Страница 4 из 7
Слово «торг» предполагает скидки и выгодные покупки, но аукционные дома стремятся добиться максимально высокой прибыли. Более того, именно эти невероятные суммы превратили аукционы в зрелищный вид спорта для высшего общества.
Сегодня цены начинаются от девяноста тысяч долларов и доходят до сумм настолько высоких, что они доступны только «по запросу».
– К моменту торгов, – объясняет Бёрг, – я уже иду полным ходом, не сворачивая. Полсотни раз репетирую торг, сводя себя с ума, и перебираю все возможные варианты будущих событий. – Бёрг поправляет галстук и одергивает темно-серый пиджак. Его стрижка настолько обычная, что не нуждается в описании. У него прекрасная дикция и сдержанные жесты. – На вечерних торгах, – продолжает он, – аудитория настроена враждебно. Настоящий Колизей, где зрители держат наготове большие пальцы, чтобы поднять или опустить их[5]. Они хотят дойти до всеобщей катастрофы, моря крови, вопят «Уволоките его!» – или жаждут рекордных цен, невероятного азарта, хохота – этакая вечеринка в театре.
Бёрг считается лучшим аукционистом, мастером своего дела. У него репутация человека по-настоящему обаятельного и обладающего жестким контролем над залом. Я представляю его уверенным дирижером оркестра или авторитетным церемониймейстером, а не жертвой гладиаторских боев.
– Если бы ты только знала, как я боюсь, – признается он. – Аукцион – одно из самых скучных занятий, известных человечеству. Люди сидят по два часа, а этот идиот всё бубнит и бубнит… Здесь жарко. Неудобно. Люди засыпают. Для нашего персонала это очень напряженная работа, а для меня – настоящий ужас.
– Но выглядит так, будто ты хорошо проводишь время, – возражаю я.
– Это виски, – вздыхает Бёрг.
Его воображение выходит далеко за рамки цен, которые он объявляет. У игроков даже в самой беспримесной части мира искусства есть характер. Бёрг выглядит совершенно обычно, но, как выясняется, его внешняя заурядность, по крайней мере частично, преднамеренная.
– Я всегда беспокоюсь, что стану манерным и начну вести себя карикатурно. У нас есть небольшая армия коучей и преподавателей речи, которые наблюдают за нами. Нас снимают на видео, а затем делают разбор отснятого, чтобы мы избавились от дефектов речи, убрали суетливые движения и другую ненужную манерность.
Давление общественного мнения – относительно новое явление для тех, кто занимается современным искусством. Искусство художников-современников не продавалось публично с помпой вплоть до конца 1950-х.
Карьера художника вроде Пикассо совершалась частным образом. Люди могли знать его как знаменитого художника, говорить что-то вроде «мой ребенок может рисовать не хуже», но их не волновали суммы, которые платят за работу такого художника, – они их просто не знали.
Теперь же художники могут попасть на первые полосы национальных газет только потому, что на аукционе за их работы заплачены огромные суммы. Более того, с момента, когда работа покидает мастерскую художника, до ее публичной перепродажи проходит всё меньше и меньше времени. Спрос коллекционеров на новое, свежее, молодое искусство находится на небывало высоком уровне, но, как объясняет Бёрг, это также вопрос предложения:
– У нас заканчивается запас старых работ, наш рынок приближается к сегодняшнему дню. Из оптового магазина подержанных вещей мы превращаемся в нечто, близкое к розничной торговле. Нехватка старых работ выводит на первый план новые.
Бёрг уходит, чтобы принять участие в решающем предпродажном совещании на высшем уровне, где он подтвердит каждую цену и добавит последние штрихи в свою в книгу рыночных секретов. «Непосредственно перед аукционом мы обычно уже имеем точное представление о том, как пройдут торги, – объяснял представитель “Кристис”. – Мы принимаем к сведению все запросы о состоянии и реставрации работ. Большинство наших покупателей мы знаем лично. Мы можем не знать, насколько сильно они будут газовать, но неплохо знаем, кто на что делает ставки».
В мире аукционов больше говорят об «имуществе», «активах» и «лотах», чем о картинах, скульптурах и фотографиях. Они «оценивают», а не «критикуют».
Аукционные дома всегда следовали неписаному правилу: «стараться» не продавать произведения искусства, которым меньше двух лет. Они не хотят наступать на пятки дилерам, потому что у них нет ни времени, ни опыта для продажи работ неизвестных художников. Более того, современные художники, за некоторыми существенными исключениями вроде Дэмиена Хёрста, часто непредсказуемы и капризны. «Мы имеем дело не с художниками, а только с их произведениями, и это хорошо, – в непринужденной беседе сообщил мне сотрудник “Сотбис”. – Я потратил на художников много времени, и это сущий геморрой». В этом смысле смерть художника может считаться благоприятным исходом, поскольку прекращается поступление на рынок его новых работ, можно в целом оценить его творчество и выстроить четкую стратегию торговли его творениями.
Большинство художников никогда не посещали аукционы и не имеют особого желания это делать. Их не устраивает, что аукционные дома относятся к искусству как к любому другому товару, подлежащему продаже и обмену. В мире аукционов больше говорят об «имуществе», «активах» и «лотах», чем о картинах, скульптурах и фотографиях. Они «оценивают», а не «критикуют». Например, «хороший Баския» создан в 1982 или 1983 году: голова, корона и красный цвет. Ценится не суть произведения искусства, а его уникальные продажные качества, экономическая целесообразность приобретения данного «товара», что приводит к фетишизации даже первых намеков на бренд или индивидуальный стиль художника. Парадоксально, но в мире искусства именно сотрудники аукционных домов чаще используют такие высокопарные выражения, как «гений» и «шедевр», поскольку они входят в их стратегию продаж.
Рекордная цена порождает восторженное восприятие творчества художника, тогда как выкуп – едва ли не визит старухи с косой.
Первичные дилеры работают напрямую с художниками, устраивают выставки их работ, только вышедших из мастерской, и помогают сделать имя. Они склонны считать аукционы аморальным и даже порочным явлением. Как выразился один из них, «когда помещение, в котором происходят подобные сделки, называют домом, на ум приходят только две профессии». Дилеры вторичного рынка, напротив, практически не общаются с художниками, а тесно сотрудничают с аукционными домами и очень осмотрительно играют на торгах.
Первичные дилеры обычно стараются избегать продажи произведений искусства людям, готовым «слить» их на аукцион, чтобы не терять контроля над ценами работ своих подопечных. Пусть высокая цена на аукционе и может позволить первичному дилеру поднять стоимость работ художника, подобный денежный рейтинг способен нанести ущерб его карьере. Многие воспринимают аукционы как барометр художественного рынка. Художники могут стать очень востребованными, когда у них в активе есть персональная выставка в крупном музее, но позже их работы могут не достичь даже минимально приемлемой цены, и их произведения унизительно «выкупают» (то есть работа не продана). Аукционы усугубляют такие резкие колебания спроса, когда оглашают факт, что в один год люди были готовы заплатить за работу этого художника полмиллиона долларов, а в следующем не дают за его аналогичную работу и четверти миллиона. Рекордная цена порождает восторженное восприятие творчества художника, тогда как выкуп – едва ли не визит старухи с косой.
5
Жесты, используемые древнеримской толпой: поднятый большой палец руки, вероятно, означал помиловать побежденного гладиатора, опущенный обрекал его на смерть (примеч. ред.).