Невидимая девушка

Сегодня Кейт идет дальше, чем обычно, через небольшую дикую часть Хэпмстед-Хита, изрезанную пешеходными тропинками, через шепчущую рощу, а затем по извилистой улочке с причудливыми старыми домами, в основном георгианскими, пока внезапно не оказывается посреди совершенно другого ландшафта. Это плоская низина с белыми домами в стиле фильмов про Джеймса Бонда. Они лепятся друг к другу, словно куски черепицы на крыше, дома с бетонными дорожками и винтовыми лестницами. В каждом доме есть широкая терраса с видом на лес и Хэмпстед-Хит. Кейт достает телефон и делает то, что делает всегда, когда оказывается в новом месте в этой деревне: гуглит.

И обнаруживает, что находится посреди микрорайона самых дорогих муниципальных домов из всех когда-либо построенных, возможно, даже единственного такого во всем в мире. Микрорайон этот – неудачное детище идеалистического эксперимента лейбористского правительства 1970-х годов, попытки дать хорошее, богатое жилье бедным. Одна только земля под застройку стоила почти полмиллиона фунтов стерлингов. Строительство каждого дома обошлось в 72 000 фунтов. Проект потерпел фиаско, когда правительство попыталось окупить вложения, взимая с жильцов несусветные деньги за социальное жилье. Эксперимент окончился громким провалом.

Теперь эти дома вызывают восхищение архитекторов. Кейт находит на сайте бюро по продаже недвижимости квартиру с двумя спальнями более чем за миллион фунтов стерлингов. Кто бы мог подумать, задается вопросом она, кто бы мог предположить, что этот маленький футуристический рай будет спрятан здесь, за особняком эдвардианской эпохи?

Кейт оглядывается и внезапно понимает, что она здесь совершенно одна. Вокруг ни души. Она слышит, как ветер разговаривает с ней шелестом листьев на деревьях, окружающих этот странный анклав. Они велят ей уйти. Прямо сейчас. Ей здесь не место. Она ускоряет шаг, затем еще и еще, и вскоре почти бежит по лугу, мимо домов, вниз по холму, обратно на главную улицу, к салонам красоты, бутикам и магазинам, в которых продают всякую ерунду за непомерно большие деньги.

Когда она проходит мимо станции метро, ее внимание привлекает плакат местного информационного бюллетеня «Хэмпстедский вестник». «СЕКСУАЛЬНОЕ НАПАДЕНИЕ ПРИ СВЕТЕ ДНЯ».

Она останавливается и, чувствуя, как адреналин все еще бурлит в ее крови, смотрит на эти слова. На миг ей кажется, что заголовок принадлежит параллельной реальности, где она слишком долго задержалась, в том месте, которое приказывало ей уйти. И не обнаружит ли она, прочитав статью, что это она, Кейт Форс, пятидесятилетняя женщина… немолодая мать двоих детей, подверглась жестокому нападению в заброшенном муниципальном микрорайоне 1970-х годов и теперь не может объяснить, что она делала там одна среди бела дня?

Затем Кейт снова думает о Тилли, как делала почти каждую минуту каждого дня с тех пор, как увидела ее в дверном проеме четыре дня назад, и задается вопросом, есть ли какая-то связь между всплеском сексуальных нападений в их районе и утверждением Тилли, что в понедельник вечером ничего не произошло.

Шагая вниз по холму, она проходит мимо местного газетного киоска. Здесь она покупает «Хэмпстедский вестник» и возвращается домой.

Тем вечером Роан снова вернулся поздно. Роан – детский психолог, он работает в Портман-центре в Белсайз-парке. Иметь мужа, работающего детским психологом, не так уж полезно, как кажется. Похоже, ее муж способен сопереживать только детям с социопатическими наклонностями (социопатия у детей – его специализация). Такие дети, как их собственные, которые в чем-то немного странные, но совершенно нормальные во многих других отношениях, похоже, полностью сбивают его с толку, и он реагирует так, будто никогда раньше не встречал подростков. Более того, всякий раз, когда кто-то из них делает нечто такое, что можно списать на стереотипное поведение подростка, он ведет себя так, будто не имел собственного личного опыта подросткового возраста.

Это приводит Кейт в ярость. Она никогда не ощущала более тесного контакта со своим собственным подростковым «я», чем теперь, когда подростками стали ее дети, как будто бы она прошла в дверь на дальнем конце родительства и странным образом встретила себя, идущую навстречу.

– Как прошел твой день? – едва ли не сахарным голосом спрашивает она, голосом, каким пользуется, когда хочет расположить к себе. Если начать вечерний разговор на высокой ноте, то Кейт сама же будет виновата, если позже все пойдет под откос. Она понятия не имеет, сумеет ли Роан уловить намек притворства в ее голосе, но он отвечает из коридора самым сердечным тоном:

– Совсем неплохо. А как твой?

И вот он на кухне, ее бритоголовый муж, спасающийся от январского холода в черном пуховике, шапке и перчатках. Он снимает шапку и кладет ее на стол. Затем снимает перчатки, обнажая длинные угловатые руки. Он стаскивает с плеча сумку и кладет ее на стул. Он не смотрит на Кейт. Они больше не смотрят друг на друга. Все нормально. Кейт не особо нуждается в том, чтобы он на нее смотрел.

Его рука тянется к «Хэмпстедскому вестнику», лежащему на столе. Роан смотрит на заголовок.

– Еще один случай?

– Еще один, – отвечает Кейт. – На этот раз на соседней улице.

Он кивает и продолжает читать.

– Среди бела дня, – говорит он.

– Я знаю, – говорит она. – Ужасно. Бедная женщина. Просто шла по своим делам. Думала, что это будет нормальный день. Какой-то больной засранец решает, что может делать то, что ему заблагорассудится, решает, что имеет право прикасаться к ее телу. – Она вздрагивает, вновь подумав о крошечной Тилли, стоящей на пороге с глазами, полными ужаса.

Входит Джорджия.

На ней прикид для отдыха: гладкие трикотажные шорты и толстовка с капюшоном. В ее возрасте у Кейт не было прикида для отдыха; у нее была лишь уличная одежда и пижама, и ничего кроме этого.

Роан подсовывает ей «Хэмпстедский вестник».

– Послушай, Джорджи, – говорит он. – В этом районе завелся сексуальный маньяк. Нападает на женщин. Последний случай произошел совсем рядом. Среди бела дня. Пожалуйста, имей голову на плечах. И старайся не шастать по улице, слушая музыку в наушниках.

Джорджия фыркает.

– Моя голова всегда при мне, – говорит она. – Да и мозги у меня молодые. А не старые и дерьмовые, как твои. Готова спорить на что угодно, это тот самый чувак. – Она постукивает пальцем по первой странице газеты. – Тот, что живет через дорогу. Он настоящий гнус. На вид типичный насильник.

При упоминании человека из дома напротив Кейт слегка вздрагивает и краснеет от стыда. Она не сказала Роану и детям, что звонила в полицию и видела, как полицейские приезжали поговорить с ним. Ей стыдно за себя. Как же это типично для таких, как она, «праведниц» – настучать, вмешаться в чужую жизнь.

– Как там Тилли? – спрашивает она, меняя тему. – Она сказала тебе что-то еще про тот вечер понедельника?

Джорджия качает головой.

– Нет. Я пыталась поговорить с ней, но она ни в какую. По ее словам, ей слишком стыдно.

– И что ты думаешь? Ты считаешь, она это выдумала?

Дочь задумывается над ее вопросом.

– В некотором смысле да. То есть она могла бы. Ну, ты понимаешь, о чем я? Раньше за ней такое водилось.

– Что именно?

– Да, врала по мелочам. Типа, могла сказать, что знает имя какого-то рэпера или кого-то на YouTube, а если спросить у нее, кто это такой, выяснится, что она не имеет ни малейшего понятия. В общем, иногда она говорит что-то лишь для того, чтобы вписаться в тусовку, чтобы на нее обратили внимание. А когда понимает, что ее раскусили, то делает такие пустые, невинные глаза, и тогда вам становится стыдно за то, что вы выставили ее лгуньей.

– Но лгать о чем-то вроде этого! Как ты думаешь, она способна на такую ложь?

– Не знаю, – говорит Джорджия. Затем пожимает плечами и добавляет: – Да. Может быть. Она слишком остро реагирует на вещи. Может, она просто слишком остро отреагировала.