота и глубоко вгрызлась, разрывая плоть. Из раны серым кольцом выскользнули внутренности и тут же оказались у женщины в зубах. Она потянула, привстала, стараясь выдрать кусок покрупнее. Тотчас вторая нырнула к вытянутым кишкам, и те порвались – две женщины вцепились в добычу, вырывая друг у друга, как две синие сойки дерутся за большого сочного червя.
Множество рук терзало рану, вытаскивая новые внутренности, лица прижимались к лицу Калеба, отгрызая куски. Еще миг – и вымазанный кровью, с растянутыми по всей конторе внутренностями, Калеб наконец умолк.
Скованный ужасом, Мэтт забился в камеру, захлопнув за собой дверь. Индеец обвязал шнурок с ушами вокруг шеи, подошел и прижался к прутьям лицом.
Мэтт разрядил оба ствола. Голова индейца откинулась на фут, но вновь вернулась к решетке. Заряд дроби пришелся на площадь от низа носа до середины груди. Маленькие свинцовые шарики выскочили обратно и дождем посыпались на пол. Громкий смех индейца не перекрыл звуки рвущегося мяса, чавканье и хруст хрящей за его спиной.
Индеец взялся за прутья решетки и неспешно, с улыбкой на лице, стал отгибать их в стороны. Просунув голову в образовавшуюся дыру, он радостно оскалился.
Отшвырнув дробовик, Мэтт выхватил револьвер и приставил к виску. Он взвел курок. Зажмурился. И… промедлил.
Всего мгновение – а потом нажал курок.
Его руку рвануло вбок, и пуля ударила в стену камеры, не причинив вреда, а Мэтт, открыв глаза, с ужасом увидел, что индеец уже стоит рядом, держит револьвер за ствол и улыбается.
Индеец отшвырнул револьвер, лязгнувший об пол. Его рот открылся. В тусклом свете полускрытых облаками и дождем лунных лучей и мерцающих отсветах лампы серебристо блеснули зубы.
Рот индейца раскрывался все шире. Послышался щелчок, когда челюсти разделились в сочленении, как у змеи. Из горла индейца вырвалось громкое шипение, и голова метнулась вперед, захватив Мэтта от подбородка до носа.
Вопль Мэтта слабым эхом отразился от нёба громадного рта и затих в глотке. Раздался омерзительный хруст – и во все стороны от лица Мэтта брызнула кровь.
Индеец, стоявший чуть нагнувшись вперед, выпрямился, приподняв брыкающегося Мэтта над полом. Потом затряс головой, как собака, грызущая кость, и Мэтт обвис мокрым половиком. Индеец еще раз тряхнул головой, и лицо Мэтта слезло, а сам он отлетел в сторону, проскользнув по полу, пока голова не врезалась в стену. Он остался лежать лицом вверх, но уже без лица. Лоб был раздроблен, уши будто прилепились на краю обрывистого склона, точно готовые сорваться вниз неумелые скалолазы.
Изжеванный обрывок плоти мелькнул между больших острых зубов индейца, и в один быстрый глоток отправился в утробу нéлюдя. Спустя мгновение индеец выплюнул струйку зубов Мэтта, как страдающий плохим пищеварением изрыгает избыток скушанных мятных пастилок.
Обернувшись окровавленным лицом к своим приверженцам, индеец улыбнулся при виде Калеба, который поднимался с волочащимися остатками внутренностей, а за ними поблескивали позвоночник и обглоданные ребра.
Запрокинув голову, индеец испустил дьявольский вой, окропив потолок фонтаном кровавых брызг.
Внутри церкви осажденные услышали вой и, насторожившись, на время оторвались от разборки скамей и заколачивания дверей и окон.
Зомби вокруг церкви развернули головы в сторону, откуда донесся вой, точно услышав любимый фрагмент симфонии.
Вой долго не стихал, и Преподобному (который замер у окна с молотком в одной руке, гвоздем в зубах и обломком скамьи в другой) он показался одновременно воплем скорби и триумфа.
Глава девятая
Осажденные усиленно готовились к грядущему штурму.
Все дробовики, ружья и револьверы вытащили из кладовки, зарядили, и те, что не разобрали, разложили вдоль рядов скамей, на сиденьях и рядом, чтобы в любой момент схватить и пустить в ход. Идея заключалась в том, чтобы держать оборону как можно дольше, а если отступать, то вдоль длинного прохода в сторону кладовки – последнего рубежа, – всегда имея оружие под рукой.
Разломав несколько рядов скамей, они как обезумевшие дятлы заколачивали двери и окна – притом что зомби не спешили идти на приступ, времени как следует подготовиться было достаточно.
Кэлхаун вертел в руке револьвер.
– В жизни не брался за оружие – терпеть его не могу.
– Пришла пора научиться, – сказал Преподобный. – И полюбить. Уверен, очень скоро оружие станет для нас верным спутником.
Зомби толпились у окон, заглядывая внутрь сквозь щели в приколоченных досках.